Синдром свободы

Резкий порыв холодного ветра забросил в салон "шевроле" сквозь опущенное стекло мелких, колких снежинок, заставляя меня ежиться. Я плотнее укутался в куртку, попытавшись поднять стекло, но оно то и дело заедало на полпути. В итоге оно окончательно застряло, оставив приличную щель, сквозь которую ледяные потоки воздуха могли добраться до меня, отнимая ничтожные остатки тепла. Бельфегор, стоящий снаружи, опирался на капот машины и ожидал, когда ее бак будет наполнен горючим хотя бы на треть, этого хватит, чтобы добраться до пригородов Стербриджа. Парень спустя минут пять моих бессмысленных мучений заметил эти тщетные попытки. Я ожидал, что он поможет поднять стекло, но Бел просто пнул несчастную дверцу "шевроле". Та горестно скрипнула, а ручка тут же прокрутилась, закрывая окно. Я почувствовал себя победителем. Мы на автозаправке на 90-ом шоссе. Некоторое время назад Бел обнаружил, что бензина в баке машины почти не осталось, и мы сможем едва ли миновать еще десяток километров. Как раз в тот момент на горизонте замаячила заправка. Темный зимний вечер опускался на белые равнины, поросшие лесами, погружая всю округу в иссиня серые сумерки. Ветер усиливался, продувая, кажется, насквозь всю машину, и я пытался греть ладони таким же, как и воздух вокруг, холодным дыханием. Зациклившись на своих окоченевших конечностях, я не заметил, как Бельфегор распахнул соседнюю дверь, оказываясь в салоне. Он мягко двинулся с места, выруливая на шоссе. Я в который раз попытался включить печку. Та, конечно, включалась, но работала минут пятнадцать, а потом самовольно вырубалась. Из-за перегрева или еще чего-то - неважно. Важно то, что созданное тепло очень быстро выветривалось, и меня снова пробирал холод. - Я подожгу эту машину и погреюсь у огня, в котором она будет пылать, - тихо произнес я, когда недавно запущенная печка снова отключилась, так и не повысив салоне температуру хоть на пару градусов. - Никогда бы не подумал, что скажу это, но мне нравится твоя идея, - в голосе парня прозвучало понимание. По Белу нельзя было сказать, что он замерз, но покрасневшие руки и дрожащий голос сдавал с потрохами. В конце января ударили холода, чистое небо не показывалось из-за снеговых облаков дня три, сыпля на землю льдинками. Дворники "шевроле" постоянно работали, счищая снег с лобового стекла и оставляя на его поверхности разводы. Вдруг Бел свернул с ровного шоссе, и меня тут же подкинуло на сидении, как только колеса автомобиля встретились с неровностями неасфальтированной дороги. Возможно, это был какой-то объездной путь, но в тонкости ориентации на местности я не вникал, поэтому внимание решил не заострять. Сосны с кривыми куцыми лапами и изумрудной хвоей, что в тусклом свете негреющего умирающего солнца выглядела почти черной, окружили нас, будто отрезая пути к отступлению. Бельфегор, кажется, окончательно сосредоточился, забыв о холоде, и теперь до него было не достучаться. По прошествии еще десятка минут в молчании, "шевроле" вырвалась из окружения деревьев, оказываясь на неширокой прибрежной полосе озера, заваленной высокими сугробами. Очевидно, отдыхающие заявляются в эту местность редко, тем более в разгар зимы. Впереди, сквозь снежную пелерину виднелась белая слепящая гладь озера, угловатые очертания противоположного берега, поросшего тянущимися к небосводу соснами, верхушки которых походили на вскинутые вверх пики. Удивительно, как тяжелые серые тучи не цеплялись боками за колючие ветки. Бельферог развернул автомобиль и двинулся вдоль берега, который понемногу поднимался. Вскоре глиняные уступы возвышались над поверхностью воды, затянутой тонкой корочкой льда, метров на шесть, если мой глазомер меня не обманывал. Бельфегор осмотрелся вокруг, будто выехал в магазин за покупками в выходные и теперь подыскивал место для парковки, а не находился у черта на рогах в нескольких метрах от