***
Отрабатываю смену, наслаждаюсь спокойствием, знаю, что он не придет. Да, есть легкое разочарование, но я глушу его на корню. Могу позвонить или написать. Или вообще ничего не делать. Впервые, со дня знакомства с Власом, хоть что-то зависит от меня. Контроль – мой фетиш. Моя жизнь напоминает дырявый тазик на речных порогах, из хреновой ситуации швыряет в еще более хреновую. Поэтому каждая крупица стабильности и постоянства для меня очень важна, даже необходима. И я принимаю решение. Вот он, мой шанс. Я хотел найти способ оттолкнуть от себя этого мужчину. Что может быть однозначней игнора? POV Влас. Мальчик мой не звонит и не пишет. Я разочарован, но не удивлен. Окунаюсь в работу, разбираюсь с делами. Представители напуганы до чертиков, еще бы, приехал большой босс из Москвы с командой бухгалтеров, устроил полный аудит. Матерюсь, уже не про себя, а вслух. Те спецы, которых нанимал для литовского отдела, оказались еще хуже, чем свои родные мудилы. Тут двигали по-крупному, серьезнейшие контракты уходили налево, и одной недели явно было недостаточно, чтобы разобраться, насколько глубоко завязли «иностранные партнеры». Я уже понимал, что придется возвращаться в самом скором времени и заново поднимать один из самых перспективных филиалов. И почему-то не казалось все это настолько важным как раньше. Центр приоритетов смещен, мысли уходят в сторону. Ради чего все это? Деньги ради власти, власть ради еще больших денег. Замкнутый круг. Развлечения, которые больше похожи на неприятную обязанность, люди вокруг, которых не хочешь видеть, но терпишь. А мимо проходит что-то неуловимое, на что раньше просто не обращал внимания. И я задерживаюсь еще на неделю, но большей частью по личным вопросам. Об этом мало кто знает, но здесь живут люди, значимые для меня и так редко навещаемые. Пытаюсь хоть чуть-чуть наверстать упущенное время.***
Возвращаясь домой, обдумываю последующие шаги. Я профи в тактике. Привык идти на риск. Только сейчас ставлю на кон гораздо большее, чем деньги или активы. Первым делом навещаю Ари. И от разговора с ним отхожу больше часа, сижу в остывшей машине на обочине, не обращая внимания на темноту и холод, сосредоточенно затягиваюсь горьким дымом помятых, когда-то забытых в бардачке сигарет. Накурился до тошноты и дрожи в руках. И потом еще долго стоял на ветру, вдыхая морозный воздух, глядя на звездное небо, раскинувшееся от края до края горизонта. * часом ранее - Хочу заказать Диму на выезде, – противно от собственных слов. Но в этом бизнесе формулировки просты и понятны. Ари поджимает губы, барабанит по столу карандашом. - Куда и насколько вы хотите его увезти? - Это имеет значение? - В его случае – да. - Не понимаю. Вы же давно обеспечиваете эскортом различные мероприятия. Ари смотрит на меня с нечитаемым выражением. - У Димы другая специфика. И прежде чем я позволю увезти его куда-то, я должен убедиться, что он едет по собственному согласию. После сеанса он также должен мне отзвониться и сообщить, что с ним все в порядке. Кажется, я вообще перестал что-либо понимать. - Объясните. Ари смотрит все так же напряженно, но во взгляде появляется тщательно скрытое удивление. - Вы просили конкретного мальчика, даже не удивились стоимости. Я видел его после вашего первого сеанса. И, судя по его виду, понял, что вы прекрасно понимаете, о чем речь. Я только качнул головой. - Дима работает с… особой категорией клиентов. Таких ребят у меня немного. И все они выходят только несколько раз в месяц, их услуги оплачиваются выше, чем у остальных. От волнения и неприятного предчувствия у меня похолодело все внутри, хотелось заткнуть уши и не слушать. - Я предоставляю очень широкий спектр услуг, практически