Апрельский апперкот

Приходилось Сеньке работать акустическим плеером за еду и огненную воду. Он исправно пел и на усталость не жаловался. Не дождетесь! Даже про котов песню исполнил, принципиально, да еще и покривлялся в стиле Лагутенко. Правда, непонятно, что и кому Сеня доказал, но бронепоезд муравьем не остановишь. Пашка хмурился и косился на своего любимого весельчака-начальника. Видимо, рушился образ мужского благородства и великолепия в его серых глазах, трещал, как дом во время усадки, облетая хлопьями штукатурки. А вот Андрей был не в курсе своего падшего авторитета и проблем с фундаментом, а потому скалился гиеной, для полного сходства с которой не хватало писклявого хихиканья. Вот даже ссутулился он сейчас втипажно! Степа что-то порывался сказать, но замолкал. Колян хихикал вместо еврейского подстрекателя. Сенька выдал последний аккорд и с лицом победителя уставился на товарища Гайсинского. — Сень, — Коля протянул свою лапищу и ткнул пальцем в щеку певца, — у тебя тут что-то черное, на сажу похоже. Это что ж получается? Сенька тут распинался на все лады и ладовые порожки, а сам сидит раскрашенный, словно индеец Чингачгук? Не солидно. — Поеду я, мужики, а то меня дома загрызут. Мишка, самый непьющий и самый женатый из всех, устроил круговое рукопожатие с тоской и безысходностью в глазах. — Слышь, Пашка, может, зря ты решил окольцеваться? Тоже будешь ходить пожеванный и трезвый, — хохотнул Колян и плеснул себе еще живительной. — Да моя мне ниче не запрещает! — гордо вскинул грудь жених. — Как я скажу, так и будет! Кто в доме хозяин?! — Ну-ну, — подхихикнул Мишка. — Все они до свадьбы такие, а месяцок пройдет — и очки сдашь на тумбочку Гудвину. — Конец три-дэ и спецэффектам, — ржал Степа. — Истинное лицо по утрам и вечерам, без перерыва и выходных! — Да ладно вам, мужики, моя другая, — беспечно отмахнулся Пашка. — Некоторые женятся, а некоторые — так. Я за "так", — поднял руку Коля. Сенька в разговоре не участвовал, ибо был в отношениях с женщинами невинней жертвенного ягненка. Нет, они ему даже нравились. Как биологический вид. Но на этом интерес заканчивался: нижняя часть Котовского разума оставалась к ним нейтрально-равнодушной. — Что, неведомы тебе такие проблемы? — раздалось где-то над ухом, и Арсений пошел пупырышками от стресса. — Слушай, ты, — прошипел Котов, — Почемучка и Познайка в одном лице, че ты ко мне пристал? Не нравлюсь — так не пялься! Я тебе не зверушка в зоопарке, понятно?! Нет такого вольера "Голубой Котов"! — Да, русских голубых кошек обычно на выставках демонстрируют, — ни разу не смутился Гайсинский. Сенька окинул деловым взглядом знатока выставок сверху вниз и прищурился. Нет, ты посмотри, не показалось. Гайсинский ему не мерещится, как Большая или Малая*, сидит вполне себе материальный и хамит, падла! К разговору их не прислушивались, потому что разгорелась нешуточная дискуссия о "таких-других" женщинах. — Слушай, меня тут осенило. Может, ошибка у тебя в фамилии? — Какая ошибка? — Андрей вскинул бровь и потянулся за стаканчиком. — Ты точно не Гейсинский? Очень на латентного смахиваешь! Должно же быть какое-то разумное объяснение твоему обостренному гомофобству? Ха! Арсений был готов вскочить на бревно и станцевать победный, постукивая в барабаны! Пуля, может, и дура, а словесная атака Котова прошла через десяточку навылет. Глаза Гайсинского потемнели, челюсти сжались, а желваки заиграли. Какой бальзам на его, Сенькину, душу! Но дерзость как-то разом развеялась, Котов быстренько поднялся и пошел в общую горланящую толпу. Так безопаснее. Появилась мысль смотать удочку и умчать вместе с Мишкой. Но пацаны подняли бунт: — Э, нет. Миха, мы его не отпускаем! — Кот, надо больше пить, щас мы это дело исправим! — Куда ты намылился, Сенька, ты ж у нас главный по