«Дорогие мои друзья! Артур, Франциск и Гилберт, надеюсь, вы будете читать это письмо вместе. Вы знаете, что творится на моих территориях. И я знаю, что вы очень стремились мне помочь, но, увы, господа, настало и мое время. Последовать вслед за Киевской Русью. Я почти ослеп … и руки трясутся, столицу захватили, а сегодня расстреляли царскую семью. Мне тяжко писать, но все же последнее свое послание я хотел бы доставить именно вам. Простите, что я не смог с вами снова встретиться и как союзниками, и как врагами. Не в том суть, кем мы были на всемирной арене. Для меня вы навсегда останетесь моими друзьями. Ведь пусть мы и страны, но в то же время разве нам чуждо человеческие чувства? Знаете, мне страшно, я не хочу умирать. Но такова судьба, прошу, не вините Ивана в моей смерти. Постарайтесь понять и его, ведь такова участь старших. Даровать молодому поколению весь опыт и знания. И не важно, что после этого нас ожидает. Я желаю вам жить и дожить до того дня, когда не будет войны. И возможно однажды мы еще встретимся, где–нибудь там наверху.
Ваш Петр Брагинский» В комнате наступила тишина, никто не знал, что сказать. Если верить дате на письме, то они опоздали, скорее всего, все уже свершилось. Каждый думал о том, что Петр сам все уже решил и произошедшее для него было ожидаемо. И лишь тиканье часов нарушало тишину.***
Иван стоял перед новым боссом и молчал, он не знал, что ему делать. Гражданская война, раздирающая его народ, давила на Ивана, но не так сильно, как отражалось на брате. Петра еще в начале года заточили в одной из камер Петропавловской крепости, как политического преступника. Новое правительство боялось, что олицетворение империи может повлиять на ход войны. Иван слышал от охранников, что Петр кричал от боли в тот миг, когда расстреливали царскую семью. Иван понимал, что брат чувствовал на себе каждую пулю. Но умереть не мог, как бы ни желал. Страну может убить только другая страна, это закон, который знал каждый босс и каждая страна. - Иван, во славу революции ты должен убить империю… - проговорил босс, крутя в руках револьвер, недолго думая, мужчина его зарядил. Иван смотрел в пол, он не хотел ничьей смерти. Особенно Петра, ведь он был самым близким ему человеком. Все, что Иван знал и умел, ему дал именно старший брат. - Босс, а разве не свершилось? Разве нельзя оставить его в живых? – с некой надеждой спросил Брагинский–младший тихим хриплым голосом. Он поднял взгляд на босса, он надеялся на благоразумие. Но босс лишь обреченно покачал головой, громко щелкнув барабаном револьвера, встал и подошел к Ивану, и вложил в его руки это злосчастное оружие. - Империя рухнула, и что бы не вернуть народ в былое несправедливое существования, ты должен уничтожить Империю… - проговорил мужчина, а Иван просто не смог ничего ответить, он лишь беспомощно кивнул и вышел из кабинета. Оказавшись в кабинете, парень посмотрел на револьвер, оставшийся в его руках, через минуту он спрятал его в карман и направился в Петропавловскую крепость. Петр сидел за столом и старательно выводил на листке бумаги телеграмму. Он чувствовал, что другого шанса у него не будет, и конец очень близок. Превозмогая боль, он вывел подпись и поставил печать. Каждое движение давалось ужасно тяжело. После расстрела царской семьи Петр почти полностью ослеп и не мог толком передвигаться. Еле-еле поднявшись, он смог сесть на кровать. Через пару минут он услышал чьи-то осторожные шаги, а потом скрип двери его камеры. Подняв взгляд полуслепых глаз на гостя, он мягко улыбнулся. - Иван, рад видеть тебя в здравии, с чем пожаловал? – в своей привычной мягкой и насмешливой форме поинтересовался, но тут же замолк, вдруг ощутив дуло револьвера в районе сердца. Он рассеяно посмотрел на Ивана, потом на пистолет, а потом губы вновь растянулись в понимающую улыбку. - Ясно, – выдохнул он, поднимая взгляд на Ивана, и посмотрел ему прямо в глаза. Пусть он не видел всего ужаса в фиалковых глазах, но почувствовал, как затряслась рука, в которой Иван держал пистолет, а после звук, как брат падает на колени перед ним и плачет. Петр осторожно погладил брата по светлой шевелюре и сполз к нему на холодный каменный пол. Империя понимал, насколько тяжко приходится сейчас Ивану, но в то же время понимал, что новому миру не нужно две России. Один из них должен погибнуть. И Петр уже давно решил, что этим кем-то будет он. Он мог бы это все давно решить, совершив самоубийство. Но не мог, закон «Страну может убить только другая страна» даже Богам не суждено нарушить. Петр молчал, вслушиваясь в тихие всхлипы младшего брата, он мягко обнял его и прижался щекой к его щеке. - Прости, что перекладываю на тебя столь тяжкое бремя… Но ты Россия, новая, и должен быть сильным. Отправь телеграмму Англии, вон ту, которая лежит у меня на столе… Наверное, я плохой старший брат… Прости, - выдохнул Петр, хватая Ивана за руку и вместе с ним нажал на курок, Брагинский–младший даже не успел понять, как тело брата обмякло в его руках. В тот миг, наверное, вся Петропавловская крепость слышала крик Ивана, а вороны, вспугнутые им, взлетели в небо, как большое черное облако. На землю начали падать первые капли дождя. Небо плакало, а люди в этот момент почувствовали, что случилось то, что навсегда изменила их жизнь.***
На другом конце планеты, в Кёнигсберге тоже шел дождь. И Пруссия уже не слышал ничего, что ему объяснял брат, он лишь смотрел куда–то сквозь него на полку с книгами, на которой стояло фото в рамке, с которого на него смотрели все те же глаза, полные непоколебимой воли и огоньками детского озорства. - Победи сначала Ванюшку, а потом я погляжу, поди, и сражусь с тобой, – словно в реальности раздался голос в голове альбиноса и он резко обернулся. - Гил, все в порядке? – обеспокоенно позвал его Людвиг, на что Пруссия лишь натянуто улыбнулся и кивнул. Он не знал, поступает ли он правильно и понимает ли всю ситуацию. Но почему-то именно эта фраза засела в его голове. И он лишь тихо усмехнулся. Раз таково условие, пусть это и была детская прихоть, но он победит Ивана Брагинского, и пускай этот ублюдок Петр даже с небес увидит, насколько он может быть превосходен. Он краем глаза посмотрел на Людвига и насмешливо подумал, что навряд ли он смог бы поступить так же. Гилберт встал и молча вышел из комнаты и направился к веранде. Подняв взгляд на серое небо, он усмехнулся и закурил. Почему-то в голове всплыло воспоминание о Священном союзе. Он даже на мгновение почувствовал на своей макушке теплую ладонь, от чего словно по привычке дернул головой куда-то в бок. - Петр! Я больше не ребенок… - в пустоту проговорил он, понимая, что человек, которому это адресовано, еще вернется, неизвестно когда и неизвестно кем. Но Пруссия дождется, просто ради чистого упрямства.