* * * * *
Когда он приходит в себя в следующий раз, из другого конца лазарета слышится мягкое бормотание голосов. Все по-прежнему болит – дьявол, даже его веки болят, как такое возможно? – и Леонард пытается пошевелиться, пытается кого-нибудь позвать, но понимает, что не может. Они его интубировали – он помнит, что делал то же самое с другими пациентами, прежде чем вирус скосил его самого; болезнь затрагивает области ствола головного мозга и вегетативную нервную систему, и первой под ее натиском погибает способность самостоятельно дышать. По крайней мере, они дали ему только легкое обезболивающее: покалывание в его конечностях, должно быть, от палтеримита или, возможно, от двойной дозы ваксадрима. У него сейчас мысли не слишком-то хорошо превращаются из сплошной каши во что-то связное. И все же, когда беседа снова доносится до него, он может различить слова, хотя от прилагаемых для этого усилий его голова пульсирует просто дико. - …возможно, сумел синтезировать эффективное лекарство, используя записи доктора МакКоя, – говорит один голос, М’Бенга. Он звучит напряженно, измученно. Леонард мог бы дать ему что-то от этого, если они только сунули бы ему его любимые гипошприцы. - Насколько эффективное? – спрашивает голос Спока. Он вот уж точно звучит совсем не напряженно. …Леонард мог бы дать ему что-то и от этого. - Ну, – шелест одежды, и Леонард мысленно видит, как М’Бенга скрещивает руки на груди, – сыворотка пока прекрасно работала во время предварительных тестов на нескольких культурах крови, нацеливаясь прямо на клетки вируса и при этом не уничтожая другие. Хотя мне еще нужно закончить проверки с разными концентрациями тромбоцитов, прежде чем мы будем знать наверняка… - А потом что? – это голос Джима. Почему-то Леонард чувствует, что расслабляется от этого звука. Он не позволяет себе слишком сильно задуматься о том, почему так происходит. - Потом… я полагаю, единственное, что останется, это дать сыворотку пациентам и посмотреть, что будет, – произносит М’Бенга. Короткое молчание. Лазарет привычно гудит вокруг него, играя знакомую симфонию мягкого пищания и равномерного шума, и Леонард уже находится на грани, почти теряя сознание, когда Джим заявляет: - Нет. Вы пропустили один этап. Никто ничего не отвечает, и Джим продолжает: - Я не позволю вам ввести препарат хоть одному из пациентов, пока вы сперва не протестируете лекарство на испытуемом человеке. Еще одна пауза, в ней расцветает напряжение. Когда наконец голос подает Спок, Леонард почти видит морщинку между его бровей, слегка изогнутые вниз уголки губ, потому что именно так Спок выглядит, когда он по-настоящему выведен из себя. Ага, Леонард действительно может читать Спока гораздо лучше, чем думают остальные. Он в этом на самом деле крут. - Джим, – говорит Спок, – если ты предлагаешь то, что я думаю, ты… - Да, предлагаю, – тихое ворчание, и звук двух ботинок, чьи подошвы ударяются о пол, когда Джим тяжело поднимается с края биокровати, на которой сидел. – М’Бенга, дайте мне знать сразу же, как закончите ваши тесты. Как только мы подтвердим, что сыворотка не убьет меня, вы дадите ее Боунсу и остальным пациентам. Вам все ясно? - Сэр, я бы не рекомендовал… - Это приказ, доктор. И как раз в этот момент боль в его голове становится слишком сильной, и Леонард ненадолго отключается.* * * * *
