Синдром свободы

- Вот, пожалуйста, - тихо произнес пожилой мужчина за прилавком, выгружая передо мной два пакета алюминиевой пудры. Он произнес цену, а я полез в карман за деньгами, которые мне выдал Бел перед походом в магазин. - Может, вам стоит купить готовую краску? - предложил продавец, делая неопределенный жест морщинистой рукой в сторону стеллажей. В его очках с толстой оправой мелькнули блики холодного зимнего солнца, а я заметил свое искаженное отражение. - Зачеем? - спросил я с непониманием, складывая покупку в пакет, приобретенный в этом же магазине, и попутно прикидывая, хватит ли двух упаковок. Свою оплошность я заметил не сразу. - Ну, ничего не придется смешивать, все сразу в нужной пропорции, это удобнее. Вам же пудра для покраски? - неуверенно спросил мужчина, стараясь не быть навязчивым, а я спохватился, заметив неаккуратность со своей стороны. Мне стоит быть внимательнее и лучше обдумывать свои ответы, раз решил податься в этот омут с головой. Одна ошибка могла стоить свободы или жизни. Да и в случае моей оплошности Бел убьет и закопает меня раньше, чем нас схватят копы. - Да, дед попросил гаражные ворота покраасить. Я покупаю то, что он велел, иначе снова начнет загоняять, что я его никогда не слышу, нынешнее поколение никуда не годится, и вообщее, мир катится ко всем чертям, - буднично сообщил я, пока продавец кивал, будто понимал меня лучше любого другого, а блики скакали по стеклам его очков. Меня слабо колыхал тот факт, что за окном конец января, и это, мягко говоря, не лучшее время для окрашивания каких-то там ворот. К тому же, никакого деда у меня не было. И семьи. Я на ходу сочинял себе новую историю, новую жизнь с другими людьми и с другим исходом. Выйдя из хозяйственного магазина на морозный воздух, я принялся выискивать среди припаркованных машин потрепанную временем "хонду". Оная обнаружилась почти сразу, в пяти метрах от меня. Бел сидел на водительском месте, держа на коленях лэптоп. Заметив меня, маячившего за стеклами авто, он разблокировал двери, позволяя мне оказаться в салоне, пропахшем бензином и ушедшим временем. Блондин сразу развернул лэптоп ко мне. - До вечера успеешь? - спросил Бельфегор, но мой ошарашенный взгляд был более чем красноречивым ответом. На экране был открыт подробный план одноэтажного дома. - Ладно, до завтрашнего вечера? - уверен, на этих словах он закатил глаза. - Постарааюсь. Мысленно я принялся сверяться со списком всего, что могло мне потребоваться. Отсутствие одной составляющей ставило под вопрос успешность всей затеи. В результате наматывания кругов по Вернону на заднем сидении "хонды" громоздились пакеты со всем необходимым. Алюминий. Относится к группе легких металлов, обладает серебристым цветом. Алюминиевая пудра в быту применяется для покраски. Металл легко поддается ковке и литью. Но меня интересовало одно его свойство - высокая теплопроводность. 75 грамм. - Нужно где-то остановиться, - произнес Бел, ведя автомобиль по ровной дороге. Улицы здесь были не особо людные, а машин оказалось еще меньше. Я снова поддался мыслям, пребывая в прострации, поэтому не сразу расслышал и понял сказанную блондином фразу. - На въезде видел мотель, - ответил я, оставляя свои раздумья на мгновение. Бел, не долго думая, свернул к тому самому мотелю. А теперь давайте покинем шумный салон "хонды", оставим за спиной штат Коннектикут, ведь действительность не представляет никакого интереса. Перенесемся на четыре года назад, в небольшое душное помещение, где стоит отчетливый запах гари. Присутствующие старательно пытаются его не замечать, чтобы держать себя в руках и не выблевать съеденный с утра на завтрак, но только обманывают себя, потому что этот запах здесь, он уже пропитал их одежду и кожу. В комнате несколько человек, все они одеты в черное, а на лицах исправно держат наигранную скорбь. Большое железное сооружение перед ними - кремационная печь. Стоит полная тишина, лишь редкие вздохи