***
Почему-то многие считают, что быть империей – легко и приятно. Да, конечно, приятно быть по-настоящему независимым - игроком, а не фигурой на шахматной доске, вершить судьбы других народов, создавать грандиозные произведения искусства, потрясать человечество чудесами науки. Но на другой чаше весов всегда будут лежать огромные расходы, «похоронки», эпидемии, самый разнообразный и часто – чудовищный - климат, тысячи языков и тысячи народов, к которым нужно найти «подход», происки соперников и собственные интриги, из-за которых нельзя и слова сказать «просто так», без задней мысли. Вот уже третье столетие подряд Артур рассылает во все уголки Земли не только своих солдат, но даже отнимает детей у бедных родителей, чтобы было кому жить и работать в колониях. То же самое ждет и многочисленных сирот, оставшихся после Великой войны. Вот такой вот дар погибшим героям. Многие из этих детей, конечно, просто не выживут в чуждом для них климате и сгорят на работе, но так уж делаются дела в Британской империи. Когда-то кто-то сказал ему: «Если ты начинаешь задумываться о морали, значит – стареешь или умираешь». А Артур еще хотел жить. «К этому нужно или привыкнуть, или даже не начинать партии». Но какое-то глубинное чутье, разум, столь острый, что уже превратился в интуицию, подсказывал, что наступает иное время. В котором будут царить иные порядки. И ему нужно будет переделать себя в соответствии с ними. Или исчезнуть. Все это последние дни копилось в душе смутной тревогой. А два дня назад – после особо крупного побега его солдат – пришло сообщение, что независимость Афганистана была признана Советской Россией. Или, как еще ее называли – Российской Федерацией - в противоположность Российской империи. И, узнав об этом, Артур обозлился до безумия. Как будто перестал быть могущественнейшей страной мира, у которой все просчитано на несколько шагов вперед, а вновь обратился запуганным и стеснительным мальчишкой с дальнего острова. Он буквально кипел от ярости, хоть это не имело никакого смысла. Чем ему объективно грозил тот факт, что одна разваливающая страна признала другую - ту, от которой все прочие всё равно будут отводить глаза? Ничем! За исключением того, что с похоронами Брагинского в мире, кажется, несколько… поторопились. Но после всего произошедшего выжить он не мог. Права не имел – теперь, когда во главе страны встали «романтики», способные наяву воплотить худшие кошмары Артура. А коммунисты при всей их хватке и даже циничности были именно «романтиками», чьи устремления, однако, неприятно сходились с вполне реальными потребностями России, которых тот никогда и не скрывал. Но не для того в Англии пестовали русских революционеров всех направлений, чтобы они реально послужили благу своей страны. К тому же такой союз геополитических интересов России и коммунистических фантазий мог породить на свет нечто такое, о чем Британия даже подумать боялся. «Могло ли все происходящее в этой части мира быть делом их рук?» Это казалось невероятным – правительство большевиков еще даже толком не восстановило связь Средней Азии с Центральной Россией, но все же…***
Но все же Артур запалил свечу и принялся рыться в стоявшем здесь дорогом секретере – очевидно, подарке эмира. Ворох писем, наброски стихов, бухгалтерские заметки, колбочки с какими-то травами и притираниями. Сначала все это беспорядочно летело прямо на пол, но потом благодаря этой однообразной возне, нескольким изорванным листкам и расколотым бутылочкам, Англия успокоился и взял себя в руки. Поэтому когда от двери раздалось сухое и усталое: - Великие державы не учат тому, что входить в дом без хозяина и брать его вещи – дурно? Или это твой личный обычай? То он развернулся к вошедшей Шарбат Гуле с привычным безразлично-брезгливым выражением на лице. За полвека, прошедшие с их «тесного знакомства», Артур не узнал о ней практически ничего. Себе он не лгал никогда – сам по себе Афганистан его действительно интересовал мало. Ни особых красот, ни особых богатств, ни особо выдающихся произведений искусства, ни уникальной религии или государственного устройства. Ничего, что могло бы заинтересовать его – пресыщенного от скитаний по всему миру. Поэтому сейчас на бледном, посеревшем лице с привычно опущенными глазами – что особенно занятно смотрелось в сочетании с прямой спиной и часто дерзкими речами – он не мог прочесть ничего, кроме усталости. Собственно, редкое их общение и сводилось к тому, что Артур холодно диктовал Гуле распоряжения, а она молчала или же огрызалась, как рассерженная кошка. - Где ты была? Да еще посреди ночи? Шарбат поправила платок и, подойдя к разоренному секретеру, начала с грохотом задвигать ящички и захлопывать многочисленные дверки. Несколько прядей выбились из-под ткани и облепили влажный от испарины лоб. - Какое тебе дело? Ты мне не родич и уже не господин. Ты – вор, что без спроса вошел под чужую крышу. - Война еще не закончена. Поэтому осторожнее со словами, дорогая. - Спасибо, я помню. Ведь сегодня твои люди сбрасывали на Кабул бомбы с… с самолетов, - с некоторой заминкой произнесла