* * * * *
Он вычисляет, что вероятность того, что они выберутся из этой ситуации живыми, составляет 5.6 процента. Потом луч дезинтегратора врезается в кладку над ними, выбивая куски камня, и эта цифра падает до 2.3 процента. Все еще опираясь почти всем своим весом на плечо Спока, Джим вжимает голову в шею и шипит: - Это было близко, – и Спок не уверен: гримаса на его лице от близкого взрыва или от боли в сломанной ноге. Спок не утруждает себя ответом; просто продолжает наполовину поддерживать, наполовину тащить Джима вниз по узкому скалистому коридору. Его острый слух вулканца улавливает грубые вопли клингонов, преследующих их; они раздаются гораздо ближе, чем когда они начали погоню. У Спока на этот счет очень плохое предчувствие. Впереди них Хендорф оборачивается через плечо и кричит: - Я вижу выход! Из группы офицеров службы безопасности он единственный остался в живых; энсин Шикода погиб в засаде клингонов, а лейтенант Брэдшоу был похоронен под рухнувшей каменной стеной несколько минут назад. Джим спотыкается о выбоину и почти теряет равновесие, вскрикивая, когда это движение отдается мучительной болью в его раненной ноге. Спок быстро подхватывает его, поднимает обратно, стараясь не обращать внимания на бледное лицо капитана, на его быстрые, слишком поверхностные вздохи. - Еще немного, Джим, – говорит он, когда очередной выстрел не попадает в них, просвистев прямо над макушкой Спока. – Пожалуйста, держись. Они уже почти там; он видит впереди свет, выход из туннеля теперь шагах в пятидесяти от них или около того. Как только они выскочат оттуда, «Энтерпрайз» поднимет их. Они будут в порядке. Все будет в порядке. Снова рявканья клингонов, сейчас они еще ближе. Спок рискует бросить назад взгляд и замечает тени, играющие на стенах, которые враги оставляют за собой; в любую минуту они выскочат из-за поворота коридора, выходя на линию прямого огня. Он сжимает зубы, призывая всю свою вулканскую силу, и пытается бежать быстрее. - Спок, – Джим кашляет, снова спотыкается; в этот раз Спок едва успевает его подхватить. Его синие глаза горят от боли. – Спок, ты должен… Ты не успеешь, если не оставишь меня… - Нет, – и если бы у него было время и дополнительная пара рук, Спок бы остановился и вытряс бы из Джима всю душу за такие слова. – Я тебя не брошу. Это не вариант. - Спок… - Живее! – Хендорф уже практически вылетел на яркий солнечный свет. – Скорее, поспешите! – он нацеливает фазер на кого-то позади них и делает несколько выстрелов; Спок слышит гортанный вопль, за которым следует удар тела о землю. Это, похоже, выбешивает клингонов еще сильнее, их рычания и возгласы становятся громче, резче, но они уже так близко к свободе… Еще всего пара шагов… Боль взрывается в его плече, огненная вспышка, взрыв, будто его сбила машина, и Спок кричит, теряет равновесие и падает в пыль. Мир яростно вращается, внезапно на мгновение становясь нечетким и размытым, и Спок цепляется за реальность, использует всю свою железную волю и вулканские тренировки, чтобы поймать ниточку сознания, которое было подкошено ранением, ухватиться за нее и потянуть… Он приходит в себя, под его ногтями засела грязь, падающие камни шелестят и гремят, и доносятся крики быстро приближающихся клингонов. Его плечо горит, пламя и кислота слились воедино, и он стискивает зубы, превозмогая боль, оглядывается в поисках Джима… Капитан лежит на земле в нескольких метрах позади него, пытаясь приподняться на локтях. Спок кашляет, тянется к нему: - Джим… - Tu’lu’! – первый клингон вырывается из-за угла, замечает их и немедленно вскидывает оружие, целясь прямо в Спока. Тот замирает. В следующее мгновение фазер Джима проделывает дыру в груди клингона, отбрасывая его в руки его рычащих собратьев, которые грязно ругаются и несутся к ним. Джим поворачивается к Споку, все еще распростертый в грязи. Его синие глаза блестят, там непримиримость, печаль и извинение. Он рвано выдыхает и шепчет: - Спок… Прости… И затем, прежде чем Спок успевает пошевелиться, прежде чем он успевает сделать хоть что-то, Джим вскидывает фазер к потолку и стреляет. Туннель вокруг них содрогается. Просыпается ужасающий звук появляющихся трещин. Спок