нарушают ее. Смогли бы вы держать свой сердечный ритм в норме там? Смогли бы дышать ровно и спокойно? Я бы не смог. Я бы скорее задохнулся прямо на полу этого помещения, перед металлической громадиной, внутри которой дикое пекло, поглощающее и живое, и мертвое. Я бы не вдохнул ни разу, не позволяя здешнему воздуху наполнить легкие, захлебнулся собственным страхом и отчаянием. К счастью, в тот самый момент я пересекал равнины, следуя в интернат, где должен был прожить до совершеннолетия. К счастью ли?.. Мой отец был кремирован. Во время помещения тела Вальтера Сейма в печь в крематории присутствовало лишь несколько его коллег. Его отправили в адское пекло температурой выше тысячи градусов, где мертвое тело распадалось раз за разом в течение двух часов. Человек, сгоревший заживо, после смерти еще раз был пропущен через пламя, потому что это было всего лишь дешевле обыкновенных похорон. Но Вальтеру уже не был страшен никакой огонь. Причина не только в том, что он был мертв. Еще при жизни он ощутил непередаваемую боль, отчаяние и ужас. Он не успел умереть, наполнив легкие угарным газом, поэтому, будучи живым, познал чувство, когда кожа на твоих руках воспламеняется и, пузырясь, лопаясь, покрывается кровавыми волдырями, слазит, оголяя искалеченную почерневшую плоть. Ему не понаслышке было известно, как прожорливо пламя, и с каким бешеным рвением оно поглощает все на своем пути. Он знал наизусть касания смерти, и для него они были с запахом дыма, с до крика болезненным жаром огненных всполохов. Никакие тысяча с лишним градусов кремационной печи не сравнились бы с предсмертной агонией. Но Вальтер оказался чист, огонь изничтожил все грехи и проступки его жизни. Наверное, он в какой-то степени может быть даже благодарен тому сбежавшему преступнику, который учинил поджег. После кремации прах ссыпали в скромную, без излишеств, не нужных мертвецам, урну. И основную часть этого праха составили, не останки самого покойного Вальтера Сейма, пропущенные через пламенное нутро печи, а обращенные в прах гроб, костюм и ботинки. Вы бы смогли вдохнуть спокойно и размеренно там, где исчезают мертвые? Я бы не смог. Как только мы занесли вещи в номер, Бел ушел, как выразился сам, по делам. Не знаю, какие дела у него могли быть в совершенно незнакомом городе, но не возвращался он уже часа четыре. За окнами стемнело, ледяной ветер стучал в стекла, а я сидел на кровати по-турецки, перебирая листы в клетку, выдранные из ежедневника Бельфегора им же, исчерканные зарисовками на скорую руку, расчетами, а на одном из листов красовался тот самый подробный план дома с экрана лэптопа. Только был срисован он без особых деталей, а теперь уже оказался испещрен вдоль и поперек записями, обведен на несколько раз карандашом и ручкой. Мою голову занимали расчеты, расчеты, расчеты. Ошибившись когда-то, я не хотел повторяться, вновь и вновь наступая на те же грабли. Меня не оставляло ощущение тревоги. Дверь номера скрипнула, и в оранжевом теплом освещении возник Бельфегор, отряхивающих растаявший снег с рукава пальто. Я не отвлекался от своего занятия, замечая манипуляции парня на периферии зрения. - Пригодится, - сказал он, кидая что-то на покрывало возле меня, а сам приземлился на соседнюю кровать. Рядом со мной валялся паспорт и простенький мобильник. Я даже не знал, что такие модели еще есть в продаже. Взяв документ, я раскрыл его на одной из страниц, вчитываясь в записи. Здесь было переврано абсолютно все, кроме моего пола и внешности. Фотография, красующаяся в фальшивом паспорте, была взята из моего личного дела. Папка с этим снимком на первой странице часто занимала место на столе директора интерната после происшествия с Мерлом. В его кабинете я появлялся не реже, чем два раза в неделю из-за все того же случая. Если верить этому паспорту, мне три месяца назад стукнуло восемнадцать, а звали меня Николас Браун. Бельфегор дал мне новое имя, новое место жительства, новое