***
Стоило Йену лишь толкнуть на себя входную дверь, тем самым впуская в дом ночную прохладу, как его тут же окутал сладкий запах свежевыпеченного бисквита и приторные нотки полуфабрикатной ванильной посыпкой. Слабо улыбнувшись, Йен, не снимая куртки, прошёл сначала в гостиную, где обнаружил спящего на диване перед включенным телевизором Карла, а затем, пройдя на кухню, увидел запыхавшихся Дэбби с Фионой, что «в темпе вальса» кружили вокруг столешницы, украшая десятки кексов. — Хей… — тихо произнёс Йен, будто боялся спугнуть сестер и отвлечь их. — О, Йен! Ты как раз вовремя! — воскликнула Дэбби, проводя тыльной стороной ладони по лицу и заправляя прядь волос за ухо. Пальцы у неё были в сахарной пудре, как и большая часть лица, одежды, да и всей кухни. — Я? — удивленно выгнув бровь, уточнил Йен, переступив с ноги на ногу. Может холодный ветер и отрезвил его пока он шел домой, но вот только от резкого жара, что исходил от духовки и стоял по всему первому этажу, тело Йена тут же немного обмякло, а голова слегка закружилась. — Конечно ты, блин! Давай, хватай вот эти миски и начинай помогать! — грубовато произнесла Фиона и, указав на синюю миску с кокосовой стружкой, срок годности которой был изведан лишь тому, кто ее делал, добавила: — У нас очень мало времени, а ещё, как минимум, десяток надо украсить! Сам не понимая от чего, Йен расплылся в совершенно дурацкой и широкой улыбке и, быстро расстегнув куртку и откинув её в сторону, подошёл к столешнице. Взяв в руки миску, он быстро взглянул на уже украшенные кексы и, подметив общую стилистику, принялся аккуратно посыпать верхушки маффинов, что уже были смазаны чем-то на подобии крема, кокосовой стружкой. ― Что за повод? И к чему всё это? — спустя пару минут спросил Йен и, отставив поднос с уже готовыми угощениями в сторону, взялся за новую партию. — Помнишь, я рассказывала про тот бесплатный детский сад, что открыли недалеко от церкви святого Мартина? — спросила Фи, доставая из духовки очередную противень. — Тот, в котором очередь до апреля? — кивнув сестре, уточнил Йен. — Ага… — захлопнув ногой дверцу печи, подтвердила она. — Мне сегодня Бетти, та, что из сети прачечных, позвонила. Сказала, что у них вроде как появилось место. Ну, а так как нам сильно надо, я решила, что это повод не ждать до апреля, — добавила Фиона и, поставив горячие кексы на столешницу возле раковины, тяжело выдохнула и провела рукой по лбу, стирая выступающий пот. — Кстати, что там у вас со Стэном? Он звонил, не мог тебя найти. — И ты решила подкупить их кексами и печальной истории о том, что ты одна растишь пятерых детей? — пропустив вопрос мимо ушей, усмехнулся Йен и, взглянув на сестру, иронично вздернул бровями. Фиона поймала взгляд брата и, пожав плечами, кивнула. — И его цветом кожи, — улыбнувшись, добавила она и принялась вынимать кексы и выкладывать их на тарелки. — А вот это уже попахивает расизмом, — с усмешкой в ответ произнёс Йен, на что Фиона лишь снова пожала плечами и, взяв в руки один из кексов, отломила кусочек. — Будет попахивать расизмом, если они его не возьмут! — положив в рот кусок маффина, произнесла она и засмеялась. Йен вместе с Дэбби тоже залились смехом, продолжая параллельно посыпать и украшать кексы. — Ну так? Насчет Стэна, — снова начала Фиона, но Йен в ответ лишь замотал головой и, усмехнувшись, произнес: — От расизма к геям, и пусть тактичность идёт на все четыре стороны! На что обе сестры снова прыснули от смеха. Спустя пару минут, когда все смешки прекратились и поток шуток сошёл на нет, Йен поднял взгляд на сестер и, оглядев их обеих, снова улыбнулся. Но уже не от шутки, а от того, что вся та нервозность и все те мысли, что были с ним весь день, исчезли, стоило ему попасть к себе домой. И вместо всего этого его голову и тело наполнила тепло и доброе светлое чувство, которое появлялась у него исключительно тут. Дома.***
