Иди на мой голос

Собираться надо было быстро. В рюкзак полетели походные мелочи типа кружки и ложки, вслед за этим туда же отправилась неизменная мантия, склянки с импровизированными зельями и ещё целый список разных разностей, которые понадобятся на игре. Весь антураж был заранее прочипован и одобрен. — У тебя пять минут, а потом мы выдвигаемся. Команда будет ждать у входа в метро. Ещё раз поморщившись от боли в побитой спине, Критик коротко кивнул головой. Жуков всегда был одинаковый — строгий, дисциплинированный и жестокий. Ему в самый раз на реконструкторские фестивали ездить, это точно. Вояка стопроцентный. В прихожей грохнулись о пол доспехи Маршала. Он в своём репертуаре. — Две минуты. Повертев в руках книжку, которую он так и не дочитал, Бальзак неопределённо хмыкнул и засунул её тоже в рюкзак. Будет, чем развлечь себя в минуты покоя. Если такие, конечно, будут. — Я готов. Вычеканенным шагом Жуков прошёл мимо Бальзака и подхватил тяжеленный рюкзак. — Выдвигаемся. Критик любил и не любил стабильность одновременно. С одной стороны, рутина его утомляла. Когда в жизни всё однообразно, сразу становилось невыносимо скучно. Но эту проблему он решил кардинальным образом тогда, когда внезапно обнаружил себя в компании совершенно безбашенных ролевиков. Он, конечно, постоянно ворчал, что они слишком беспечные, но на самом деле Бальзак очень любил их всех. И Дона, с его вечно абсурдными, но от этого такими интересными идеями. И Гексли, который, казалось, был неутомимым фонтаном оптимизма и радости. И Штирлица, и меркантильного Джека, и Есенина, удивительное свойство которого разгоняться от эйфории до депрессии за пару минут вводило его в состояние ступора. С другой стороны, Бальзак не выносил, когда нельзя было просчитать логически ситуацию, реакции кого-либо. Особенно его это нервировало в отношениях. Жуков. Этим всё сказано. Проклятый садист. Критику порой казалось, что он ненавидит его. Однако это чувство он абсолютно не хотел принимать. Гораздо проще было разложить на составляющие тот букет претензий, который у него созрел за год совместной жизни. Во-первых, Бальзака раздражала его тупоголовость. Как можно было не понимать, почему он, Критик, так любит сидеть по ночам с очередным томиком по философии? Во-вторых, его выводило из себя то, что Маршал не воспринимал критику. Никак. Совсем. Даже самую обоснованную. Он реагировал на неё только одним образом — хорошенько отвешивал Бальзаку люлей за то, что тот посмел ему перечить. И плевать, что потом Оноре окажется прав. Извиняться? Нет, не полководческое это дело. В-третьих, он не понимал, почему до Жукова никак не могла дойти абсолютно простая истина: манипулировать людьми можно и без рукоприкладства. Информацией, например. Это же был наиболее эффективный и наименее энергозатратный способ. В-четвёртых, ему, свободному художнику, просто нестерпимо мешала эта дисциплина и подчинение. Ну как можно пытаться загнать всё в жёсткие рамки времени и действий? Это же полнейший абсурд. Время подчиняется тем, кто живёт в нём, уж Бальзак это точно знал, и постоянные напоминания «быстрее», «торопись», «рассчитывай по минутам» доводили его до приступов тихого бешенства. Вопиющая непочтительность к одной из самых важных материй в этом мире. Как можно? Все происходит тогда, когда оно должно произойти, не раньше и не позже. Всегда вовремя. Даже если это вовремя на час отклоняется от назначенного. Всё правильно. Но до Маршала это невозможно было донести. Так же как и то, что Критику совершенно не нравилась его манера грубо подстраивать всё под себя самыми примитивными способами. Зачем, чёрт возьми, мы прёмся на место сбора так рано? Нам придётся ждать остальных ещё долго — разве что Штирлиц, с его вечной боязнью опоздать, может прибежать раньше, прихватив с собой заспанного Джека. Дон заявится где-то через полчаса после того, как все уже устанут его ждать. Есенин? Этот персонаж так вообще может прибежать, запыхавшись, к отъезжающей электричке и влететь в последний момент, сияя, как новенький пятак. — Быстрее. Опаздываем. Жуков грубо схватил его за шиворот и практически поволок за собой по