прошлое. - Стремно получится, если попросят предъявить документы, а у тебя их нет, - усмехнулся блондин, откидываясь на подушку. - Надееюсь, мне вообще не придется их предъявлять. Затем я взялся за изучение мобильника, но Бел, опережая все мои вопросы, произнес: - Там всего один номер в списке контактов, больше никуда позвонить не сможешь. И не майся дурью, не набирай без повода. Риск засветиться всегда есть. Откинув паспорт и телефон на тумбочку, стоявшую возле кровати, я вновь вернулся к своим бесконечным расчетам. Бельфегор включил телевизор, бездумно листая каналы. Парень никогда по своей воле не включал новости. Возможно, просто не хотел слышать, что о нем несут нерадивые журналисты. Поэтому он остановился на музыкальном канале, где денно и ночно крутили клипы популярных исполнителей. Вряд ли Бел интересовался современной музыкой, хоть какой-то звук ему нужен был лишь для фона, чтобы снова утонуть в собственных размышлениях. Когда я закончил, на город опустилась непроглядная темень, а в глазах у меня уже двоилось. Я зевнул, откладывая в сторону стопку измятых листов в клетку, недолго думая, решил сходить в душ. - Иди уже спать, ши-ши, Ники, - произнес мерзким тоном Бел, пролежавший до этого момента без какого-либо движения добрые пару часов. Ненастоящее имя из такого же ненастоящего паспорта этим приторным голосом звучало хуже, чем скрип металла по фарфору. - У тебя паршивая фантазия на именаа. - А тебе не нравится? - будто и правда удивился. - Нет, не нравится. И твое это "Ники", - тут я попытался изобразить интонацию блондина, но мои старания пошли прахом, мне его не превзойти, - звучит по-бабски. Если у тебя когда-нибудь, боже упаси, будут дети, пусть их назовет кто-то другой. Серьезно, испоганишь бедняжкам жизнь своей дерьмовой фантазией, - сказав это, я подхватил с покрывала белое полотенце и направился в ванную комнату. - Не сквернословьте, юная леди! - донеслось мне в спину, а потом раздражающий голос сменился не менее раздражающим шипящим смехом. Я запер дверь ванной, повесив полотенце на ручку, подошел к зеркалу, висевшему над раковиной, вгляделся в уставшее лицо. Краска с волос медленно, но верно смывалась, то тут, то там мелькали зеленые пряди. Истинный цвет упорно пробивался наружу, напоминая мне мою настоящую историю. Сколько бы вариантов прошлого я себе не выдумал, сколько бы фальшивых имен мне не дал Бельфегор, сколько бы раз я не менял цвет волос, моя правдивая сущность заявит о себе, делая из меня того Франа Сейма, которым я являюсь от рождения. Это больно. Действительно больно, если ты всеми силами пытаешься избавиться от оков прошлого. В номере стало совершенно тихо, Бел выключил телевизор. Аммиачная селитра. Она же азотнокислый аммоний. Она же нитрат аммония. Используется в качестве удобрения. Способна детонировать при наличии более мощного вещества. Им может являться толл, гремучая ртуть, перекись ацетона. 290 грамм. Наверняка, с каждым хотя бы раз происходило подобное: проснуться посреди ночи без видимой на то причины. Вы не страдаете бессонницей, вам не приснился кошмар. Вы просто распахиваете глаза, смотря в ночную темноту. Вот и этой ночью я проснулся ни с того ни с сего, хотя до утра еще оставалось довольно долго. Спать не хотелось, а в голове было совершенно пусто и тихо, будто кто-то огромной метлой вымел оттуда все нужные и ненужные мысли. Сначала я уставился в потолок, разглядывая причудливые тени от веток дерева, что росло за окном и тихо покачивало голыми ветвями на ветру, а потом заметил копошение слева от меня. На полу, у левого края кровати сидел Бел. В одной руке он держал помятые листы с моими записями, а во второй - телефон, которым освещал написанное моей рукой. Свечение от экрана исходило столь слабое, что едва ли парень был способен различить хоть какую-то букву или цифру. Еще через некоторое время он длинно выдохнул, откидывая мобильник на пол, запустил пальцы в свои взлохмаченные светлые