выкрикивает имя Джима и пытается подняться на ноги, пытается дотянуться до Джима, спасти его… Коридор не выдерживает. Глыбы падают отовсюду: со стен, с потолка, с самого неба. Последнее, что видит Спок, это его капитан, обессилено закрывающий глаза, прежде чем он исчезает под каменным водопадом. Кто-то кричит. Это звериный звук, вой в мучительных объятиях смерти, и Спок даже не понимает, что он вырывается из его собственного горла, когда бросается вперед, цепляясь за валуны. - Джим! Джим! - Коммандер! – топот шагов приближается, и руки Хендорфа обхватывают его, пытаясь оттащить от груды камней. – Коммандер, нам надо возвращаться на корабль! Спок рычит и отталкивает его от себя. Хендорф отшатывается, коротко охнув, а Спок снова кидается к валунам, царапается о них, и его пальцы уже все в крови; ему нужно добраться до Джима… Он не может оставить Джима здесь, не с клингонами, они убьют его, пристрелят как собаку… Потом он слышит это: простой быстрый вой дезинтегратора клингонов, звук, который слегка приглушен каменной породой. А затем – лишь тишина. Все угасает. Цвета растворяются, и мир вокруг становится лишь слабым звоном в его ушах; он едва различает рычание Хендорфа в коммуникатор, требующего немедленно поднять их, едва чувствует, как молекулы его тела рассыпаются, едва осознает свет транспортаторной, материализующейся вокруг них. Рядом с ним Хендорф вбивает свой коммуникатор в пол, затем кричит, сыпет проклятиями и бьет кулаком по стене. Спок не реагирует. Затем доктор МакКой влетает в комнату; он требует, чтобы ему объяснили, что произошло, и почему, мать твою, ты тут все кровью залил; господи Иисусе, это рана от дезинтегратора, ты ничего не сказал о клингонах на этой планете и… о Боже, Спок... Где Джим? Где, черт возьми, Джим? Спок не реагирует и на это, просто сидит на транспортаторной платформе, бездумно смотря на дальнюю стену, и видит не блестящий металл, а преследующие его синие глаза Джима, глядящие на него в последнюю секунду, прежде чем камни хоронят его под собой. Последние слова Джима эхом гремят в его голове. Прости… И весь мир Спока рушится на корню.* * * * *
В следующие несколько дней они все скорбят по-своему. Нийота поет тихие мелодии, проходя по коридорам, ее нежный голос дрожит на каждом звуке. Коммандер Скотт пропадает в недрах инженерного отдела и не отвечает на комм двое суток. Сулу доводит троих партнеров в спарринге до лазарета, пока Спок наконец не запрещает ему появляться в тренажерном зале. Чехов ни с кем не разговаривает и просто часами смотрит на звезды на смотровой площадке большими пустыми глазами. Доктор МакКой скрывается в своем офисе с бутылкой и вводит код, не позволяющий больше никому отпереть дверь. Двадцать четыре часа спустя М’Бенга, два санитара и медсестра наконец взламывают замок, и через десять минут МакКой уже находится в своей каюте. Спок не спрашивает, что там произошло. Сам он обнаруживает, что трудится на пределе своих сил. Он отправляет официальные отчеты в Штаб и Управление по делам личного состава и частные сообщения Вайноне Кирк и адмиралу Пайку. Он берет на себя все обязанности капитана вдобавок ко своим, и если он в результате спит в среднем на 2.9 часа меньше, на его работе это никак не отражается. Он не обращает внимания на мягкие полные боли взгляды Нийоты, которые та бросает на него на мостике, и тихие неловкие вопросы Сулу о его здоровье. И каждую ночь после того как он заканчивает все дела и пытается – и не преуспевает – медитировать, он проходит через смежную ванную в каюту Джима и сворачивается под одеялами на его кровати, вдыхает еще сохранившийся дух капитана и позволяет темноте, пустоте и убивающему чувству потери поглотить его. Он должен был сказать Джиму. Пусть это и пугало его, выталкивало его в объятия колодца неуверенности и безмерного страха каждый раз, когда он думал об этом, он все равно должен был сказать Джиму. Потому что Спок знал месяцами, возможно, даже годами, о глубине своих чувств к капитану. Он не сумел определить их, когда это только началось, и почему-то он не хотел. Джим является… являлся неизменной постоянной во вселенной Спока, ярчайшим великолепным солнцем, притяжения которого невозможно избежать, все самое яркое и прекрасное в мире Спока, и Спок должен был сказать ему. А теперь слишком поздно, потому что Джим мертв. Он умер один, брошенный, убитый как животное, и он никогда так и не узнал, что Спок чувствовал к нему, как он любил его каждой частичкой своего существа. Джим умер, не зная, что забрал душу Спока с собой. Укрытый колкими одеялами, Спок сильнее утыкается лицом в подушку Джима, зарывается в нее, ища угасающий запах Джима, который становится все слабее и слабее с каждым днем. Скоро он лишится Джима навсегда. Скоро у него не будет ничего. Умер Джим, а потерян – Спок.