все, кроме педофилии. Есть и такие клиенты, которым нравится причинять боль. Ари помолчал, следя за моей реакцией. - Что-то наподобие БДСМ? - Не совсем. Такие услуги у меня тоже есть. Но в этой практике все-таки важнее всего контроль, подчинение. И конечной целью является взаимное удовольствие. А есть те, кто наслаждается чужой болью, осознанием того, что их боятся. Добровольное изнасилование, за которое платят деньги. Чем больше сопротивления, криков, боли – тем выше оплата. В тот момент мое сердце остановилось. Мысли испарились, сознание опустело, только гулким эхом зашкаливал пульс. Я не думал, что делаю, не осознавал всей силы охватившего меня безумия, дикого сплетения ярости, шока, безнадежного ужаса. Первый удар Ари пропустил, наверное, не ожидал, что я с такой скоростью перемахну через стол. Занес кулак, чтобы снова ударить, но меня остановил треск и сильнейший укол куда-то в ребро, пронзающий тело насквозь, выбивающий воздух из легких и последние остатки сознания. Темнота вокруг схлопнулась с противным гулом. Очнулся полулежа на кушетке. Ари вытирал салфеткой разбитый нос, в кабинете появились двое охранников, которые до этого сидели в приемной. От меня, что ли, охранять будут? Пытаюсь встать, шиплю от боли. Раскалывается голова, при каждом вдохе пульсирующей болью отзывается левый бок. На столе перед Ари лежит шокер. Теперь ясно, чем он меня… Других повреждений нет, даже странно. Вспоминаю все и снова сгибаюсь. Сердце стучит где-то в районе желудка, тошнотворная волна поднимается к горлу. Сглатываю с трудом, хриплю: - Подонок. Ари поворачивается ко мне, сверлит тяжелым взглядом. - Я его ни разу пальцем не тронул. Ты сам что с ним сделал на первом сеансе? Закрываю глаза, не видеть, не слышать правды, режущей на куски. И Ари не собирается меня жалеть. - Он знает, на что идет. Каждый из них делает это добровольно, ясно тебе? Слушаю его и начинаю осознавать, почему это заведение пользуется таким успехом, почему даже прокуратура закрывает глаза на происходящее в этих стенах. Каждый клиент тщательно проверяется, Ари не допустит, чтобы кого-то из его ребят нашли по весне где-нибудь в придорожной лесополосе. Некоторых переманивают обещанием более высоких заработков и отсутствием жестких правил, глупые ведутся. Многие исчезают бесследно, кто-то становится личной игрушкой богатого извращенца, некоторые не выплывают из наркотического тумана. Тех, кто хочет вернуться – не пускают даже на порог. У Ари – только лучший товар, не подпорченный борделями низшего пошиба. Диму уже пытались переманить или выкупить, предлагали большие деньги. Только мальчику это не нужно. Он всегда оговаривает нужную ему сумму и не берет ни копейки сверх нее. А у самого Ари все-таки есть жесткие принципы, не позволяющие надавить и попросту продать паренька. И пока он работает на него – находится под защитой. Если кто-то попытается силой забрать мальчика, то будет иметь дело с серьезнейшей службой безопасности Симанена, которая, в свою очередь, крепко завязана с прокуратурой области. Все в его заведении – на добровольной основе. Он не принуждает, не заставляет, просто умеет находить личные стимулы у каждого своего работника. Они – основа его благосостояния, и в его интересах предоставлять услуги самого лучшего качества, а не предлагать клиентам напуганных, истощенных шлюх. Благодаря такой четкой внутренней организации ему не приходилось иметь дело с обвинениями в насилии или убийствах. Кроме того, несколько высших полицейских чинов были постоянными клиентами, и пока заведение работало, не привлекая к себе внимания, всех это устраивало. - Я заберу его отсюда. - Я отпущу его, только если он сам захочет уйти. Подумай, что ты можешь ему предложить. Этот мальчик не из тех, кто верит в бесплатный сыр. Киваю головой и договариваюсь, что заеду за Димой в пятницу, чтобы он при Ари дал согласие на выездной сеанс. Уж не знаю, как мне удастся его на это уговорить.***