улице. Ну сколько можно-то? Я что, совсем беспомощный? И куда он так несётся? — Маршал, может, всё же притормозишь? Желания торчать в одиночестве у метро и толкаться у меня ноль, — возмутился Критик, да быстро прикусил язык. Опять не сдержался. В-пятых, этот солдафон был неоправданно жесток. Свыше всякой меры, и, что самое противное, больше всего это выражалось в самой интимной сфере их отношений. Хотя даже просто в самом банальном общении он постоянно умудрялся хорошенько зарядить Критику за очередной язвительный комментарий, которые тот так и не научился сдерживать. Бам! Увесистый кулак Жукова прилетел в челюсть. — Заткнись и шевели задницей. Ну кто меня опять за язык тянул? Знал же ведь, что влетит. Потирая ноющее место ушиба, Бальзак тяжело вздохнул и поплёлся вслед за Маршалом. Выбора-то у него всё равно не было — где-то с месяц назад он всё же попытался прекратить весь этот бред, творящийся между ними. Вышло не очень. На самом деле всё закончилось вполне ожидаемо — кровью, вывихом плеча и разбитым носом — таким образом Жуков вполне успешно объяснил ему, что рыпаться бесполезно. Выйдя из очередного переулка прямиком к метро — Маршал предпочитал ходить дворами, чтоб сэкономить время — Бальзак закашлялся от удивления, чем сразу же привлёк внимание Жукова. — Ты чего? Заболеть решил, или одного удара мало было? — Жук. Есенин уже пришёл. — Критик еле заметно кивнул в сторону метро, где на выходе стояла тощая поникшая фигурка в военной форме и фуражке. — И что с того? Он же с нами едет. — Ну как он мог забыть? Маршал никогда в жизни бы не удивился такой мелочи, как пришедший заранее Лирик. — Он не опоздал. — Тычок под рёбра в этот раз скорее был формальным, но оттого не менее болезненным. Бальзак поморщился. На улице было слишком жарко. Он уже обливался потом, который не просто неприятно, а весьма болезненно разъедал потихоньку свежие раны на спине. Хорошо, что Жук сам рюкзак в этот раз тащит. Хоть Критик и называл про себя Маршала садистом и зверюгой, всё равно он признавал, что тот о нём заботился. По-своему, конечно. Например, он сам вправлял ему вывихи, которых было больше, чем кружек с кофе, выпитых за день, а их Бальзак даже не считал. Достаточно, чтоб сказать "много". Или он мог достаточно мирно поддержать его в минуты слабости душевной. Правда, это было крайне редко — обычно всё плохое настроение Критика в панике улетучивалось, стоило ему только завидеть довольно ухмыляющегося Жукова со стеком в руках, и тогда ему оставался только страх. — Эй, Есь! Ты чего выглядишь так, словно тебя побили? Выше нос! — Маршал дружелюбно хлопнул Лирика по плечу, отчего тот чуть-чуть пошатнулся. — Уйди, старушка, я в печали. — Есенин даже не взглянул на него, хмуро теребя в руках лямку от гитарного чехла. — О, Лирик! Ты опять уныл. Познаёшь бессмысленность и ничтожность бытия? — Бальзак пихнул Есенина в плечо, ехидно улыбаясь. Ну не умел Критик сочувствовать. Чёрт, чёрт. Что у него в этот раз стряслось-то? Опять с предками поссорился? Или его любимая группа отменила концерт? Вот же ведь. Ну, как не умел сочувствовать. Внешне. В душе же он переживал за этого идиота постоянно. — Баль, отвали. И без тебя тошно. — Есенин тяжко вздохнул с самым несчастным выражением лица, на которое был способен. — Дай угадаю с одного раза. Дон опять тебя бросил? — Ну почему в его голосе опять сарказм? Нет бы хоть немного проникнуться его горем и отчаянием, которое через полчаса он уже забудет. Ну сколько раз я тебе говорил, что у вас ничего не получится, а? А ты всё лип и лип к нему с безнадёжным усердием. Это же очевидно — ты ему ни к чёрту не нужен был. — Нет. — Лирик залился краской до кончиков ушей. Значит, врал безбожно. — Ты мой бедненький, мне тебя так жаль, — просюсюкал Критик, обнимая Есенина. — Хорош уже, Бальзак! Достал! — Да-да, конечно. Тяжёлая ладонь опустилась на плечо, сжимая его похлеще стальных тисков. — Перебарщиваешь, Критик. Заткнись немедленно. Или я выбью тебе зубы, помню. Бальзак притих, с опаской оглянувшись на Жукова, который, хоть и был не сильно его выше, ощущался как скала. И опять этот липкий противный страх, ползущий по кончикам