* * * * *
На следующее утро Спок резко просыпается от кричащих мелодий и завываний гитары – будильник Джима. Это не пробуждает в нем ничего, и, так же как он делал всю прошедшую неделю, он отмахивается от воспоминаний, прежде чем они обретают полную форму – призрачную улыбку Джима, эхо его Ой, и как же ты посмел проспать, – и выполняет привычный утренний ритуал; движения знакомые, машинальные и абсолютно пустые. Он пропускает завтрак – на самом деле он даже не может вспомнить, когда ел в последний раз, – и наконец, когда он готов, Спок делает глубокий вздох, еще плотнее замыкает вокруг себя все возможные щиты, натягивает мантию самоконтроля вулканца как вторую форму и идет на мостик. Смена тихая, и так было с самого момента смерти Джима. Спок сидит в кресле капитана и смотрит на звезды, проплывающие за главным экраном, отчаянно желая сконцентрироваться на чем-то другом, а не на отзвуках голоса Джима, не на его мягком смехе и беззаботных словах, которые заволакивают их всех как туман. Спок знает, что он не единственный страдает от этого. Дважды он видит, как Сулу поворачивается в его сторону, на его лице усмешка, которая всегда появляется как раз перед тем, как он вступает в саркастичную перепалку с Джимом, прежде чем он понимает, что смотрит на Спока, и улыбка исчезает с его губ, будто сбитая щелчком. Чехов называет его «коммандером» трижды и моргает часто-часто, исправляясь. Даже доктор МакКой, который последние два дня шатался по мостику как убитая горем полупьяная пантера, забывает и начинает: «Ну, Джи…», прежде чем его взгляд застывает и тускнеет, и он притворяется, что находит угол никем не используемой станции крайне интересным. Сам Спок не говорит ничего. Потому что ему нечего сказать. Без Джима больше уже вообще ничего нет. Мертвая пустота, которая пронзает его сознание на протяжении всей смены, настолько сильна, что когда Нийота внезапно резко втягивает воздух, Спок поначалу даже не обращает на это внимания. Но потом, спустя пять секунд, она издает еще один звук: рваный сдавленный стон, и этого достаточно, чтобы расколоть панцирь безразличия. Он поворачивается в кресле и смотрит на нее. - Лейтенант, вы в порядке? Это не первый раз, когда член экипажа срывается на мостике. Только вчера инженер Нарави появился, чтобы доставить некоторые формы, покосился на Спока в кресле капитана и задрожал от бесконтрольных истерических всхлипов; ему пришлось помочь покинуть помещение. Но в следующий момент Нийота поворачивается к нему, и Спок понимает, что все иначе. В глазах лейтенанта слезы, ее щеки горят румянцем, но на ее лице не горе – нет, это скорее странная смесь растерянности и надежды. - Сэр, я… – голос Нийоты ломается. Она откашливается и начинает заново. – Я перехватила сообщение из клингонских территорий. Спок кивает. - Это именно та обязанность, которую вы должны выполнять, находясь здесь. - Да, но… – она сглатывает. – Сейчас… тут другое. Ее голос что-то пробуждает в Споке. Он не может определить что именно, он вообще не думает, что способен на такое, но это похоже на проблеск тепла в мире, замерзшем во льдах. Он выпрямляется в кресле, пальцы сжимают подлокотники. - Объясните. Нийота закрывает веки, втягивает воздух и выпускает его. Потом повторяет это снова. Затем, когда она опять смотрит на Спока, ее взгляд блестит огнем, которого Спок не видел уже так давно, что он едва его различает. - Сэр, в сообщении идет речь о перевозке пленника, – еще один вдох. – Пленника наивысшей ценности. Из Звездного флота. На мостике что-то мгновенно меняется. Чехов роняет