резкого спуска, ведущего ко дну озера. И вот машина затормозила, фыркнув, будто была недовольна сложившейся ситуацией. - Вещи бери и вылезай, - коротко сказал парень, открывая бардачок и вытаскивая на свет Божий стопку дисков. Я ошалело уставился на блондина, который тем временем перебирал пластиковые коробочки, мельком разглядывая их. Бел выглядел спокойно, словно рисовый куст на полях Китая, в то время, как внутри меня заклокотала липкая тревога. Его слова были мне уже знакомы, возникло чувство дежавю, ведь примерно также парень говорил в день нашей первой встречи. И тогда он хотел от меня избавиться. - Подожди, я увеерен, существует иной выход, - произнес я, с надеждой смотря на Бела. Он запихнул все диски, кроме одного, обратно в бардачок. - Ты о чем, лягушка? - Я понимаю, что иногда могу достать кого угодно. Иногда веду себя, как идиот... - Вот, например, сейчас именно такая ситуация, ши-ши, - блондин неуверенно улыбнулся правой половиной рта. Это выходило у него невероятно просто и естественно, хотя, если бы кто-то другой попробовал повторить половинчатую улыбку блондина, вряд ли получилось бы так же непринужденно и легко. - ...но какой смысл оставлять меня здесь? - Что? - Да и ты говорил, тебе не нужны лишние жертвы, значит, топить меня - тоже не вариант! - я вдруг подумал, какая же сейчас холодная вода в этом озере, и неосознанно поежился, вверх по спине пробежался табун мурашек, утихая в районе седьмого шейного позвонка. Бельфегор обескураженно вперил в меня глаза, будто я только что появился из ниоткуда, из пустого места. О выражении его глаз я мог только догадываться, но мне оно представлялось именно таким: озадаченным и недоуменным. Он вздохнул, проведя по лицу ладонью. - Выходи давай, хорош ломать комедию, - голос его прозвучал как-то устало. Я продолжал бездействовать, и, заметив это, Бел снова обратился ко мне, а в голосе мелькнула знакомая жесткость, хоть и приправленная львиной долей насмешки. - Или я воспользуюсь твоим предложением и действительно тебя утоплю. Я все-таки вылез, тут же подставляясь холодному ветру и утопая в снегу по щиколотку. Бельфегор следом покинул "шевроле", обходя автомобиль и доставая сумку с заднего сидения. Он быстро запихнул в один из карманов пластмассовую коробочку, в котором я успел узнать альбом Еarshot. Кинув потрепанный рюкзак в снег возле дерева, Бел принялся копаться в сугробах, и вскоре в его руках красовался увесистый булыжник, покрытый льдинками и каплями талой воды. Заметив мой взгляд, парень усмехнулся: - Да успокойся, ши-ши, не буду я тебя им бить. Руки блондина раскраснелись от холода, пар клубами вырывался из едва разомкнутых тонких губ. Спасаясь от пронзительного ветра и снега, он натянул на голову капюшон, направляясь к "шевроле". Я просто стоял и наблюдал, потому что не знал, что от меня нужно. Потому что думал, меня прикончат сегодня же на этом самом берегу, а мое остывающее тело полетит вниз, проламывая костьми лед и стремясь к темному дну. Но я до сих пор жив. Бел открыл дверь со стороны водительского сидения, наполовину забираясь в салон. Надеясь понять, что он там делает, я подошел ближе, увязая в сугробах и чувствуя ледяные крупицы, попадающие в ботинки. Парень, сняв автомобиль с ручника, пристроил камень на педаль газа. "Шевроле" медленно, но верно принялась разгоняться, двигаясь к краю берега, выдавая свои последние жалобные скрипы, будто прося не отправлять ее в водную пучину. Когда до обрыва оставались считанные сантиметры, Бел отскочил в сторону, отпуская руль и захлопывая дверь, за которую до этого держался, направляя машину. Даже невысокой скорости хватило, чтобы "шевроле" полетела навстречу ледяному покрову и темноте. Зачем-то я закрыл глаза, а через секунду тишину леса разрушил дребезг стекла, хруст льда и всплески воды. Когда я поднял веки, Бел стоял на самом краю, задумчиво разглядывая скрывающийся под водой