Иди на мой голос

— Эй, Баль! Ты чего потрёпанный? — Критик, только выползший из палатки, сонно зажмурился от солнца, бившего прямо в глаза, и помотал головой. Ну и оторвался же Жуков вчера на нём. Более того — он перестарался, потому что в какой-то момент Бальзак просто-напросто отключился. Правда, сейчас, анализируя бурную ночь, Критик никак не мог найти причину. Не от боли же его вырубило. Вполне возможно, что это сработал обыкновенный инстинкт самосохранения — бессознательного Баля Жуков и пальцем бы не тронул. Утро было чудесное. В левый глаз светило солнце, из правого торчало копьё. — Спал плохо, — пробурчал Критик, осторожно прикрывая запястья длиннющими рукавами мантии. Свежие отметины могли вызвать лишние вопросы, а этого он точно не хотел. — А с кем дрался? — Наполеон не унимался. — Ты чего несёшь, клумба? — Разговаривать сейчас ни с кем не хотелось совершенно, а с Его Величеством — тем более. — У тебя нос разбит. Не твоё дело. — Коленкой попал, пока дрых. — И в глаз тоже?! У тебя огромный фингал. — Я был пьян. — Дважды? — Отвали, Бонапарт, — рассержено зашипел Критик, краем глаза осматривая окрестности на предмет нахождения в поле зрения Жукова. Кыш-кыш от меня, нелепое создание! Вот только мне не хватало тебе объяснять, почему я больше сейчас смахиваю на побитую собаку, чем на опасного некроманта. Подхватив полы мантии, Оноре де Бальзак резво, насколько это позволяли болящая задница и ноги, поковылял на построение первого игрового дня, попутно проклиная самыми страшными словами бесполезность бытия, Наполеона, Маршала и жизнь в целом. *** Драйзер и Максим вышагивали вдоль нестройных рядов игроков, слегка пошатывающихся после очень бурных «празднеств» по поводу начала игры. — Итак, все на месте? — Теодор строго оглядел толпу. — Да! — Команда магов? — Есть! — Команда драконов? — Есть! — Стальной Рассвет? — На месте! — прогромыхал капитан команды Жуков. — Вампиры? — Тут! — Соратники? — Осталось только Кодлака дождаться, он загулял где-то с очередной, кхм, дамой. — Наложу епитимью и предам анафеме. И так до тех пор, пока перекличка не была закончена. Вытянувшись по струнке, Главные Мастера замолчали на несколько секунд. Из динамика зазвучала главная тема игры. Своего рода гимн для тех, кто играл в Скайрим. — Сегодня мы отошли от обычных правил проведения квестов, поэтому основных будет всего три, но до конца ролевой, — чётко отрапортовал Максим. — Побочные и личные задания вы получите с гонцами. Будьте уверены, они вас найдут, куда бы вы ни пошли. — Тех, кто решит нарушить правила, я лично покараю. — Драйзер хищно улыбнулся. — Все помнят, что за пожизнёвые¹ разговоры — два часа в мертвятнике²? — Да! — Все помнят, что с вами сделает Максим, если увидит некачественный антураж³? — Да! — Тогда ступайте, дети мои, и да благословит вас Ситис! И не забудьте выключить мобильные телефоны! Раздался топот сотен ног. Кто-то спешил занять своё место у прилавка в магазинчике, кто-то торопился на поиск квестовых предметов. Бальзак довольно улыбнулся краешком губ — небывалая эмоциональность для такого момента — и довольно потёр руки. Почти всё игровое время в его распоряжении! Чудесные часы и минуты покоя! Зашуршав по траве подолом любимой мантии, видавшей не одну игру, Критик направился в сторону самой дальней локации, чтобы удобно расположиться в засаде. Вероятность того, что кто-то в ближайшие пару часов дойдёт до тех мест — практически нулевая. В хижину к Септиму заходят редко, так что можно расслабиться. Эпицентр событий и кутежа остался позади. Бальзак пробирался в обход, мимо локации Винтерхолда, боком обошёл Коллегию, и спустился вниз к речке, где, условно на другом берегу, находилась хижина Септима. Чудное местечко. Заплечный мешок со склянками и ларповым⁴ ножом, и запасом провизии аккуратно был схоронен в ближайших кустах. Критик с тихим стоном