В назначенный день все валится из рук. С Димой мы не виделись после моего возвращения. Он так и не звонит, а я не иду в бар. Поэтому даже не представляю его реакцию на мое появление. В городе пробки. Несколько раз возникает мысль оставить машину, но понимаю, что по-другому не выберусь за кольцо. Черт, нервничаю, барабаня пальцами по рулю, стараясь не смотреть на время. POV Дима. Пятница. Ненавижу этот день недели. Даже когда не работаю. Хочется, чтобы она поскорей закончилась. Сижу в кабинете у Ари, жду очередного клиента. Настраиваю себя. Стараюсь выкинуть из головы все лишние мысли. Дверь открывается, входит незнакомый мужик. Вижу его впервые, но все инстинкты вопят в голос, волосы на загривке невольно приподнимаются, и я едва не поддаюсь панике. Я знаю этот взгляд патологического насильника, кайфующего от чужой боли. Он уже мысленно раздел меня, разложил под собой и ебет, разрывая надвое. Сглатываю вязкую слюну, признаваясь себе, что подсознательно ждал Власа. Да, хотел оттолкнуть и сделал это, но почему-то мысленно зову его… Появление Ари остается незамеченным, настолько я выбит из колеи. - Ваш мальчик будет через десять минут. - Я хочу этого, – мужик не сводит с меня пристального тяжелого взгляда. Едва слышу, о чем они говорят, кожей ощущая исходившие от него флюиды грязной похоти. - Сожалею, он занят. Его клиент должен вот-вот подъехать. Только открывает рот, чтобы возразить, но тут дверь распахивается и в кабинет врывается запыхавшийся Влас. А я сейчас в таком состоянии, что он видится мне рыцарем в сверкающих доспехах и ангелом мщения одновременно. У меня едва ноги не подкосились, облегченно выдохнул, дернувшись к нему, но вовремя остановился, опустил глаза. POV Влас. Я здорово опоздал, врываюсь в кабинет и быстро оцениваю обстановку. Димка едва не бросается мне навстречу. И в следующую секунду понимаю почему. Стоящий рядом мужик не сводит с него похотливый масляный взгляд, при моем появлении полыхнувший ненавистью. Мне становится не по себе. Блять, это с такими Дима… работает?! Чувствую, что меня начинает трясти, поворачиваюсь к Ари. - Что происходит? Он сегодня со мной. Ари делает нам знак выйти вместе с ним в приемную. Тихо говорит что-то сверлящему нас взглядом мужику, усаживает его в кресло. Выхожу плечом к плечу с Димой, не касаюсь, но даже на расстоянии чувствую, как его трясет. Ари, не глядя на меня, обращается к Диме: - Влас Александрович просит сеанс на выезде. Ты как, согласен? Димка смотрит на меня, тихонько переводит дыхание. - К-куда? - Ко мне домой. Адрес я оставлю. И ты позвонишь, куда там надо, когда мы закончим. Он неуверенно кивает. - Ладно. Едем в машине молча, я только искоса поглядываю на Диму. Вижу, его еще не отпустило, сжимает коленками ладони, пытаясь скрыть дрожь в руках, плечи зябко поеживаются. Включаю теплый воздух, пусть отогреется. Я уже знаю, что он не любит ездить в чужих машинах, поэтому стараюсь не нервировать, но не знаю, чем отвлечь. Внезапно он сам поворачивается ко мне, обжигает испытующим взглядом. - Зачем я тебе, Влас? - А ты не догадываешься? У меня, между прочим, чувства к тебе… Всякого ожидал, но только не такой волны паники, которая читается в его взгляде. - Останови машину! - Дим, ты что? Дорога же… - Останови! Меня самого начинает трясти от того страха, который волнами исходит от парня. Останавливаю машину на обочине за небольшим мостом, все еще пытаюсь уговорить, успокоить: - Дима, не бойся, я