Прикончив очередную банку с пивом, Микки медленно поднялся на ноги и, оглядев беглым взглядом пустую гостиную, фыркнул себе под нос и, шатаясь, поплёлся в туалет. В доме было тихо, слишком тихо для дома Милковичей. Лишь глухое подвывание ветра за окном и приглушённый голос диктора ночных новостей из телевизора нарушал такую непривычную тишину. Мэнди была в ночную смену, а Светлана с Евгением давно спали. Из-за того, что братья задержались на точках, ожидая новую партию товара, Микки начал пить в одиночестве, а когда они не пришли спустя два часа, он отложил пиво и взялся за бурбон. И не то чтобы Микки очень сильно хотел выпить с братьями, да и, в целом, проводить с ними время. Нет. Просто помимо Мэнди, и то в редких случаях, он почти ни с кем не общался. И, может, у них дома и не было принято всей это слащавой херни с совместными ужинами и посиделками, иногда Микки чертовски хотелось почувствовать себя хоть на пять минут человеком, у которого есть с кем выпить и спокойно провести вечер. Потому что одиночество, в которое он сам себя загнал, уже действовало на нервы. Подойдя к раковине, Мик пару раз сполоснул руки и, умыв лицо едва теплой водой, поднял взгляд на своё отражение. Зеркало было с трещиной посередине. Из-за чего Миккино лицо умножилось в десять раз, а благодаря уже приличному количество алкоголя в крови, оно ещё и порядком размылось, но это не мешало ему рассматривать всё ещё довольно свежие синяки и порезы. Прищурившись, Милкович покрутил головой в разные стороны и, проматеривись себе под нос, вышел из ванной комнаты. Так как его прекрасная женушка уже спала, Мик не решился пойти к себе в комнату, хотя вроде как имел на это все права, но вот только слушать её возмущение вперемешку с русским матом ему никак не хотелось. А вот прилечь даже очень. Поэтому, недолго думая, он прошёл вдоль коридора, одной рукой придерживаясь за стену, и, распахнув дверь в комнату Мэнди, тут же завалился туда. В комнате было темно, лишь слабый свет от проезжавшего поезда пробился через прикрытие жалюзями окна. Обойдя всю комнату, Мик пару раз переступил с ноги на ногу и, тяжело вздохнув, рухнул на кровать, что была на редкость аккуратно застелена. Перевернувшись на спину, он прикрыл глаза и попытался провалиться в легкую дрёму, но вместо этого лишь отчетливей начал слышать звук от перемещающейся стрелки на часах, что стояли прямо над его ухом на тумбе. Попытавшись отвлечься, Микки лишь сильнее зажмурился, но, увы, это ему никак не помогло. Пролежав так пару минут, он не выдержал и, резко дернув рукой, стукнул по тумбе, надеясь, по крайне мере, скинуть часы на пол. Но вместе с часами на пол полетели и вещи. И раздавшийся звук разбившегося стекла заставил Милковича, бесконечно матерясь, подняться на локти и опустить взгляд на тумбу, чтобы оценить ущерб, что он нанёс. Возможно, если бы он не был так пьян, он и в жизни бы не стал проверять что-то и как он уронил. Но почему-то сейчас Мэнди и весь её хлам, вызывал у Микки лишь слабую ненавязчивую тревогу, печаль и, как ни странно, заботу. Включив настольную лампу, что стояла дальше от часов, и именно по этой счастливой случайности уцелела, Мик принялся рассматривать сваленные на пол вещи. Увидев среди каких-то бумажек треснувший маленьких бонг, он усмехнулся и перевёл взгляд на тумбу, на которой остались валяться баночки из-под лака и ещё пара каких-то тюбиков. Пожав плечами и решив убрать всё это когда-нибудь, лучше с утра, Микки уже потянулся к выключателю лампы, но тут увидел приклеенную к стене на тонкую полоску скотча фотографию. Нахмурившись, Микки дёрнул за фото и, придвинув его к лицу, слегка прищурился. По центру снимка стоял старший Галлагер ― Лип, который одной рукой придерживал Мэнди за талию, а та в свою очередь обнимала за шею Йена и, смеявшись, утыкалась носом ему в шею. Сам же Йен стоял прямо, в одной руке держа сигарету, и слабо улыбался краешком губ. Покрутив снимок в руке, Мик перевернул фотографию и прочел сзади: «4 июня с моими мальчиками». Кривой почерк точно принадлежал его сестрице, а вот подпись под датой точно была не её. Приглядевшись, Микки смог разобрать короткую фразу: «спасибо за лето. Й». Фыркнув, Мик снова перевернул снимок и принялся рассматривать его, этого чертового «Й», пытаясь хотя бы немного вспомнить тот день. Тем летом они с Йеном трахались постоянно. При любом возможном случае. Почти на всех поверхностях подсобки и не только. Тем летом его подстрелила сумасшедшая старуха. Тем летом он первый раз поцеловал Йена. И тем летом Терри вернулся раньше. Именно тем летом всё и закончилось. Сильнее нахмурившись, Мик отбросил снимок в сторону и, тяжело вздохнув, перевернулся на другой бок. Но как бы ему не хотелось, и как бы он не старался, воспоминания сами всплывали