распрямился, слегка скривившись от боли. Надо бы снять футболку, она, наверное, уже приросла к спине. Оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что в округе никто не появился, Бальзак стянул через голову мантию, небрежно кинул её в траву, а потом очень аккуратно начал приподнимать тонкую ткань футболки. Как он и ожидал, она прилипла к вчерашним ранам намертво. Я, конечно, мазохист, но не до той степени, чтоб отдирать её с мясом. Поразмыслив, Бальзак обречённо вздохнул и полез в речку — отмокать. Брррр! Холодная. Хоть май и выдался на удивление жарким, вода ещё не прогрелась, поэтому даже через ткань штанов и кожу игровых ботинок почувствовал, как ледяная вода обжигает тело. Ну что, на счёт три? Раз, два... Бульк! Собрав в кулак всю силу воли, которую наскрёб в углах своей тёмной души, Критик ухнул под воду с головой, а через несколько секунд вынырнул, отплёвываясь и стуча зубами. Я точно кретин тупоголовый. Бальзак ещё раз попробовал отодрать прилипшую футболку. В этот раз процесс пошёл чуть быстрее, поэтому уже через минуту Критик, яростно сдерживая рвущиеся наружу проклятия, уже держал в руках мокрую чёрную тряпку. Боль, утихшая, казалось, совсем недавно, снова полоснула своими острыми когтями. Звук хрустящих веток под ногами где-то совсем близко застал Критика в совершенно неподходящий момент. Стоя в речке голым по пояс, Бальзак прекрасно понимал, что видеть его сейчас точно никому не стоит. И уж тем более — со спины. Я ещё после сегодняшней ночи не видел себя в зеркале. Готов поспорить, что выгляжу просто потрясающе. — Что у тебя есть на продажу? — Голос показался Критику смутно знакомым, но он всё ещё был слишком тихим, чтоб точно определить, кому он принадлежал. — Посмотри. — Судя по всему, в такие далёкие края забрёл торговый караван каджитов. Ветки захрустели чуть громче. Чёрт! Сумка и мантия почти на виду! За кустами стало видно, как трое торгашей с мохнатыми ушами и хвостами, сделанными из подручных материалов, на ходу договаривались с потенциальным покупателем. — Три сильных зелья лечения, яд обморожения, ледяная эссенция. Твою ж мать! Компания приближалась к тем злосчастным кустам, в которые Бальзак закинул свою сумку и мантию. Мимо, мимо. Ну же, вали отсюда, чёртова клумба. — Ещё мне надо обруч с лунным камнем. — Покупателем оказался Наполеон. Опасно. Ещё немного — и заметят. Когда расстояние сократилось до критического минимума — один поворот головы, и Оноре будет замечен — великий маг-некромант всея Скайрима всё же набрался храбрости и с тихим бульканьем ушёл под воду с головой. Валите уже отсюда, не то я околею. Обычно закон подлости работает безотказно, но в этот раз Критику невероятно повезло. Когда воздух в лёгких совсем закончился, он решился. Осторожно вынырнув, стараясь производить как можно меня шума, Бальзак огляделся — никого. Слава Ситису! Растирая онемевшие от холодной воды руки, Критик максимально тихо выбрался на берег, постукивая зубами. Напялив быстро мантию и подхватив сумку, напрочь забыв про футболку, валявшуюся у кустов, Бальзак решил переместиться немного подальше от реки. Хватит на сегодня приключений. Отыскав достаточно тихое место, с которого тем не менее был замечательный вид на дорогу, Критик сел по-турецки и прикрыл глаза. Прислоняться спиной к дереву он не рискнул, так как отдирать ещё и прилипшую мантию — удовольствие ниже среднего. Итак, что мы имеем? Разбитый нос, фингал под глазом, ноющее колено и болящая задница — и это только за одну ночь. Хотелось бы мне знать, что в этот раз его так разозлило? Неужто то, что я опять чуть не довёл Еся до слёз? Да ну, невозможно. Такое бесчувственное бревно, как Жук, ещё поискать надо. Но с другой стороны — это единственная возможная причина, которую я могу найти. Что же делать? Нет, бежать от него смысла нет, уже попытался. Поговорить? Нет, тоже не вариант — на первом же предложении я получу хорошенько по зубам. Чёртов Маршал! Отчаяние и ощущение собственной беспомощности засели в горле у Критика неприятным тошнотворным комком. Ни проглотить, ни выплюнуть. Наверное, мне просто надо окончательно смириться, так будет проще. Забыть даже думать о том, что всё могло быть иначе. Перестать думать о боли. Перестать думать, что мне неприятно. Перестать пытаться спастись, да. Всё верно. Мне и так хорошо. Жуков заботится обо мне, вправляет вывихи, бинтует мне руки или ноги, если я слишком сильно их потяну, делает мне кофе и не трогает, когда я в ванной. Он хороший. Мне нельзя ему перечить. Принятое решение обожгло своей простотой. Как же он раньше не догадался? Ведь он так неблагодарно относился к Маршалу! Наверное, он злился из-за этого. Надо подумать. Наверное, я допустил ряд просчётов. Если рассуждать логически, то в большинстве своём люди рассчитывают на благодарность за свои положительные действия. Были ли положительные действия со стороны Жукова? Безусловно, да. Отвечал ли я на них? Нет. Следовательно, мы имеем разочарованного человека. Значит, в его агрессии виноват я сам, так как не оценил по достоинству его стараний. На несколько секунд даже дышать стало легче. Вот ответ на все вопросы. Надо просто плыть по течению. А как же гордость? Почему я позволяю с собой так обращаться? Ведь то, что делает Маршал, нельзя в полной мере назвать правильным. Опять эти мысли! С досады хлопнув ладонью по земле, Критик зашипел. Как же он ненавидел копаться в собственных чувствах! Всё, спокойно. Я нашёл выход. Решение принято. Хватит. Из-за деревьев показался кто-то. Судя по внешнему виду и цветовой повязке на руке, это был один из Братьев Бури. У них меньше всего хитов, запас жизни тоже маленький. Завалить — как нефиг-нафиг. Вытащив из рюкзака свитки и насколько импровизированных зелий, Критик ужом скользнул вниз к дороге и притаился в кустах. Ближе. Ещё ближе. В тот момент, когда ничего не подозревающий Брат Бури поравнялся с пышным кустом, Бальзак выскочил оттуда и с торжеством выдал: — Ледяной шип. Заклинание снимает восемнадцать единиц жизни. Оторопевшая жертва не нашла ничего лучше, как потянуться за ларповым мечом, висевшим на поясе, но Критик был быстрее. Схватив короткий кинжал, он нырнул под руку солдату и одним коротким ударом в область солнечного сплетения снёс ещё половину хитов. — Не стоило сюда приходить! Атака завершилась стремительно — кинув свиток «Огненный Шар», Бальзак отскочил куда подальше, наблюдая, как медленно до Брата Бури доходит произошедшее. Свиток забрал остальные очки жизни, так что тот мог с чистой совестью отправляться в мертвятник на ближайшие два часа. Даже скучно. Отряхнув полы мантии, Критик вернулся на исходную позицию и принялся наблюдать за дорогой дальше. *** Игровой день закончился вполне себе неплохо. Четверых завалил, один раз умер сам. Хорошо, однако. Неспешно шагая мимо локаций и указателей направлений, Бальзак на секунду даже подумал, что любит этот мир и эту жизнь. Солнце уже давно село, и прохладный майский ветер приятно освежал. А в лагере еда. При мысли о съестном Бальзак прибавил темп. Ещё бы! С утра ведь ничего так и не успел перехватить пожевать, а организм требовал своего. Добираться на ощупь в темноте по лесу — удовольствие сомнительное, но Критик уверенно свернул в нужном направлении и через четверть часа уже сидел на поваленном бревне, зажатый между Доном и Жуковым, наворачивая что-то очень вкусное. — Дюма, это что? — Тебе лучше не знать, — загадочно улыбнулся тот, заставив от этого Критика вздрогнуть. Да что бы это не было! Оно съедобное! Глядя на сосредоточенно поглощавшего варево Жукова, Бальзак гадал — как прошёл у Маршал день? Зол ли он? О чём он думает? — Чего ты пялишься на меня? — Неприветливо, громко, обидно. — Нет, ничего. Прости, Жук. — Тихо, извиняющимся