пальцев. Только не на глазах у лучшего друга — на виду Критик предпочитал вести себя так, словно всё в порядке, словно внутри него нет скребущих кошачьих когтей, которые, бесспорно, грозились его разодрать уже в ближайшем будущем. Ни к чему было окружающим знать или просто подозревать, что на самом деле от каждого движения Маршала в его сторону он весь внутренне сжимался, ожидая удар. — Так-то лучше. — Буря миновала, и Жуков мирно направился в сторону ларька, предварительно скинув рюкзак рядом с Бальзаком. — Он не просто меня бросил. — Есенин обречённо посмотрел на Критика. — Он променял меня на придурка с безграничным запасом еды. И ты удивлён?! — Э... Ну. Мне правда очень жаль. — Это было почти честное сожаление! — Да ладно тебе. Сам дурак. Надеялся ещё на что-то. Да как ты догадался? Шерлок Холмс наоборот, блин. — Ну, Есь. Не грусти. Можешь поплакать в моё могучее дружеское плечо, пока Жуков не видит. Всё, ещё одно его слово, и я не сдержусь, честно. — А вот и я! — Бальзак зашипел, когда его по спине хлопнул "очень добрый" Наполеон. — О, его Императорское Величество пожаловал, — процедил сквозь зубы Критик, но, обернувшись, истерически расхохотался. — Э, Баль, с тобой всё в порядке? — Есенин округлившими глазами смотрел на Критика, не понимая, что довело его до такого состояния, но, переведя взгляд на Политика, заржал сам. — Ну ты красавчик, Нап. Это ты так девушек соблазнять собрался или пугать? — А что тебя не устраивает? Разве я не прекрасен? — Наполеон гордо тряхнул рыжей шевелюрой, в которой теперь проскальзывали жёлтые и алые пряди. — О, да ты само совершенство. Весь полигон будет твой, не сомневайся. — Бальзак с трудом успокоился и перевёл дух. — Ты решил, что мало этому миру тебя рыжего, пусть теперь тебя терпит такого, кхм... разноцветного? А почему зелёного не добавил? Он бы прекрасно сочетался с цветом твоих бесстыдных глаз. — Критик просто исходил ядом. — Да ну брось, занудное создание. Признай — ты просто без ума от меня. — Конечно. Как же я раньше этого не замечал. Он идиот или прикидывается? — Ой, простите, мы немножечко задержались, — мягкий баритон был незнаком Бальзаку, но, судя по быстро погрустневшей физиономии Есенина, он принадлежал как раз тому "придурку с безграничным запасом еды". — Нет, не задержались. Вы вовремя. Штирлиц с Джеком и Гексли ещё не подошли. — Они будут ждать нас на платформе! А это — Дюма. — Дон, довольно жующий пирожок, тыкнул пальцем в щёку своего "друга". — Тогда пошли, нечего тут стоять, — бас над ухом Бальзака заставил его непроизвольно вздрогнуть, но, кажется, этого никто не заметил. По-собственнически прижав к себе Критика одной рукой, а другой закинув за спину рюкзак, Жуков, насвистывая песенку, направился в сторону вокзала, который был буквально в сотне метров. *** — Стыковка прошла успешно! — бодро провозгласил Дон, когда вся компания во главе с Маршалом, громыхающим доспехами, намертво присобаченными к рюкзаку, втиснулись в забитую электричку. Бальзак оказался зажат между своим "палачом", Дюмой, от которого пахло чем-то очень вкусным и съедобным, и Гексли, который что-то очень эмоционально рассказывал Штирлицу. — Да-да. Осталось только не подохнуть среди такого количества людей, — пробурчал Критик, за что получил ещё один ощутимый тычок под рёбра от Жукова. — Баль, ты кого в этот раз отыгрывать будешь? — А то ты не знаешь. Мага, конечно. Некроманта. — Стабильность — признак мастерства? — А то. — А давайте в следующем сезоне не только на Скайрим поедем, но и на Гудкайндовские "Правила Волшебника", — вмешался Есенин, состроив умоляющие глазки. — Можно. Матчасть вроде все знают. — Тогда замётано. — А я новую песню выучил! — Самодовольный голос Наполеона резал слух Бальзаку так, что сводило зубы. — Петь у костра будешь? — Да можно и здесь! Критик застонал. Как у него хватало наглости на такое? — Давай, Нап! Зажги тут всех! — подхватил Дон, обнимая одной руку Дюму, а другой рукой — Гексли. — Ну что, поехали? Охеревший от водки и кокаина, Путая след в потаённые знаки, Я прохожу только между и мимо, Птицы молчат, и боятся собаки. — Молодой человек, вы в публичном