ничего тебе не сделаю… - Нет. - Послушай меня… - Нет! - Дима, я тебя люблю. Он воет, кричит так, что у меня сердце останавливается, отбивается от моих рук, дергает дверь, но она не поддается непослушным пальцам. И я в страхе не знаю, что мне делать – выпустить его или, наоборот, не отпускать, чтобы не сбежал куда-нибудь в лес, как потом искать?! - Успокойся! Прекрати эту истерику! - Не смей! – мальчишка захлебывается словами, едва дышит от накатившего приступа. – Не смей мне этого говорить, понял? Никогда не смей! Выпусти! Я молча протягиваю руку, открываю дверь, показывая, что она не заблокирована. Дима буквально вываливается из машины, нетвердой походкой идет в сторону моста. Наблюдаю за ним несколько секунд и срываюсь следом. - Черт... – стараюсь не думать о реакции на свое первое в жизни признание в любви. Понимаю, тут дело не во мне, все гораздо сложнее. И страшнее. Стою в стороне, глядя, как Дима садится на краю моста, тяжело опираясь о перила. Я весь напряжен, не знаю, чего ожидать. Боязно подходить, чтобы снова не спровоцировать, и оставить одного тоже не могу. Проходит несколько минут, мальчик, кажется, немного успокаивается, замечает мое присутствие. - Не бойся, я не собираюсь прыгать... – его голос звучит глухо, устало. Я решаюсь подойти ближе, сажусь прямо на траву на некотором отдалении. Он не смотрит на меня, а я не могу отвести взгляд от его профиля. Тонкий прямой носик, упрямо сжатые губы, бледные щеки. Такой красивый и такой далекий, словно в другом измерении. И я могу только наблюдать, но не приблизиться. - Хочешь, я расскажу тебе о любви? – он первым нарушает тишину. И я уже понимаю, что меня ждет не романтичная сказка. Перевожу дыхание и киваю. - Меня очень любил мой отчим. Он всегда так говорил моей маме. И когда трахал меня, тоже это повторял. Мне было одиннадцать. В первый раз я орал и вырывался, он придушил меня подушкой. А когда я мог только хрипеть, объяснил, что если буду сопротивляться или скажу кому-нибудь, то моя мама и сестра однажды просто не проснутся. Они тогда уехали в санаторий, и мы остались одни на неделю. За семь дней я прочувствовал его любовь в полной мере. Это длилось полгода. Мои одноклассники носились по улицам, искали клады на стройках, тайком курили первые сигареты. А я постигал азы любви и прятал глаза от матери. Потом он умер. Несчастный случай на производстве. Это был самый счастливый день в моей жизни. Только нормальным я уже не был. Не мог вернуть свою жизнь, найти общий язык с бывшими друзьями. Мы словно оказались на разных полюсах. Они начали бегать за девочками, а меня скручивало от тошноты, если замечал чей-то заинтересованный взгляд. Свою вторую… любовь, я встретил на школьной линейке в девятом классе. Директор пригласил спонсора, который проплатил ремонт компьютерного класса и подарил какое-то супернавороченное оборудование. Я не вникал. А потом случайно встретился с ним взглядом... Знаешь, говорят, если в комнату, полную людей, запустить садиста и жертву, они обязательно найдут друг друга. Так и произошло. Я уже знал этот взгляд, загривком чувствовал, что собой представляет этот улыбающийся человек, меценат, обожающий детишек. И он тоже понял, что я в теме. Пару месяцев все было тихо, я даже успел успокоиться. А потом началось. Подарки, звонки, приглашения. Я отказывался, возвращал, не распаковывая, все, что он присылал. Боялся на улицу нос показать. Матери было не до меня. Моя сестра, она… не ходит. У нее травма позвоночника, с восьми лет в инвалидной коляске. Почти все деньги уходили на лечение. Да и внимание тоже. Я понимал, не обижался. Только очень боялся, что они снова куда-нибудь уедут и все повторится, как с отчимом. Меня