волосы, сжимая. Во второй руке он все также держал вырванные из его ежедневника листы, сминая их еще больше. Я наблюдал за ним, стараясь не шевелиться и не дышать. Его судорожно сжатые кисти, печально опущенные плечи, напряженные мышцы. Бел сожалел о своем решении, сомневался. Возможно, он не хотел впутывать меня в эту историю, в свою месть, но возвращаться назад и отрекаться было уже глупо. Хотя он запросто мог это сделать, но я откуда-то знал, что блондин уже не отступится, не в его правилах. Бел небрежно кинул листы на край тумбочки, туда, где я их и оставил. Пальцы, вплетенные в пшеничные волосы, сжались сильнее. И в этот момент я ненавидел все эти новостные каналы и репортажи, где Бельфегора именовали опасным убийцей. Для них он - бездушная мишень, даже не человек. Как смертельный вирус, движущийся по стране, наводящий дикую панику. Мне хотелось провести ладонью по напряженным пальцам, словно сведенным судорогой, по скорбно опущенным плечам, расслабляя мышцы, неся успокоение и уверенность. Я уже было поднял руку, но затем вновь бесшумно опустил на простынь. Мог ли я что-то исправить? Мог ли действительно поддержать?.. Ведь я лишь случайный человек, один из огромного количества тех, кто мог оказаться тогда на заправке. - Будь, что будет, - убитым, почти сливающимся с тишиной шепотом произнес блондин, поднимаясь с пола. Утром Бел разбудил меня, включив на всю громкость телевизор на том самом музыкальном канале и сдернув с меня одеяло. С экрана счастливая до безобразия девушка пела о том, как прекрасна жизнь и весь мир, а мне хотелось выкинуть телек в окно. Вспомнив то, что видел ночью, я пригляделся к Бельфегору, но на его лице (ладно, на видимой мне половине его лица), в его движениях и словах не было и следа того отчаяния, которым он был поглощен буквально несколько часов назад. Не было сгорбленных плеч, напряженных мышц, сжатых пальцев. Была только сумасшедшая широкая улыбка, и я не смог бы в жизнь различить, что прячется за ней. Мелькнула даже мысль, что увиденное ночью - сон, иллюзия уставшего сознания. *** Вечером, когда сумерки окутали Вернон, мы пробрались в дом на Скотт Драйв. Как только открылась дверь, запуская нас в прихожую, в нос ударил запах хлорки. Все, что можно было сказать об этом жилище - идеальная чистота, минимум мебели, которая, кстати, роскошью не блистала. Идеальное место, чтобы медленно, день за днем сходить с ума. Мне стало не по себе, я боялся задеть что-то, словно после одного лишнего движения земля под ногами разверзнется, поглотит и меня, и Бельфегора, и этот чертов дом, и еще половину штата Коннектикут. - Он совсем свихнулся на чистоте, бедняга, - произнес блондин с наигранным сожалением и жалостью, проходясь по белому ковру и оставляя на ворсе грязные следы от ботинок. Бел задернул плотные портьеры, не пропускающие тусклое свечение фонаря и луны, комната погрузилась в темноту, которая напоминала мне своей консистенцией патоку. Такая же тягучая, она забивала уши, заставляла молчать. Глаза мои вскоре привыкли к отсутствию света, и я смог различить неясный силуэт Бела посреди гостиной, но в эту же минуту блондин включил фонарик, оказавшийся у нас в наличии только один. В фильмах с такими фонариками ходили полицейские. При особом желании этой штуковиной можно было и череп проломить. Мы прошлись по всем помещениям одноэтажного дома, Бел освещал паркет перед нами, стены, обклеенные обоями с синими цветами, пока я сверялся с планом и быстро вносил коррективы. Как ни странно, я оставался спокоен и хладнокровен, даже принимаясь за исполнение своей части плана, что был так сумбурно придуман в салоне "хонды" на пути от Стэрбриджа в Вернон. Бел бесцельно бродил по пустым коридорам, луч света скакал по шкафам, тумбам, зеркалам, перепрыгивая на шторы. Мои пальцы скручивали концы проволоки, пока Бельфегор разбивал статуэтки, фоторамки, ломал чужое прошлое и воспоминания, бросая их на холодный паркет. Блондин знал, что может