задний бампер машины. - Будем считать, что похоронили ее с честью, - выдохнул парень, разворачиваясь, подхватывая рюкзак и шагая по следам от шин. Кинув последний взгляд на большущую прореху в ледяном полотне, из которой то и дело поднимались пузырьки воздуха, я выдохнул и направился за Белом. Мы шли довольно долго, потому что Бельфегор плелся медленно, будто его вели на эшафот. На самом же деле он снова отрешился от измерения, в котором на данный момент пребывало его и мое материальное существо. Он смотрел по сторонам, разглядывая заснеженный, до предела наполненный тишиной лес, прослеживал взглядом полет птиц, изредка поднимающихся к облачному небу. Я совсем не заметил, как снег прекратился, но пронзительный ветер все так же продувал насквозь, словно стремясь выстудить из тела последние крохи тепла. Я с силой сжимал челюсть, чтобы зубы не стучали друг об друга, пальцы едва шевелились. И мимолетом, будто невзначай в голове пронеслась резвая мысль: а насколько тепло было бы прижаться к Белу? Кожа к коже, не нарушая контакт тканью. Но я поспешил отогнать наваждение, отводя взгляд от блондина, который шагал по левую руку от меня. В этот момент, бредущий по рыхлым сугробам, он не напоминал ни одной чертой, ни одним движением безжалостного убийцу. И я ничуть не сомневался, приписывая прилагательное "безжалостный" Бельфегору, вспоминая фотографии с места преступления в Вустере. Саму жертву, конечно, не показали, пожалев слабонервных зрителей новостей, но короткого описания и залитого кровью переулка с лихвой хватало, чтобы представить, как несладко пришлось тому парню, в теле которого ныне имеется девятнадцать лишних отверстий. Сомневаться в том, что это дело рук Бела, не приходилось. Своим состоянием вечером и поспешным отъездом утром он дал более чем ясный ответ. Но чем дольше я находился в его компании, тем больше видел в нем личность, а не парня, фото которого болтается на стенде "Разыскиваются". Все реже я видел в нем свою возможность встряхнуть судьбу. Бел имел свое устоявшееся мнение, отступать от которого не собирался. Возможно, в своих размышлениях о восстановлении справедливости он и заходил слишком далеко, но в чем-то все же оказывался прав. Он не убивал без системы и повода, словно какой-то маньяк. Он возвращал долг. В младшей школе, в тогда еще счастливом детстве на одном из уроков нас учили пользоваться толковым словарем. Учительница, высокая женщина в ляпистой одежде, всегда напоминавшая мне жирафа, называла слова, значение которых нужно было отыскать. Пока я листал страницы толстой книги, на глаза мне попалось слово, за которое взгляд тут же уцепился. Человечный. Че-ло-веч-ный. И сейчас, почти десять лет спустя я задумался над его значением. Не над книжным смыслом, а действительным значением, каким оно являлось в нашей повседневной жизни. Люди человечны и гуманны лишь тогда, когда им предписано такими быть. Законом, моралью или еще чем-то. Но стоит произойти непредвиденной ситуации, как вся гуманность теряет всякий смысл. Стоит вспомнить только войны, которые повидал мир. Хоть нынешнее поколение может с трудом представить, каково это - пребывать в вечном страхе под гнетом войны, по телевизору свободно транслируют документальные фильмы, подлинная хроника событий. Репортеры могут все перевернуть, но черно-белые ужасающие кадры говорят сами за себя. Прямо с места событий. В моей голове живо замелькали отрывки из фильма о немецких военнопленных. Люди одним стадом под открытым небом за колючей проволокой, мертвый или живой - не разберешь. И о какой человечности идет речь, если люди на жестокость отвечают такой же жестокостью, не допуская суда и следствия? Рядом со мной находился очередной пример, куда более убедительный и реальный, чем хроника. Бел жесток к тем, кто каким-то образом ему не угодил, невероятно жесток. Как парень сам выражается, он лишь дает своим жертвам то, что