музсопровождению. Единственный Трубадур! — Мы еще не все спели, Котов, ты с чего вдруг подорвался? Стоять! Колян приобнял Сеньку и негромко добавил: — Ну тебя-то точно жена не ждет со скалкой и алкотестером, оставайся. Сенька зарделся от такого внимания как маков цвет. И, правда, чего это он решил сдать позиции и свинтить с праздника в разгар веселья? Раз Гайсинскому не нравится, пусть сам и проваливает, гурман на общество! Некошерный ему Сенька оказался, гляньте на него! Арсений воинственно поджал губы и запустил руки в карманы. Но чуткий Пашка уловил запах пороха и что-то своему дражайшему начальнику шепнул. Лицо Гайсинского никаких видимых изменений не претерпело. Нет, ну в то, что Павел Антонович пойдет отстаивать честь Арсения кулаками против высшего сословия, Котов не верил. Прошли студенческие годы. Точнее, тогда Павел доводил до логического конца то, что было начато порывистым и ущемленным очередным задирой Сеней. Не всегда блюстители чистоты ориентации понимали русский язык. У каждого свой дефект. Но Гайсинский на время пыл поубавил и тоже пытался принимать участие в пьяном хоровом пении. Градус веселья рос, и Колян вдруг пустился в сентиментальность. Дошло до того, что Сене пришлось тащить мобильный, чтобы показать фотографии подросшей Ирочки. Старший брат гордился ею так, будто сам выносил и родил в мучениях. Ирочка была тем самым голубем мира, который объединил расшатавшуюся семью после Сенькиного каминг-аута. Все увлеклись разглядыванием эволюции Ирочки: гусеница в одеялах, сидение на горшке, новое платье. Попытка помочь маме на кухне — торжество муки и детства. Вот Сенька с Иришей на качелях, вот они в кукольном театре, а вот и в зоопарке. От вида клеток с вольерами у Котова внутри опять заныло затронутое самолюбие. Больше в зоопарк он точно не пойдет, да и в цирк тоже. Пока подорожник и прочие народные микстуры не исцелят его ранимую память. Да, Арсению нравилось хранить у себя эти фотографии, они придавали ему силы. Он вспоминал, как торчал у роддома, продирался сквозь кусты с тюльпанами, но папа его все равно однажды поймал за шкирку, прямо под мамиными окнами. Вот тогда и помирились. — В следующем году в школу. — Быстро дети растут, — Колян загрустил. — А моя в этом году в первый класс пошла, — восстал из молчунов Андрей-еврей, но лучше б молчал. Язык у него намеревался заплестись в крендель, слова гомофобу давались тяжело. — Светлана, стерва, так и не дала приехать на первое сентября, закатила истерику. — И ты ее послушал? — возмутился Сеня. — Побоялся какую-то истеричку и пропустил такой важный день? Капец, Гайсинский, как ты в бизнесе-то выжил? — Так то бизнес, а то жена! — встрял Степа. — Бывшая. Бывшая же? — Угу, — кивнул Андрей. — Женщины в гневе знаешь как страшны, Сенька? Хорошо, что не знаешь. Вот встречался я с Лилькой, имя-то какое нежное, обманчивое! Влюбился и ослеп, осёл! А она мне лицо расцарапала только потому, что ей показалось, будто от меня женскими духами пахло. Идиотка! А я с мамой виделся, может, и был запах какой. Не изменял этой сумасшедшей и зря не изменял! Так хоть бы за дело получил... — Может, зря я женюсь? — вдруг осенило Пашку. — Пацаны, а чего я вдруг ей предложение сделал? — Так любишь же, — напомнил Сеня. — Точно! Люблю. А если она меня тоже по лицу? У нее вот такие ногти, — продемонстрировал утрированную длину Пашка. — Ходит, наращивает раз в месяц! До хрена удовольствие стоит, я вам скажу. А зачем, спрашивается, ей такие длинные? Вот серьезно, мужики, не понимаю. Этими ногтями на рыбалке можно рыбу как гарпуном нанизывать. Она с трудом что-либо делает, мешают же! Говорил ей сделать меньше, а она уперлась и ни в какую! Значит, она их для обороны держит? — С водкой заканчиваем, — Котов был самый трезвый из присутствующих. — Пашке больше