тоном. Не хватало только самому всё испортить! Критик уставился потухшим взглядом на костёр, наблюдая, как языки пламени обнимают стенки котелка, и не заметил, что строго напротив него сидел Наполеон, очень внимательно его разглядывающий. — Идём. — Одной этой фразы хватило, чтоб выбить все мысли из головы Бальзака. — Да, Маршал. Идём. — Покорно, спокойно. Я смирился. Да. Полностью. Критик не издал ни звука, когда его грубо затолкали в палатку. Не вскрикнул, когда тяжёлый кулак врезался в челюсть так, что заскрипели зубы. Не застонал, когда Жуков грубо схватил его за волосы, подтягивая к себе. Я смирился. Мой способ говорить «спасибо». Каждая вспышка боли — не похожа на предыдущую. Каждый удар — по-своему особенный. Бальзак словно со стороны слышал хруст в суставах рук, которые снова заводят за спину. Маршал умел подчинять. Грубым поцелуем. Кнутом. Стеком. Плёткой. Кулаком. Взглядом. — Не могу сказать, что у меня был хороший день сегодня. Перед глазами плывут очертания палатки, проносятся всполохи искр — от боли. Молчать. Крепкие руки держат уверенно, властно, не позволяя ни одного лишнего движения. Бьющееся сердце замирает, тело замирает тоже — в ожидании удара. Ну же, давай. Не тяни, пусть это закончится как можно скорее. Я устал. Равнодушие на лице Критика сменяется ещё более отстранённым выражением. Он снова летит сквозь время и пространство, оставив в палатке лишь послушное тело, отзывающееся на каждое движение. Что бы ни происходило — терпеть. Бальзак знает, что выхода другого нет, поэтому словно со стороны наблюдает, как его переворачивают на живот, ставят на колени, ещё выше задирая оставшуюся на нём мантию — штаны уже валяются где-то в углу вместе с нижним бельём. На периферии сознания бьётся мысль: а сегодня я переживу? Ежедневная мысль, но Критик слишком любит этот мир, чтоб позволить себе сомневаться в этом. Так сильно любит, что проклинает ежечасно, ненавидя за это. Отдаваясь Жукову, Бальзак иногда думал, что, возможно, всё могло бы быть по-другому. Но как? Удар за ударом ремнём по покрасневшим ягодицам, на которых то и дело виднелись ссадины от бляшки. Критик закусывает до крови губу, давится от солоноватой жидкости, от её запаха, а Маршал, кажется, почуяв это, звереет ещё больше. Тело настолько привыкло ко всему, что уже даже не вздрагивает, когда Жуков, подмяв его под себя, резко входит. Словно не чувствует ничего. Но ведь чувства — лишь восприятие? Если отключить его, оставив только инстинкты, станет легче. Не думать. Извращённое удовольствие, перемешанное со страхом. Оно нарастает, и ему так же невозможно сопротивляться, как и Маршалу, а потом сметает ударной волной, оставляя после себя только тупую ноющую боль и сбитое дыхание. — Ты похож на мокрую и грязную крысу. Приведи себя в порядок. Немедленно. А потом — спать! — Громыхающий голос вернул Критика обратно, с силой швырнув его в собственное побитое тело. — Да. Осторожно поднявшись и беззвучно воя от боли везде, где только можно было вообразить, Бальзак поправил мантию и практически бесшумно выполз из палатки. *** До небольшого ручья было рукой подать, не то что до реки. И Критик, сопя про себя и морщась от «очень приятных» ощущений, направился в нужную ему сторону, по памяти рисуя в голове маршрут. Ледяная вода действовала отрезвляюще. Засунув руки в холодные струи воды, Бальзак молчал. И всё же мне страшно. Я могу смирить своё тело, но всего себя — нет. Зачерпнув из ручья, Критик умылся. Хорошо, наверное, я сейчас выгляжу. Возвращаться надо было быстро, пока Жуков не начал злиться опять, поэтому, наскоро отерев всё, что он считал грязью, Бальзак отправился обратно. Маршал не спал. — Держи. — Он протянул ему банку с перекисью. — Шевелись. — Да. — Принимать заботу Маршала стоило без лишних слов. Просто брать и действовать. Это Критик тоже успел выучить. — А теперь — спать.