взяли прямо на улице, по дороге из школы. Я услышал, как рядом остановилась машина, только голову успел повернуть, и какая-то тряпка прижалась к лицу. На месте рядом с водителем сидел он. Улыбался. Я чувствовал, как меня заталкивают в машину, понимал, для чего, но ничего не мог поделать. Дальше… Не знаю, все очень смутно. Потом мне говорили, что я отсутствовал двенадцать дней. Почти две недели кошмара. Тогда я понял, насколько осторожен был отчим, он никогда не оставлял синяков. И после каждого раза заставлял меня вымыться. А там был ад. Я сопротивлялся, хотя понимал, что все бесполезно. От боли терял сознание. Он приводил меня в чувство и начинал сначала, раз за разом, пока я уже не мог шевелиться. Насиловал, избивал и рассказывал, как любит. Стихи какие-то читал. Требовал, чтобы и я тоже… А я готов был что угодно сказать, лишь бы это прекратилось. Он слушал и зверел, орал, что не верит. Еще бы. Трудно быть убедительным, признаваясь в любви опухшим растраханным ртом, когда тебя выворачивает наизнанку от одного его вида, от скопившейся в желудке чужой спермы. И все начиналось заново. Я отключался и никогда не знал, где очнусь. Иногда приходил в себя, лежа в огромной кровати, на белоснежных простынях, а он рыдал надо мной, смазывал синяки и разрывы, которые сам же и оставил. Любой мой взгляд или движение могли его спровоцировать. Угодить было невозможно, даже если я просто лежал, не двигаясь. Несколько раз он отдавал меня своей охране. Те просто трахали, не били. Он наблюдал и бесился, словно специально себя распалял, орал, что под ними я стону как шлюха, снова начинал бить. Я терял сознание и возвращался на очередной круг ада. А потом я научился уходить. Не знаю... прятаться где-то внутри себя. Перестал чувствовать боль, отключался от нее, оставляя где-то снаружи своего убежища. Наверное, это помогло сохранить рассудок, не превратиться в бессловесное животное. Глубоко в себе я остался человеком и очень хотел выжить. Понимал, что оттуда мне одна дорога: в багажнике машины до ближайшего оврага, даже останков не найдут. И я воспользовался первой же возможностью, когда вновь оказался в той комнате, которую он называл моей. Знаешь, такая мечта подростка. Большая кровать, комп, плазма, видеоигры, сотни дисков, плакаты на стенах. Наверное, скупал все, чем, по его мнению, интересуются подростки. Решетки на окне не было. Все-таки, второй этаж, высоко, он и не думал, что я решусь на такое. А я прыгнул. Повис на карнизе и разжал пальцы. Как только ноги не переломал… Потом, оказалось, трещина в берцовой кости, но это мелочи, по сравнению с остальным. Перелез через забор, спрятался в лесу, на рассвете выбрался на трассу. Меня подобрали. Этого я уже не помню. Очнулся в больнице. Тут уже была милиция. Я все рассказал, назвал имя. Помню, как тогда переглянулись менты. Не обратил на это внимания, все еще верил в справедливость, в то, что его посадят. А потом началась хрень с документами. Куда-то исчезали результаты медицинской экспертизы, показания свидетелей, а ко мне приходили психологи, вкрадчивым голосом выспрашивали, по какой причине я решил соблазнить и опорочить уважаемого человека. Обрабатывали целыми днями. В общем, вывернули все так, будто я сам сбежал из дома и совратил его. Все по собственной воле. Как при этом я оказался на трассе, голый, избитый, с разорванным ртом и анусом, никто особо задумываться не хотел. Просто боялись, наверное. А этот… он знал все о моей семье, что заступиться некому. Матери деньги большие предлагал, обещал сестру отправить на лечение, если она убедит меня забрать заявление. Я не соглашался. Понимал, что мой единственный шанс спастись – посадить его. Если бы он вышел