месте! — Молодой человек, замолчите! А Наполеону вроде как и всё равно, он продолжал петь так же громко и уверенно. Смотри — мы уже потеряли тени. Ключи и письма раздайте знакомым. Прозрачные пальцы, тонкие вены… Товарищ майор, пожалейте патроны! Бальзак прикрыл глаза. Нет, никогда он не сможет понять этого персонажа. Как? Как ему удаётся так легко и непринуждённо всё делать — будь то распевать песни в публичном месте, рассказывать похабный анекдот или зажимать в углу какую-нибудь красотку, словно для него не существовало никаких преград. И Критика это бесило, злило и выводило из себя, потому что сам он так не мог. Я что, завидую? Нет, конечно же, нет. Просто то, что мы не можем понять, часто вызывает бурю негодования. Тихого и противного. Как, например, жестокость Маршала. — Приехали! — Есь, сможешь подобрать на гитаре мелодию? Тогда вечерком ещё спою. — Как два пальца об асфальт! — От грустного Есенина ни осталось и намёка. Как же он быстро умел разгоняться от унылой амёбы до фонтана радости! *** Вернувшись с полной баклажкой воды, Бальзак на секунду замер, не веря своим глазам. У костра с громким хохотом Есенин щекотал Жукова, который, смешно извиваясь, пытался от него уклониться. Ну нихуясе. И он всё ещё жив? Не убит, не растерзан, не закопан заживо? — Баль, ты только посмотри! — Лирик выглядел, пожалуй, счастливее, чем когда-либо. — Сделал пакость — сердцу радость? — ехидно поинтересовался Критик, смотря на эту картину. — Да ну брось, смешно же! — Эй, ребят! Суп готов! — Из-за котелка показалась довольная морда Дюмы. Суп? Что, блядь? Я не ослышался? — Урааа! — стихийное бедствие в виде Дона пронеслось мимо Бальзака, чуть не сшибив его, за ним с такой же скоростью мелькнули шевелюры Наполеона и Гексли. — Ты его не отравил случаем? — Критик скептично смотрел содержимое походной тарелки. — Ты что! — замахал руками Дюма. — Его же Дончик есть будет. — Пффффф! — разбрызгивая повсюду суп, Гексли заржал так, что, казалось, затряслись деревья. Или это просто ветер? — Дончик! О, святые панталоны, ТАК его ещё никто не называл. — Не поминай святых, Гек, Драйзер где-то рядом, — хохотнул подошедший с бутылкой чего-то явно алкогольного Джек. — Нап, ты обещал песню! — А Есенин — подыграть на гитаре. — Была не была! — Вытащив из чехла инструмент, Есенин поправил на голове фуражку и ударил по струнам. — Пойдём, Оноре, они тут надолго, — Жуков подкрался незаметно. Вот так и кончается всё хорошее. С другой стороны, настроение у него вроде не самое плохое, даже наоборот. — Да, уже иду. — Никак внешне не выдав, что у него внутри в очередной раз всё оборвалось, Бальзак послушно пошёл за Маршалом, гадая, что его ждёт на этот раз. Бум! Удар под дых чуть не вышиб весь дух из Критика, заставив закашляться. — Это тебе за сегодня. Спрашивать, за что, было бесполезно. Это лишь ещё больше бы разозлило Жукова, который, оказывается, и так был не слишком счастлив. Оставалось только в очередной раз затолкать куда подальше рвущееся наружу возмущение и чувство несправедливости. Бум! Одного лоу-кика* (круговой удар голенью в колено) хватило, чтоб Бальзак с тихим вскриком осел на пол, держась за колено. Маршал бил не в полную силу, иначе бы не обошлось без перелома, но боль была адской. — Ты же знаешь, чем я недоволен, не так ли, Оноре? Через секунду Критик оказался припечатанным носом в пенку. Правда, Жуков это сделал так резко, что, не успев сгруппироваться и притормозить, Бальзак влетел в неё со всего размаха. Твою мать. Замечательное свойство — отключаться от происходящего. Где-то краем сознания Критик понял, что его руки перетянуты крепким армейским ремнём. Молчать. Жуков жесток, как и всегда. Ни грамма нежности в грубых движениях. Почему? За тонкой стенкой палатки Наполеон продолжал петь. Никаких светофоров, Разделительных полос. И где бы я ни был, И где бы я ни был, Иди на мой голос, Иди на мой голос. Бальзак закрыл глаза, окончательно смиряясь с происходящим. А что ему ещё оставалось? Раз! Первый удар — самый болезненный. Потом будет легче. Два! Когда хватают за волосы главное — не дёргаться и не сопротивляться. Три! Если перестать думать — будет легче.