перед глазами. — Чё-ё-ё-ёрт! — проныл Мик и, сопя, перевернулся на спину. Уткнувшись взглядом в потолок, он попытался было подумать о чём угодно, только не об этом веснушечном придурке. Не о его чёртовой бледной коже, не о его руках, что имели хватку, как у повидавшего морпеха, не о его блядских глазах, которые сверлили его целыми часами в магазине пока он там работал, и уж точно Микки старался не вспоминать каким же чертовски охуительным был у них секс. — Твою же мать, — прошептал он, чувствуя как его, несмотря на сто процентное опьянение, тело начинает реагировать на все эти яркие, такие же яркие как идиотские веснушки Галлагера, образы. Глухо выдохнув, Микки попытался представить перед собой свою дебильную кормящую женушку или голову Игги. Но вместо этого перед ним стоял чертов Галлагер в своей военной форме и с этим проклятым блядским взглядом. ― Да, что б тебя… — прошипел Мик и медленно опустил руку на ремень своих штанов. Но стоило ему потянуть за него, как перед его глазами возник Стэн, что обнимал Йена за талию и что-то шептал ему на ухо. — Ну уж нет! — фыркнул он и, стукнув рукой по матрасу, поднялся на локти. Какого это черта он должен дрочить на этого козла, пока тот трахается с этим престарелым барыгой? И с какой это стати Микки должен думать об этом сраном Галлагере, пока тот развлекается и класть на Микки хотел? — Вот же урод -то! — произнёс Микки и неуклюже выудил из кармана телефон. Недолго думая, он нашёл номер Йена и, нажав, сел на кровать. Раздавшиеся гудки и резко подкативший нервоз, вывели Мика из опьянения. И теперь в нём было больше злобы, чем алкоголя. — Привет, это Йен. Я сейчас занят, так что или оставь сообщение, или иди нахер. — Раздался до черта знакомый голос на другом конце, и Микки, сжав трубку в руке, быстро скинул вызов. Поднявшись с кровати, Милкович принялся расхаживать по комнате взад-вперед, нарезая не самые ровные круги. Остановившись, он нервно закусил губу и, мотнув головой, снова набрал Йену. — Привет, это Йен. Я сейчас занят, так что или оставь сообщение, или иди нахер. — Сигнал о записи на секунду выбил землю из-под ног и, матерясь, Микки снова повесил трубку. — Бля-бля-бля-бля-бля! — замельтешил Микки, но, увидев свое отражение в зеркале, тут же нахмурился и, быстро собравшись, снова набрал номер. Уже почти выученная наизусть фраза раздалась на другом конце и, не дожидаясь начала записи, Микки быстро осмотрелся по сторонам и, матерясь, начал говорить: — Ты самая последняя скотина на планете, Галлагер! Ты такое мудило, что ещё таких поискать надо. Я ещё, блядь, покажу тебе, кто тут кого просрал! — С каждым словом Мик всё больше и больше набирался уверенности и злости. Его даже начало немного трясти от того количества эмоций, что он испытывал пока продолжал говорить. — Это, по-твоему, весело работать на твоего виагроида? А вот нихрена это не весело! Я каждый день оказываюсь на мушке очередного конкурента твоего чертового ебаря. И впахиваю дохрена, дохрена, слышишь? А вместе с этим получаю по морде, и каждый чёртов день становиться хуже предыдущего. Но, в отличие от тебя, я делаю свою работу, а делаю её хорошо! Потому что за меня, знаешь ли, никто платить не собирается! — Потеряв нить своего монолога, Микки снова посмотрел в зеркало и нахмурившись решил продолжить и уже закончить то, что начал — Так что мне намного пиздецовей тебя приходится. Ты бы это тоже, блядь, знал, если бы хоть раз спросил! НО НЕТ! Вместо этого ты вечно, блядь, о себе затираешь, о том, как тебе, блядь, плохо, о том, как тебя предали и кинули. По-твоему, мне, блядь, больно не было?! По-твоему, я, ты ― кусок дерьма, вообще ничего не пережил?! Но тебе же срать!!! Ты же только о себе! Да как ты, блядь, до сих пор понять не можешь, что всё, что я сделал, всё, что мне ПРИШЛОСЬ, блядь, СДЕЛАТЬ, я сделал только для те… — Время записи окончено, спасибо за оставленное вами сообщения, — прервал Микки электронный голос с другой линии, заставив Милковича так и замереть с широко открытыми глазами, что уже были под завязку заполнены слезами, и с руками, что тряслись вместе с сердцем в бешеным ритме. — Скотина! — через мгновение прокричал Микки и со всей дури швырнул телефон в стенку. Из-за всех сил пытаясь сдержать слезы, Микки провёл руками по лицу и, запрокинув голову назад, тяжело выдохнул: — Бля-я-я-я!