По прогнозу погоды передавали дожди.
Хосок щурится, вглядываясь в их смазанные очертания. В расплывчатые контуры воздушных замков, что вот-вот грозятся упасть вниз. Осыпаться сверху ледяными осадками на чужие головы. На дрожащие плечи, скрытые одной только тонкой белоснежной тканью рубашки.Что разбито — не склеить. Простая истина — заповедь. Как и факт-закон жизни — нельзя вернуть навсегда утраченное.
Чон стоит на крыше, сжимая в руках клочок белой бумаги, на котором в правом углу чужим аккуратным почерком мелко выведено «Ким Намджун». А ветер хлёстко бьёт по щекам, будто розгами из шиповника. На коже точно останутся следы, и больно даже вдохнуть. На выдохе Хосок потеряет всё, что когда-то ему было дорого.Прикрой глаза, и прошлое исчезнет, растворившись в утренней дымке тумана.
И если бы вопреки законам природы у Чона за спиной вдруг выросли крылья, он бы тотчас улетел далеко, а его бы даже не искали. Кому какое дело до обычно подростка? Старшеклассника, каких десятками теряют в крупных городах.В мегаполисах таких наивных пожирают черви метрополитена.
Повсюду падаль, гниль да грязь. Чон чувствует её даже на своих кончиках пальцев и знает, что она успела просочиться в него слишком глубоко. Настолько, что уже не достать и хирургическими щипцами.Живи с ней до последнего вдоха, ведь она твоё всё.
Она прямо под кожей и дальше, инъекцией по тонким трубкам вен. А там внутри, где должно в клетке из рёбер биться загнанной птицей сердце, давно нет ничего. Пустота. Зияющие тёмные просветы. И небосвод усыпанный звёздами над головой больше похож на черное полотно. Прожжённое сигаретными фильтрами. Десятки, сотни тысяч раз. Хосок давно потерял им счет. Намджун стоит к нему спиной, лицом куда-то вдаль небосвода, и на звук чужих приближающихся шагов даже не оборачивается. Чон готов закричать, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание, но его перебивает шум ветра. Заглушает, обрывает на полуслове и путается в тёмных каштановых волосах. Глаза слезятся, а Хосок боится даже моргнуть, ведь тогда он может потерять Намджуна из своего поля зрения нечаянно, фатально и навсегда. Чон цепляется за его спину, за пиджак темно-синего цвета. За те обрывки воспоминаний, за всё, что было между ними, и за всё то, что ещё быть могло. Вот только как всегда это глупое «но».Мы разрушаем то, что любим. Так писали, пишут и будут писать в книгах, рассказывать в фильмах и петь в песнях про безответную любовь.
Самоуничтожение. Тебе больно? Нет? Всё равно. Через десяток шагов обрыв. Крыша скоро закончится, а огороженными перилами никого не спасти. Отступать больше будет некуда, и Намджуну придётся остановиться, чтобы всё же с Хосоком заговорить. Повторить каждое из слов, что в этой чёртовой записке. Так глупо оставленной, забытой в одном из учебников Чона.Дальше не сбежать. Ближе не подойти.
Жаль единственное, в чём Чон уверен — Намджун скорее вниз спрыгнет, чем попытается ему хоть что-то объяснить. Хосок докурит, потушит о проржавевшие перила фильтр сигареты, и сделает шаг в пустоту следом за ним. За Ким Намджуном, в котором тлеют все его рассветы и такие глупые надежды.Никого и ничего уже не спасти.