они заслужили. Но что они сделали, что заслужили смерть? И заслужили ли? Наверное, мне просто не хотелось верить в столь сильную отдаленность Бельфегора от слова "человечность", поэтому я подсознательно приписывал его жертвам жуткие проступки. Потому что, насколько бы ни был он жесток, я все еще жив. И ни один человек, который встречался нам на пути и имевший возможность узнать Бела, не кормит червей на глубине двух метров под землей. Я старался избежать этой несостыковки, составляющей его личность, придумывая оправдания и удобные мне варианты. Тем временем мы вышли на Чарлтон-роуд. От холода мои мышцы будто задеревенели, и ноги я переставлял с трудом. Мы шли, наверное, целую вечность, не говоря ни слова. Машины проезжали редко, за все время я насчитал четыре штуки. Стук моих зубов можно было услышать из самого Стербриджа, куда мы и держали путь. - Д-долго еще? - спросил я, пуская последние силы на то, чтобы догнать Бельфегора, который не сбавлял скорость. - Смотря, куда нам нужно, - ответил Бел, замедлив шаг, а затем и вовсе остановился. Я по инерции прошел еще пару метров, тоже встав на месте, но обездвиженное состояние усугубляло ситуацию до отметки "парень, тебе не выжить", моя кровь рисковала превратиться в ледяное месиво. Мозг категорически отказывался понимать Бельфегора, отвергая любую мыслительную деятельность. Просто слова парня застряли в голове, обещая прописаться там надолго. А куда нам, собственно, нужно? Куда нужно мне, а куда нужно Белу? И куда мы придем в итоге? Вопросы вертелись в голове, то организовывая пляски на окраинах разума, то оказываясь в самом его центре. Но ответов не находилось. Ни одного гребаного ответа. - Туда, где я не умру от холода. - Таких мест много. Когда Бел произнес это, стало ясно, что он опять в каком-то своем измерении, существуя параллельно с реальностью. И мне нравилась эта мысль, безумно нравилась. Я представлял, что мира, к которому я привык с детства, на самом деле нет. Мы сами его выдумали, а Бел знал, как вновь на мгновение коснуться настоящей вселенной, той, откуда мы родом. И я тоже знал, как это делается. Знал. Вот только забыл. Но сколько бы вариантов реальности я не придумывал, был другой факт, более настоящий. Бел снова начинал бормотать числа себе под нос, прибавляя каждый раз по шесть. Он нервничал, это его состояние уже было мне знакомо, и я помнил, что последовало за ним. О да, я прекрасно помнил фотографии с места убийства в Вустере. Ну а вот такие погружения в мысли были чем-то вроде защитной реакции. - Ладно, мне кажется, там впереди автобусная остановка, - дрожащим голосом произнес я, разворачиваясь и направляясь вперед. Блондин пошел за мной, все же сдвинувшись с места. - Австралия, там не холодно. Или Мексика. Или Куба. Мест действительно много. Через несколько сотен метров перед нами предстала полуразрушенная остановка, местами исписанная кривоватыми, утратившими былой блеск и жизнь граффити. Мы остановились там, ожидая хоть какое-нибудь средство передвижения, на котором можно добраться до Стербриджа. Я продолжал морозить свою тушку, уже представляя, как буду "превосходно" чувствовать себя завтра с раскалывающейся головой, больным горлом и насморком. Бельфегор сунул руки в карманы, расхаживая туда-сюда, тот факт, что он тоже промерз до самых костей, выдавали его посиневшие губы, которые он то и дело сжимал в тонкую линию. Вскоре среди белой пустыни среди густых сумерек показался тусклый свет фар. Это был старый автобус, катающих пассажиров по междугородним маршрутам. Там были жесткие кресла, пахло куревом и бензином, но после чертовой кучи дней жизни в Богом забытом Чарлтоне и пронзающем ветре позднего января я был счастлив до безумия видеть хоть малейший намек на цивилизацию и тепло. Я ждал уже кого угодно, согласился бы даже на велосипедиста, но нам повезло, автобус затормозил возле остановки, и мы вошли. Дорога прошла