Когда он просыпается, боль еще хуже. Каждый вздох мучителен, за него приходится бороться даже с трубкой, и его легкие горят так, будто он пробежал сотню километров. По его почкам стучит отбойный молоток, и кто-то без конца словно вонзает нож в его живот раз за разом, острая, резкая, пульсирующая агония, и, Господь всемогущий, можно он просто умрет и покончит со всем этим… Снова голоса, и Леонард отчаянно хватается за них, все что угодно – лишь бы отвлечься хотя бы на мгновение. Он несколько долгих секунд продирается сквозь мучительный туман боли, пока не узнает бормотание Джима и Спока. - …другого выбора, – произносит Джим, его голос обессиленный, смирившийся, и Леонард напрягается, чтобы сосредоточиться, цепляется за слова друга как за спасательный круг, чтобы ненадолго вынырнуть из расплавленного огня, пожирающего предавшее его тело. – Я должен сделать это, Спок. - Неверно, – отвечает Спок, в его голосе – легкая дрожь. – Все тесты доктора М’Бенга показали положительные результаты. Введение сыворотки непосредственно доктору МакКою… - …неприемлемо, пока существует хоть малейший шанс, что это все только ухудшит, – перебивает Джим. – Я не могу позволить ему умереть, Спок, но я не позволю и М’Бенга просто вколоть ему это магическое вуду-зелье, не проверив его на испытуемом. Я не пойду на такой риск. О глубине тревоги Спока свидетельствует то, что он даже не пытается поправить Джима, сказавшего про «вуду»-штуку. - Я просмотрел формулы. Сыворотка выведена из живого истощенного штамма вируса. Если он попадет в твой организм, это может убить тебя. Мгновение Джим молчит. Леонард слышит, как он глубоко втягивает воздух, а потом выпускает его, тихо, дрожаще. Когда Джим говорит, его голос так звенит от эмоций, что Леонард чувствует, как слезы колются в уголках его собственных глаз. - Он мой брат, Спок, и ты знаешь, что я имею в виду не кровное родство. Я должен это сделать. Нет, Джим, думает Леонард, прежде чем сдается и снова уступает темноте. Пожалуйста, нет.* * * * *
Когда в следующий раз он прорывается сквозь паутины его разума обратно в сознание, лазарет погружен в полумрак. На корабле сейчас, наверное, середина ночи, никого кроме экипажа сокращенного состава на службе нет; все неподвижно, все спит. Леонард дергается на кровати и кашляет. Где дьявол носит Плави? Она собиралась работать в ночную смену во время их последнего разговора; он знает, он подписал ее запрос, так что… Стоп. Он кашлял. Леонард моргает и облизывает губы. Трубки нет. И сейчас, когда он думает об этом, то понимает, что боль мягкая, это притупленное и почти обиженное эхо, словно он слишком много трудился прошлым вечером; агонию будто пинками вышвырнули из его тела и велели никогда не возвращаться, так что теперь она может только торчать на лужайке за окнами и орать благим матом как сумасшедший псих. …Метафоры никогда не были его сильной стороной. Сев на биокровати, Леонард напрягается, чтобы увидеть показания на мониторах над его головой. Сердечный ритм и давление – в порядке. Температура тела и частота дыхания – в пределах допустимой нормы. Работа эндокринной и кровеносной систем – тоже. Никакого иммунодефицита. Во всех отношениях и с любой точки зрения он здоров. Так какого же хрена произошло? Мягкий шорох раздается в тишине комнаты, и Леонард поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джим ворочается на ближайшей биокровати, бормоча что-то бессвязное, когда он глубже зарывается в подушку. На нем – больничная рубашка, и внезапно ранние разговоры взрываются в памяти. Леонард с усилием сглатывает образовавшийся в горле ком. Черт, этот идиот мог умереть. Леонард даже не был уверен, подействует ли та сыворотка, состав которой он разработал, еще до того, как вирус подкосил и его. Что если бы М’Бенга неправильно прочитал его записи? Что если бы он допустил ошибку в строении одной молекулы, или пропустил фермент, или неправильно рассчитал дозировку? Холодный сквозняк прокатывается по помещению; медотсек – наиболее хорошо вентилируемое место на корабле, но в результате этого