не наливать. Все начали расползаться, Сеня тушил костер. В плечо ощутимо стукнули, что Котов даже качнулся и еле устоял на ногах. — Все равно лучше с бабами, чем с такими вот, — Гайсинского шатало. Сеня досчитал до пяти, прежде чем пороть горячку. Нет, такого противника он бы сейчас и уложил, но как же благородство? Слабых и больных не бьют, а тут два в одном. — Тебя никто и не заставляет. — И тебе не противно? — Слушай, эстет, даже если ты планету остановишь, я с нее не сойду, понятно? Своей жизнью займись, с дочкой вон проблему реши! А не меня уч... Сеня приземлился рядом с кострищем, наверняка все джинсы теперь были в золе. Новые, в конце концов, джинсы! Плечо ныло, даже пьяным Гайсинский оказался силён. Первым подлетел Пашка и стал между ними как рефери: — Андрей, ты в своем уме?! Сеня, что ты ему сказал?! — Антонович даже протрезвел немного и теперь разрывался между двух огней. — Твой начальник меня достал, сука такая! — не выдержал Арсений. Лицо еврейской национальности тупо моргало и терло запястье. — Мужики, вы чего? — Колян возник из темноты. — Слышь, Гайсинский, ты бы руки не распускал. Где ты и где он! — Вот спасибо, Коля! — взбесился таким откровенным принижением своих параметров Котов. — Так из-за чего возня-то? — не въезжал расслабленным мозгом друг. — Товарища начальника смущает моя ориентация! — наябедничал Сеня. Коля почесал затылок, но мысль к нему не шла: — А бил-то за что? — Так за это самое! — Андрей, ты не прав, — Коля даже пальчиком поводил, мол "ни-ни, нельзя так себя вести взрослым дядькам с геями-доходягами". — Это ж Сеня! В первую очередь. А с кем он спит — это его, Сенькино, дело. Правильно я говорю, Котов? Вот, — Коля зевнул. — Все, мужики, расходимся по койкам, спать охота. Сень, ты со мной. Пашка, проясни Андрею ситуацию. Сеньке не спалось. Во-первых, храп резонировал в обеих комнатах. Молодецкий сон был богат на тональности и мастеровит на исполнение. Во-вторых, от Коли шел такой шлейф, что пока тот во сне трезвел, Сеня хмелел. В-третьих, Николя был крупноват, но, видимо, это не мешало ему в душе числиться танцором. То одну ногу во сне вытянет, то другую. То рукой, аки Царевна-Лебедь взмахнет, то вокруг оси перевернется. А еще Арсению было обидно и тревожно. Давно его не били, последний раз курсе на втором, пока Котов не прибился дрейфующей щепкой к компании демократичных юристов. Что он этому мажору-разведенке сделал? Чем ему кроссовки не угодили? "Урод", — пыхтел недремлющий Арсений. Как только солнце встало, Сеня последовал его примеру. Он тихонько соскользнул на холодный пол и воровато заозирался. Пара пируэтов, прыжков через тела — и вот она, свобода. В отличие от среднестатистического мужчины, Сеня был патологически чистоплотен и аккуратен. Да, как кот. Носочки-клубочки покоились в кроссовках, и Арсению не пришлось по нюху выискивать роднули по всему дому. Вот будет мужикам утром задача! Ведь весь ассортимент неопознанных предметов горкой лежал прямо на пороге. Сеня завязал бантиком шнурки и было потянулся к вещам, как в поле зрения попались дорогущие мокасины Гайсинского. Коварный план созрел быстрее, чем Сеня смог оценить степень его адекватности. "Ничего, не обеднеет", — захихикал внутренний голос, пока совесть сладко спала. Котов максимально тихо просочился за дверь и помчал резвой ланью к пепелищу. Вот зола, вот почва плодородная, натуральный чернозем! А вот и кола в бутылке с вечера осталась. Комбо! Сеня взболтал коктейль Котова и вернулся в оазис безмятежного сна. Мокасины, конечно, было жаль. Арсений мог о таких пока только мечтать. Но свои серые новые джинсы было жаль не меньше. Были мокасины белые, а стали цвета мести и возмездия. Всё, теперь квиты. Сеня схватил гитару и рюкзак и, поправив замок, почти бесшумно захлопнул двери. До