себе это позволить, ведь следов не останется. Ничего не останется. Густую, цепкую тишину нарушал звон стекла, односложные реплики и бессмысленные разговоры о Всевышнем. Порой Бел поддавался своему личному психозу, но мастерски справлялся с этой проблемой. Он умел становиться действительно серьезным, когда того требовали обстоятельства. Тем более такие обстоятельства, как сейчас. В нем свободно существовала рассудительность, сочувствие, жалость и еще куча разных эмоций, а не только лишь злоба и жестокость, как утверждало телевидение. Месть не поглотила его настолько, чтобы лишить человеческих качеств. Но ведь он мишень. - Тихо, - шикнул мне Бельфегор, когда я, отходя, задел журнальный столик, что так некстати оказался позади меня. Мы явно не могли существовать в этом идеальном, ровном, пахнущем хлоркой пространстве, потому что уже спустя какой-то час от этой самой ровности и выверенности до миллиметра не осталось и следа. – Ши-ши, это должен быть сюрприз, - голос Бела сопровождается хрустом стеклянных и фарфоровых осколков. "Сюрприз". Заранее не завидую тому, кто получит этот подарок. Как только я закончил основную часть возложенных на меня обязанностей на эту ночь, шины автомобиля зашуршали по расчищенному возле дома асфальту. Виновник торжества прибыл, все готово, не хватает одной искры. По ту сторону двери некто вставил ключ в замочную скважину. И в этот момент, когда разворачиваться и бежать поздно, когда мы стоим по обе стороны от двери, меня накрыл страх. Пробежался от кончиков пальцев по всему телу, останавливаясь в солнечном сплетении и сворачиваясь там колючим холодным комом. Меня и Бела разделял метр с небольшим, и мне отчаянно хотелось вцепиться в его руки, попросить прекратить все это, обратить происходящее в сон. Осознание пришло резко: в глазах общественности я больше не какой-то там заложник, которого преступник силой удерживает рядом с собой. Я стал немаловажной деталью паззла, составляющего всю картину событий. Кинулся в омут с головой. "Соучастник," - так назовут меня в новостях, признавая новой мишенью. Так за кем контрольный в голову? "Будь, что будет. Будь, что будет," - мысленно повторял я раз за разом слова Бела. Дверь, тихо скрипнув, открылась. В коридоре оказался молодой человек в куртке, цвет которой в темноте я рассмотреть не сумел. Он кинул ключи на тумбу, принимаясь устало стягивать верхнюю одежду. Щелк-щелк! Парень пару раз нажал на выключатель, пытаясь зажечь свет. В тишине дома этот звук показался слишком громким, почти оглушающим. Но никакого результата он не достиг, Бел отключил генератор еще в тот момент, когда мы только оказались в этом дышащем хлоркой месте. - Снова сбои в сети, - раздосадованно пробормотал хозяин дома, принимаясь стягивать ботинки. Я стоял, не шевелясь и дыша через раз, пытаясь прийти в себя от атаковавшей меня паники. Это театр трех актеров, представление начинается. Щелк! Это был уже не выключатель. Бельфегор медленно защелкнул замок на входной двери. Жертва, не подозревающая о своей участи, замирает, прислушивается. Я даже могу прикинуть, сколько мыслей, близких к параноидальным, пронеслось в его голове. "Послышалось," - думает он, скорее всего, отставляя ботинки к тумбочке, которую открывает, недолго копается, а затем в его руках появляется карманный фонарик. Прибор включился с очередным щелчком, неверный тусклый луч света упал на стены. Хозяин дома двинулся вперед, а я ясно и отчетливо различил выдох Бела. Даже удивительно, как парень, до этого все время стоявший к нам спиной, не обернулся. Бельфегор сделал шаг вперед, отрываясь от своего места возле двери. - Добрый вечер, Крис, ши-ши-ши, - прозвучало громом сведи ясного неба. Виновник торжества резко обернулся, свет от фонарика озарил лицо Бельфегора с его завешенными челкой глазами и с улыбкой завсегдатая психиатрических клиник. Наверное, увидь я такое посреди ночи, точно не смог бы заснуть. Крис попятился назад, оказавшись