в молчании, но тишину скрашивало жутчайшее дребезжание старого автобуса, в этом пункте он ничуть не уступал "шевроле", что сейчас была погребена под толщей воды и льда. Неосвещенный салон практически пустовал, кроме нас на скрипучих креслах расположились еще трое или четверо человек. Точное их число я назвать не решился бы, потому что во мраке фигуры не были четкими, они то и дело расплывались, и я не мог сказать, доверившись своим уставшим глазам, человек передо мной или очередной сгусток темени. Все, что я видел действительно четко, - Бельфегор на соседнем сидении и мое отражение в грязном окне. Мои крашенные волосы, черный цвет с которых медленно, но верно смывался, уступая место изумрудному, практически сливались с фоновым мраком, поэтому фактически в отражении я видел лишь свое лицо, вдруг показавшееся излишне бледным. Бел натянул на голову капюшон, окончательно скрываясь от внешнего мира, и теперь преспокойно дремал. Мы не ехали долго, минут двадцать. Стербридж встретил нас огоньками вывесок среди зимнего вечера, светом фар автомобилей. Нам следовало быть здесь сегодня днем, но идеальный план Бельфегора, в тонкости которого он не желал меня посвящать, на каком-то моменте полетел к чертям. Поэтому было решено заночевать в мотеле. Уже рано утром Бел разбудил меня, стряхнув с кровати. Было часов пять, если не меньше, и Бельфегор в моих глазах еще больше приблизился к отметке "мудак несчастный". Перекусив наскоро слепленными сэндвичами из расположенного рядом магазина, купленными еще вчера, мы направились в место, которое блондин назвал просто и лаконично - "свалка". Со стороны это действительно походило на свалку: неровные длинные ряды покоцанных подержанных машин. Солнце еще не поднялось, поэтому выглядело все это жутковато. Бельфегор скрылся за капюшоном и посоветовал мне поступить так же. Если бы я знал, на что иду, я бы лучше остался в мотеле, но меня, ясное дело, никто не предупредил о намерениях шизанутого блондина. Как только парень отыскал подходящий автомобиль, на котором вообще было возможно ездить, он запихнул меня в салон этой груды металла. Сам скрутил номера, меняя их на номера с другой машины. О камерах наблюдения и речи не шло. Какие камеры на этом кладбище техники? - Ты ее серьезно угонишь? - спросил я, когда блондин занял место водителя. "Хонда" завелась со второго раза, зафыркав и заурчав. - Похоже, что я несерьезен? Попетляв по территории "свалки", Бел выехал через прореху в стенах, окружавших ее. Просто в одном месте ограждение было снесено каким-то неведомым образом. Его не было, и ничто нам не мешало. Итак, "хонда" мчалась по шоссе, солнце еще не проснулось, в нашем распоряжении была очередная угнанная машина. Совесть загрызла бы меня, но я, похоже, начал свыкаться. Я понемногу пропитывался этим настроением, этим воздухом, что сопутствовал словосочетанию "находиться в бегах". До Вернона оставалось около сорока минут, Бел наконец-таки открыл рот: - Ночью мне нужно будет уйти, - тихо произнес парень, и по его твердой, но несколько опечаленной интонации все было ясно. - Возможно, до утра. - Чтобы..? - начал я, но и без этого было ясно, зачем он уйдет. Поэтому я выдохнул и замолчал на некоторое время. - И ты говоришь так, словно думаешь, что я могу сбежать. - Поверь, я в какой-то степени на это надеюсь, - усмехнулся он. А зря. Он бы на моем месте тоже не упустил возможность к чертям порушить систему велений и предназначений. Никто не отказался бы. Потому что каждый недоволен своим настоящим. Поэтому люди уповают на Господа. Поэтому они рвутся к будущему, которое, на секунду обратившись в настоящее, становится прошлым. И я не исключение. На череду долгих минут воцарилось молчание, нарушаемое фырканьем "хонды". Но я все же решился его прервать, хоть это и могло стать самой глупой вещью в моей жизни. - По поводу твоего... дела. У меня есть одна идея на этот счет.