остановки он летел на крыльях восторжествовавшей справедливости. Возле колодца беглец притормозил и вспомнил, с чего все началось. Гордо прошествовав к давнему знакомцу, Сеня напоследок крикнул: — Гайсинский - чмошник! Это показалось Котову очень оскорбительным ругательством. А на остановке Сене показалось уже другое. Будто поступил он в духе домашних питомцев. Оскорбил неповинные тапки и даже глазом не моргнул. "Плохой Котов. Кто это сделал?!" — пожурил себя Арсений и поцокал языком. Но совесть лишь немного поворочалась и благополучно продолжила смотреть сновидения. На обратном пути Сеньке везло больше: в маршрутке был только он и еще двое жаворонков. Ни старушек, ни лука, только легкие отголоски похмелья, от которых привычно подкатывало к горлу. Котов по-царски расселся на двух сидениях и провожал взглядом дачные участки и покосившиеся домики. Маршрутка прыгала молодым козликом на ухабах, а водитель с корнем вырывал коробку передач. "До чего же хорошо", — думал Арсений. А дома случилось с Сенькой озарение. Он внезапно вспомнил, что после мальчишника обычно идет свадьба. Ну, традиция такая. Приглашение Котов отрыл в ящике письменного стола и рассудил, что можно прямо сейчас садиться и начинать писать завещание. Бракосочетание должно было состояться через две недели. Что-то вчера такое важное Сеня услышал... Что-то важное. — Гайсинский — свидетель! — треснул себя по лбу Котов. — Вот это задница! Вот это задница! Нет, это жопа! Мама, что делать?! Я хочу отвести Ирочку в первый класс и увидеть ее в белых бантах и колготочках! Хочу увидеть, как она пишет закорючки в тетрадке с косой линеечкой! Сеня уныло поковырял ленту на золотистом конверте. Неуловимым мстителем себя возомнил, дурак. Очень даже уловимый, можно и не напрягаться. Не понадобится ни сачок, ни прикорм, ни ловкость рук. Самый бесхитростный фокус в мире: Сеня Котов идет на эшафот с помощью одного только пригласительного. Может, Гайсинский за испорченную обувь деньгами возьмет? Еврей же, должен рассуждать здраво и практично! На кой ему труп врага, если можно взять наличкой? Не натуру же ему предлагать, в самом деле. Сеньку от таких перспектив нешуточно передернуло. Уж лучше целибат! Не пойти нельзя. За Сеней там числилась часть развлекательной программы. Он и минусовки подготовил, и диджея Пашке знакомого подкинул. Да и пожрать на халяву хотелось деликатесов заморских. Вариантов выхода из ситуации было в размере две штуки, больше мозг с похмелья придумать не смог. Вариант первый: идти на верную погибель и прости, Ирочка. Вариант второй: пойти на экспресс-курсы ниндзя. Интуиция подсказывала Сене, что таких курсов в их городе, да и стране, не числится. Методом исключения оставался первый вариант. Когда зазвонил телефон, Сенька чуть не взвизгнул. Номер был Пашкин, и Котов малодушно вызов сбросил, а потом и вовсе мобильный отключил. Но рефлексировал Арсений непозволительно мало. Уже вечером совесть подписала ему документы об амнистии и пожелала Сене дальнейших успехов в его непростой голубой жизни. На свадьбу Сенька уже был готов идти не абы как, а гордо размахивая радужным флагом перед носом Гайсинского. Пусть бесится, сволочь, пусть завидует его смелости! — Тоже мне санитар гетеро-леса! — злился Котов. — Кот кота, вот и вся любовь! Да кто ты такой, кто ты мне такой? — крутился вокруг мифического Гайсинского Сеня. — Все в мире закономерно! Какие Бермуды, такие треугольники! — митинг продолжался. — Я тебя болеть за свою команду не звал и фандомных битв не устраивал. Во я тебе прогнусь под изменчивый мир! — невидимому Гайсинскому была смело и уверенно продемонстрирована фига. * Большая или Малая (Медведица) — песня Мумий Тролля * Некоторые женятся - БГ(Борис Гребенщиков) * Какие Бермуды, такие треугольники — песня Мумий Тролля "Бермуды"