свой ПАДД, тот резко ударяется о пол. Сулу шепчет: - Господи… – голос, который трясется так, что звук едва срывается с его губ. Спок не двигается. Все в нем вскипает, весь контроль устремляется острыми лезвиями к Нийоте. Ничто больше не имеет значения, только ее слова, слова, которые говорят… - Они схватили его неделю назад. Брызги огня из крохотных искр превращаются в пламенный ад. Долгое мгновение Спок даже не может дышать, так сильно это чувство, волна чистейшей эмоции, которая поднимается в нем, круша все его хрупкие щиты, словно цунами – картонную стену. Конечно же, думает он, внезапно, бессмысленно. Конечно же Джим не мог уйти без него. В этом нет логики. Но логика никогда не имела смысла, когда дело касалось Джима. Джеймс Кирк всегда был тем единственным кусочком мозаики, который никогда никуда не подходил, взрыв сверхновой, который невозможно было сдержать. Спок бесконечно любит его за это. За своей станцией Нийота сжимает в кулаки руки, лежащие на коленях, выражение ее лица искажается болью с каждым ее словом, будто ей наносят настоящую физическую рану. - Спок, ты… Тебе надо знать, что сообщение… оно было не просто из клингонских территорий. Оно было с «ToQ’Daw», их флагмана. Самого вооруженного корабля в их флоте. Она больше ничего не говорит. Ей не нужно. Спок знает, что она имеет в виду, знал еще до того, как она сказала это вслух. Очень медленно он подается вперед в кресле, опускает лоб на сцепленные в замок пальцы и закрывает глаза. Он чувствует на себе взгляды всех на мостике, они обжигают будто раскаленное клеймо. Они тоже понимают, что их решение пойти на «ToQ’Daw» – даже просто незаконное проникновение в клингонское пространство – начнет войну. Кроме того «Энтерпрайз» – это лишь один корабль, и поставить ее против того, что может превратиться в добрую половину всего флота клингонов, просто из-за слуха о пленнике, который может даже не быть Джимом… Но Спок уже знает, что это Джим. Он не может этого объяснить ни мыслями, ни вычислениями, ни логикой, но он чувствует это каждой клеткой своего тела, той самой сияющей частью своей души, которая поет узы-любовь-навсегда. И в конце концов решение, оно простое, будто всего-навсего подписать форму, или нажать кнопку, или пересечь всю галактику, просто чтобы увидеть снова эту улыбку. Джим жив. И Спок разорвет всю вселенную на части, чтобы вернуть его. Когда он поднимает голову и открывает глаза, все по-прежнему пристально наблюдают за ним. Во взгляде Чехова такая сосредоточенность, какой Спок в нем прежде не видел, и Сулу держит одну руку под консолью, убийственно плохо скрывая свой фазер. Спок откашливается. - Доктор МакКой, будьте так любезны опустить свой гипошприц. Шаги, подкрадывающиеся к нему сзади, тут же замирают, за этим следует резкий вздох. Спок выпрямляется в кресле и даже не тратит силы на то, чтобы повернуться, продолжая: - Я бы попросил вас приберечь ваши лекарства для Джима, когда мы вернем его на борт. Напряжение на мостике, которое до того момента было настолько ощутимым, что до него можно было дотронуться, моментально рассыпается. Сулу облегченно выдыхает, и его фазер падает на пол, подмигивая синим светом. Спок игнорирует это и обращается к Нийоте. - Лейтенант, пожалуйста, отправьте сообщение в Управление, объясняющее наши действия, – она кивает и, послав ему слабую улыбку, сосредотачивается на своей станции. Спок снова смотрит вперед. - Мистер Чехов, проложите курс к «ToQ’Daw». - Координаты подтверждены, коммандер, – отвечает Чехов, даже не покосившись на свою консоль. Он никогда еще не звучал таким довольным. Спок отклоняется назад в кресле. Он вспоминает, как сидел бы Джим, весь расслабленный и ленивый, и думает, что он оценил бы его старания. - Готовы к варпу, сэр, – произносит Сулу, и Спок кивает. Он обводит взглядом каждого из них: уверенность и твердость застыли на их лицах, преданность сияет в их глазах. Ад в глубине его души разливается до тех пор, пока он не чувствует ничего кроме огня: ярость, надежда и обещание. Он переводит свое внимание на бесконечную темноту впереди, на кроткие поблескивания звезд, и где-то там – Джим, всегда Джим. - Как сказал бы капитан… «Врубайте».