тут себе можно отморозить задницу как в зимнем холоде, и Джим издает звук неудовольствия, съеживаясь еще больше. У него нет одеяла. Леонард дал бы ему одно; они держат дополнительные в шкафу рядом с дезинфицирующими средствами, ему просто нужно отключить эти чертовы мониторы, чтобы они не свихнулись и не разбудили Джима… Дверь лазарета с шелестом открывается. Леонард паникует и делает первое, что приходит в голову: он откидывается обратно на кровать и закрывает глаза. Кем бы ни был вошедший, он, видимо, не замечает его движения, потому что тихие ровные шаги пересекают комнату, минуют его биокровать и приближаются к Джиму. Не в силах побороть любопытство – и в глубине его разума голос, подозрительно напоминающий его мать, шикает и говорит: Однажды, Ленни, ты сунешь свой нос так далеко в чье-то дело, что они тебе его прищемят, – он наклоняет голову и приоткрывает одно веко достаточно, чтобы разглядеть посетителя Джима в темноте. Это Спок. Ну, разумеется, это Спок, и он принес одеяло. Отлично. Наверное, Леонард может вернуться ко сну на остаток этой ночи. Он только что едва пережил самую смертоносную болезнь, которая когда-либо нависала над «Энтерпрайз», и он заслуживает отдыха, уж не говоря о всех тех разах, когда ему приходилось залечивать гноящиеся химические ожоги и пришивать конечности людей обратно к их телам. Нет, ну серьезно, каким макаром мир считает, что они – лучшая команда во всем флоте, когда ни один чертов день на корабле не может пройти без того, чтобы кто-нибудь не выкинул что-то до охренения тупое? Он так отвлекся своим привычным, мысленным ворчливым монологом, что на мгновение забывает о Споке. Когда он снова косится на него, то успевает заметить, как Спок заканчивает укрывать Джима одеялом, подтыкая края как заботливая мать, и – Господи Боже – Леонард отчаянно хочет, чтобы у него была при себе камера, потому что ему никто ни за что не поверит, когда он расскажет, что Спок действительно подоткнул одеяло Джима как у пятилетнего ребенка, а теперь он тянется и… Леонард моргает, уставившись, когда Спок мягко убирает волосы со лба Джима, изящные пальцы обводят изгиб уха Джима, и это…? Нет, это совершенно определенно не первый офицер, приглядывающий за своим капитаном. Джим никак не реагирует, он слишком глубоко погружен в сон, чтобы почувствовать что-либо, но Спока это, похоже, не останавливает, когда он проводит рукой по щеке Джима в последний раз, прежде чем окончательно выпрямляется, глубоко вздыхает и покидает комнату. Леонарду остается только таращиться ему вслед, стараясь не хлопать ртом; он чувствует, что его мир только что слетел со своей оси. Матерь божья, Спок…? Спок правда…? На своей биокровати Джим начинает сопеть. Леонард устраивается поудобнее на подушке и крепко закрывает глаза. Он доктор, а не психолог. Он не может разобраться с этим сейчас. Каким-то образом он засыпает несколько минут спустя, убаюканный дыханием Джима.* * * * *
Утром, после того как он просыпается и выписывает самого себя для обычного исполнения обязанностей под усталым взглядом М’Бенга и веселым смешком Джима, Леонард говорит себе, что все просто напридумывал. Нет ни одного шанса, что Спок (его-то налево ко всем пенькам) тосковал по Джиму прошлой ночью; эта самая тоска нелогична настолько, что прям ой. Нет, это должна была быть лишь галлюцинация, от вируса, или лекарств, или еще там чего. Галлюцинация. Да.* * * * *
Когда он в следующий раз находится на мостике и видит, как Спок смотрит на Джима, видит его глаза, сияющие любовью и желанием, все, что может сделать Леонард, это очень сильно постараться не начать долбиться лбом о ближайшую же стенку как гребаный дятел-шизик, пока не потеряет сознание.