на свободу, первым делом уничтожил бы меня. Мать перестала приходить в больницу, отказалась даже разговаривать со мной. Не знаю, поверила она в то, что обо мне говорили, или просто не могла простить, что отказался от денег, от шанса для сестры. Она всю жизнь посвятила ей, а я, получается, лишил последней надежды. Я тогда боялся, что до суда просто не доживу. Стоит мне выйти из больницы – и все, пиздец котенку. Ведь даже без пропавших документов ему светила статья за совращение несовершеннолетнего и немаленький срок. Но мне повезло. Конкурент этого… спонсора решил воспользоваться случаем. Он давно искал способ его уничтожить, а тут такая возможность. С его подачи провели повторную экспертизу, наняли юристов, у меня даже охрана появилась. Его осудили на пятнадцать лет. Те охранники, которых я смог опознать, получили по десятке. А я кое-как доучился до конца года. Это было… тяжело. Не знаю, какие слова вообще можно подобрать. В школе все знали, делали собственные выводы. Травля была и со стороны учителей и со стороны учеников. Директор, хороший друг этого… Ну, ситуацию ты представляешь. Дома было не лучше. Мать в мою сторону даже не смотрела. Кривилась от одного только присутствия. Я не мог выйти из комнаты, когда она была дома. Аня, это сестра, ничего не знала. Но мы не были особо близки. Мне не было места нигде. Только не думай, что я прям так уж страдал или думал о самоубийстве. Нихера. Я выжил, я победил, и что теперь? Добровольно расстаться с жизнью, которую я зубами выдрал у больного урода? Ни за что. Знал, что буду бороться дальше. Сдавал экзамены, собирался поступать в техникум в другом городе, где меня никто не знает. Но так получилось, что из Москвы приехала бабушка. Они с матерью долго не общались, разругались еще до рождения Ани. И вот, на старости лет, она решила восстановить родственные отношения. Общий язык они так не нашли. Но бабушка забрала меня с собой. Я поехал не раздумывая. Ей было скучно одной, стакан воды подать некому. А мне – так лишь бы уехать подальше. Тем более Москва, огромный город, другая страна. Я закончил школу, поступил в художественную академию. Гордился собой пиздец как. Ну, ты представляешь, после всего… Чувствовал себя господином мира. А потом встретил свою третью любовь. Худенький такой парнишка, со смешным хвостиком. Таскался за мной по пятам. Я его не поощрял, но и не отшивал окончательно. Почему-то жалко было. Да и не чувствовал угрозы. Он мелкий совсем, не то что те… Правда, и отвечать не спешил, было что-то такое в его взгляде… А потом случайно узнал, что у него таких «любовей» на каждом курсе... Кто-то велся, приезжал к нему домой. А мелкий снимал трах на видео и потом успешно шантажировал. Ему все курсовые делали, рефераты, да и прочие услуги, в обмен на эти кадры. Я, хоть и не поддался, но как узнал, нос ему разбил. Потом меня к ректору вызвали, он обвинил меня, что я пытался его склонить к сексу, разбитый нос представил как доказательство. Меня исключили без права восстановления. Такая вот любовь. Я молчал, до крови прикусив ладонь, не смея даже голову повернуть в сторону мальчика. Боялся, что сорвусь к нему, испугаю… - Я… такой же? Он, не задумываясь, качнул головой. - Нет. Если бы ты был таким, этот разговор бы не состоялся. Я просто не могу найти тебе определения. Поэтому и рассказал все. А ты уж сам решай, не слишком ли это много для тебя. Я-то уже решил. Но как объяснить это ему? Я люблю его, но в этом нет ни капли желания властвовать, подчинять себе. И я понимаю, что сейчас у меня есть только один шанс. Если поспешу, напугаю – потеряю его навсегда. Мы долго молчим, и я наконец решаюсь. - Можно я тебя обниму? Он вскидывает голову, смотрит