в дверях гостиной, наступил на один из осколков, которыми была усыпана эта комната, с болезненным скулежом сквозь зубы повалился на пол, фонарик покатился по паркету. Страх в очередной раз удалось запрятать в один из самых дальних ящиков, и теперь мое воображение рисовало дикий ужас загнанной жертвы в глазах Криса. Уверен, кривые осколки впились ему в ступни, но парню было не до этого. - Бел? Что т-ты здесь делаешь? - давясь словами спросил парень, даже не пытаясь скрыть неконтролируемый страх, пропитавший его голос. Он все отползал назад, натыкаясь ладонями на осколки своей прошлой спокойной жизни, не замечая, что белый ковер теперь испачкан еще и его собственной кровью. - Мы столько лет не виделись, вот и захотел встретиться. К тому же, нужно было напомнить тебе об одном давнем случае, - говоря это, блондин подходил ближе, отрезая жертве пути к отступлению. А я потихоньку начинал бояться, что Крис достигнет стены, что-нибудь нарушит. - Но ведь так много времени прошло! Что тебе от меня нужно? - жутко перепуганный парень задал стандартный вопрос. Как ни странно, в репортажах о жертвах Бельфегора никогда не упоминался сам Бел. Только факт совершения убийства, ничего больше. В репортажах же о Бельфегоре его лишь именовали жестоким разыскиваемым убийцей, менялось число жертв, но на это вряд ли кто-то обращал внимание. В убийствах блондина никто не мог уловить хоть какую-то систему, ибо о них попросту не сообщали. Люди не могли примерно прикинуть траекторию движения преступника. Так пожелали СМИ, которые не хотели сеять зерна паники в обществе. Просто будьте внимательны и осторожны. Поэтому Крис не мог различить закономерность. Этого не мог и я, сумевший подобраться к Белу настолько близко. Мне мешала нехватка информации. Я отлип от стены, возле которой стоял все это время, прошел мимо Бельфегора, от которого понемногу начинало веять гневом. Заслышав шаги, Крис уставился на источник звука, а я в красках представил его перекошенное в ужасе лицо. Я подобрал карманный фонарик, валявшийся сбоку хозяина дома, осветил сидящего на полу парня, который яростно впивался пальцами в белый ворс ковра. - Это еще к-кто? - осипшим голосом выдавил он из себя, но ответом удостоен не был. Я прошел мимо него к окну, распахнул тяжелые портьеры, гостиную залил синеватый свет луны, изредка прячущей свой лик за облаками, и фонаря. Осколки стекла на паркете в этом свете казались россыпью конфетти. - Что тебе от меня нужно? - раздраженно передразнил Бел. - Все вы спрашиваете одно и то же. А мне ничего от вас не надо, я просто возвращаю долг, - произнес он с холодной яростью, и я заметил в его руках блеск металла. Представление в самом разгаре, антрактов не предвидится. Я поспешил ретироваться, но что-то остановило меня на пороге гостиной, заставив встать на месте. Возможно, это было тривиальное любопытство. Или же я надеялся почерпнуть из всего происходящего информации, которой мне так не хватало. Бел бы не рассказал, он предпочитает не говорить о чем-то, даже немного связанном с ним. Я не знал его фамилии, да и не мог быть уверен, что имя он назвал настоящее, потому что по телевидению его не разглашали. - Может, стоит поговорить?.. - начал было Крис, поднимаясь с пола, ладони его кровоточили. Но в следующую же секунду парень рухнул на колени перед Бельфегором, выдавливая из себя вместе с болезненным стоном сквозь зубы ругательства. Изящный нож явно не конвейерного производства легко вошел в живую плоть в районе плеча, чуть ниже ключицы. От торчащей из раны рукояти оружия, которую все еще держал Бел, расходилось кровавое пятно, кажущееся в темноте совершенно черным. Алые капли брызнули на кисть Бельфегора. Крис мог бы защититься, перехватить удар, но неясный страх парализовал его, дезориентировал. Все произошло слишком быстро. Я совсем не ожидал этого удара, поэтому вздрогнул, вылетев из гостиной. Навалившись на стену, сам не заметил, как сполз вниз, сел на пол, закрывая рот ладонью. Тот страх, который мне удалось подавить, вновь проснулся, хлынул по венам. Сердце бешено заколотилось, я даже при большом желании не смог бы посчитать собственный пульс. Возникло невыносимое чувство тошноты, будто кто-то в раз сдавил мой желудок ледяной хваткой. Но если мне и хотелось проблеваться, то эта затея изначально была провальной - я ничего не ел с прошлого вечера. Из гостиной раздавался удар за ударом, шипение Бела, гневные выкрики, сдавленные стоны, срывающиеся на крики. На минуту мне показалось, что я целиком обратился вслух и мог отчетливо расслышать, как капли крови врезаются в стены, рисуя на синих цветах красные мириады брызг. И я ненавидел за это свою способность слышать, видеть. Мое тело сковал чистейший ужас, хватая за горло и не давая вдохнуть. Снова раздался удар. Мерзкий звук с которым металл врезается в мышцы. Еще удар, уже не ножом. Треск ломающихся костей. Представьте, что вы сидите за столом, на ужин запеченная курица. С таким же треском вы для собственного удобства будете разламывать тонкие куриные кости. Я безуспешно пытался абстрагироваться от реальности, пока за стеной из живого человека вытряхивали остатки этого самого живого. Я видел смерть, видел кровь, много крови, но никогда мне не становилось настолько паршиво. Наверное, имей я возможность посмотреть в собственные глаза, увидел бы там целое море страха, способное затопить к чертям всю Америку. - А ведь все могло быть иначе, ши-ши, - раздался голос Бела, затем очередной удар. Я снова возненавидел себя за то, что умею слышать. - Ты мог сделать другой выбор, но ты не сделал. И поэтому я здесь. В эту ночь я разглядел Бельфегора с другой стороны. Он теперь был в моих глазах не только парнем в диковатой улыбкой, он был убийцей. Таким, каких отлавливают в фильмах бравые детективы. Убийца и психопат. Не знаю зачем, но я пытался подсознательно оправдать его. Говорил себе, что всему виной обстоятельства, в которых он оказался. Но я даже не знал, в чем перед ним был виноват Крис, который уже даже не скулил при каждом ударе. Да и виноват ли? Это уже не имело значения. Все, что могу даровать я, - спасение, очищение через страдания. Именно за этим я здесь. Не даром самосожжение - самый страшный суицид. Найдя в себе остатки сил, я подавил дрожь в руках, поднялся с пола. Ноги еле держали, но мне следовало торопиться, пока не стало поздно. Стены гостиной были усыпаны темными пятнами, как и белый ковер. Крис лежал, не шевелясь, но глаза его были открыты, пускай взгляд и затуманен. Бельфегор стоял рядом, вертя в руках испачканный алым нож. Как только я оказался в комнате, взгляд Криса обратился ко мне. И я увидел в его глазах то, о чем говорил блондин. Первые прикосновения смерти. Она вертелась рядом с ним, окутывая своей тенью, понемногу отбирала способность дышать. Но он был еще жив. - Нам пора уходить, - произнес я, подойдя к Белу. Я боялся его реакции. Возникла мысль, что сейчас он повернется и полоснет мне по горлу ножом. Но блондин выдохнул, убирая холодное оружие, словно помутнение рассудка отступило. Он отошел на пару шагов, а я приступил к исполнению последнего пункта плана. Я достал из кармана зажигалку, но Бельфегор вдруг отобрал ее у меня, подхватил с журнального столика раскрытую библию. Подпалив страницы, он кинул святую книгу справа от Криса. - До встречи по ту сторону. Бел отдал мне зажигалку, и я поджег длинный фитиль. Когда мы уже отошли на приличное расстояние и приблизились к припаркованной "хонде" ночную тишину Вернона нарушил оглушительный грохот, звон стекла. Один за другим непрерывной чередой прозвучали шесть взрывов. Улицы осветили всполохи пламени, в темное небо поднялись столбы густого дыма. До меня донесся запах гари. - Неплохо, - обернувшись на минуту, сказал Бел, а затем залез в салон автомобиля. Ничего не останется. Ничего. "Соучастник," - скажут в новостях. Новая мишень, охота открыта. Мам, мне стоит просить прощения?