на меня с недоверием. В сумерках едва могу разглядеть его черты, но замечаю, как он кивает головой. Медленно подхожу ближе, встаю перед ним на колени, притягиваю к себе. Он напряжен, как струна, никак не отзывается на прикосновение. И я глажу, успокаивая, едва прикасаясь, целую щеки, виски. - Я никогда тебя не обижу. Не буду скрывать, я хочу тебя себе. И сам хочу стать твоим. И буду говорить тебе, что люблю, – чувствую, как мальчик вздрагивает, но постепенно расслабляется. – Я покажу тебе, как на самом деле это бывает. Я никогда не заставлю тебя что-то делать против воли. И возьму тебя, только когда ты сам об этом попросишь, клянусь. Дима тихо хмыкает мне в шею. - Уверен, что такое когда-нибудь произойдет? - А я вообще до ужаса самоуверенный тип. Его руки обвиваются вокруг моих плеч. Я подхватываю его под ягодицы, усаживаю на свои бедра и теперь уже сам опираюсь спиной о перила. Дима вжимается в меня, сопит носом в шею, греет руки под моей курткой. Так близко, сердце к сердцу, и как же хорошо. Неожиданно его губы прижимаются к моей щеке. Я замираю, не в силах поверить. Он впервые прикоснулся ко мне по собственной воле. Едва дышу, боясь спугнуть, и он, смущаясь, отстраняется. - Ну, что же ты остановился? – шепчу. - А ты… хочешь? - Глупенький. Я об этом третий месяц мечтаю. И Дима целует меня дрожащими губами. Бля, я едва не кончил от этого прикосновения. Так сладко, нежно, словно ветерок по оголенным нервам. Глупые слова для романтических бредней, но именно так я все это ощущал, несмотря на то, что отсидел себе зад на жестких балках моста, замерз, а плечи затекли от неудобной позы. Все было неважно, я готов был сутки напролет так просидеть, только бы целовали меня эти сухие обветренные губы. Целоваться Дима не умел совсем. Тыкался в меня губами, не зная, что делать с языком, и тихонько постанывал от непривычных ощущений. И меня как током прошила мысль, что с минетом он управляется гораздо лучше. Прижался лбом к его лбу, сглотнул горечь во рту. Было очень больно и обидно за него. Парень, умеющий в сексе все, никогда не знал нежности и ласки и даже не подозревал, как легкими касаниями и поцелуями можно возбудить и успокоить одновременно. Я учил его со всей деликатностью, на которую был способен. Одной рукой поглаживая затылок, мягко направлял, показывая, как приятнее всего. Скользнул языком между плотно сжатых губ, заставил его раскрыться для меня, провел по влажным ровным зубам и легонько за ними. Прислушался к изумленному вздоху. Да, так хорошо, во рту появляется сладковатый привкус, а тело становится невесомым и кажется будто сейчас взлетишь. Мы целовались неспешно и основательно, вылизывая, изучая рты друг друга. Я почувствовал, как Дима вжимается в меня пахом, его движения становятся агрессивней, напористей. Мальчик поплыл. И так хотелось поддаться соблазну, разложить его прямо тут, на траве… Если бы я только не понимал, что это был бы наш последний раз. Поэтому я медленно отстранил его от себя, нежным поцелуем запечатал уголок губ. Взгляд у парня был прибалдевший. Приятно, черт побери. - Поехали ко мне, темнеет уже. Он тут же едва заметно напрягся, но кивнул. - Сегодня ничего не будет. Я просто приглашаю тебя в гости, посмотришь, где я живу, поужинаем, и я отвезу тебя домой, обещаю. Дима снова кивнул, задумался, кусая губу. - Влас… Я не уверен, что смогу за это брать у тебя деньги. - Не говори ерунды. Ты выполняешь пожелания клиента. И если клиент требует от тебя выпить с ним чаю, значит, именно в этом состоит твой сеанс. Работа есть работа. Мне самому было противно говорить такое, но я понимал, что только так обозначив эту встречу, смогу ему заплатить, не вызывая нового приступа паники.