она непривычное еще слово. На темной ткани, окутывающей афганку с головы до ног, не было видно никаких следов, но теперь Артур уловил печально знакомый запах крови и лекарств. Значит, была у раненных при бомбардировке. - Это было красиво и ужасно, - задумчиво, словно сама для себя произнесла девушка, - Полет - настоящее чудо, но и его вы сумели отдать войне. - Все имеет свою цену. С этим нужно смириться. Или отправиться в лучший мир, - коротко ответил Англия, ощущая, как после пережитого нервного напряжения, накатывает свинцовая усталость, а потому спросил прямо, - Кто у тебя был? Явно мужчина, раз накрыли в той части дома. Брагинский? Это он подбил тебя - или вас - на бунт? Подчерненные брови удивленно изломились, а потом Шарбат рассмеялась – заливисто и обнажив зубы. - Похоже, вы, великие, считаете, что даже солнце восходит и заходит только по вашему желанию. А все остальные народы желаний просто лишены. - А что ты о нас знаешь? – шагнул он ближе, отлично понимая, что это вызовет у нее неприятные ощущения. – На самом деле знаешь? Несколько оглушенная этой непристойной близостью Шарбат промолчала, и Артур продолжил, вкладывая в слова всю накопившуюся желчь: - Вообразила себе невесть что. Лишь от того, что одна из империй, которая сейчас явно не в себе, соизволила обратить на тебя внимание. Грандиозное достижение! Хотя, что-то мне подсказывает, что в ближайшее столетие это будет в моде – ведь это же такой прекрасный инструмент ослабления соперников. И в такой благородной упаковке! Борьба за независимость! Право народов на самоопределение ! Как красиво звучит! Но только это никогда не изменит того обстоятельства, что в мире есть первые и последние. И когда первые говорят о солидарности и равенстве с последними – то это значит лишь, что они очень тонко издеваются над тупыми безволосыми обезьянами. Выплюнув эту тираду, Артур развернулся и ушел. Как оказалось потом – навсегда.***
Какое-то время спустя Шарбат тоже вышла во дворик. Глотнула ночного воздуха и помотала головой, словно надеялась вытряхнуть из памяти слова британца. Но тщетно. Кёркленд словно яд в уши влил, чтобы отравить и возвращавшееся чувство свободы, и предчувствие добрых перемен. Можно было, конечно, списать все это на обычную досаду. Вот только слова эти слишком уж походили на подозрения, которые жили в ее собственной душе. «Но только это никогда не изменит того обстоятельства, что в мире есть первые и последние. И когда первые говорят о солидарности и равенстве с последними – то это значит лишь, что они очень тонко издеваются над тупыми безволосыми обезьянами». В небе горели звезды – крупные и налитые, как спелое зерно. Казалось – протяни руку и сними любую. Например, ту красную, что висела над комнатой для гостей, в которой по-прежнему горел свет. «Быть может, та басня, что о нем ходит и которую мне рассказала Дилсуз – не такая уж выдумка? И он действительно когда-то вынул из груди сердце, которое горело, как солнце и ярче солнца, и забросил его на небо, где оно стало звездой? Но как же он живет без сердца?»***
- Почему он тебя не заметил? Брагинский поднял голову от лежащей на коленях книги. - Не хотел. Такое иногда случается. Они мечутся между двумя стульями. «Белых» поддерживать не хотят за то, что те – пока - не признают их «протеже», возникших на моих землях. Но «красная» программа вдохновляет их еще меньше. Шарбат осторожно, придерживая покрывало, тоже села на кошму и с некоторым недоумением посмотрела на убранное в сторону блюдо и остатки риса на скатерти. - Между сколькими стульями тогда мечешься ты? Кажется, число государств, возникших на твоих землях, давно перевалило за два десятка. Россия как-то странно усмехнулся. Выглядел он, как и стоило ждать в такой ситуации, прескверно. Бледность стала отдавать в синеву, выцвели и глаза, и губы. Также по его лицу время от времени проходили болезненные судороги. Одежда быстро пропитывалась потом и облепляла исхудавшее тело. - Я не хотела… обидеть. Просто…. - Понимаю. Просто волнуешься за наши договоренности, - спокойно ответил Брагинский. Слишком спокойно. И так, словно они общались наравне всегда. - Скажи прямо – зачем тебе это нужно? Ты хочешь ему отомстить? Или собираешься завоевать меня сам? - Скажу прямо – меня беспокоит безопасность моих южных границ. А также, что многие басмачи, которые сами себя называют моджахедами, могут укрываться на время на твоей территории. Я хочу лишить их тыла и возможностей для отступления. Более ничего, - он взял в руку пиалу с травяным настоем и прикрылся ей. - Как странно… «Моджахеды» - участники джихада, священной войны против неверных. Но против твоего царя-христианина ее не начинали. - Тут ты немного заблуждаешься. Кавказ ее вел. Но я не стану углубляться в подробности, - теперь он смотрел прямо на нее, и Шарбат тихо порадовалась давнему обычаю, по которому женщине воспрещалось поднимать глаза на постороннего мужчину, и ей не нужно было сейчас встречаться с ним взглядом. – Я… очень не люблю, когда кто-то вмешивается в мои внутренние дела. - Ты предлагаешь мне предать братьев по вере? - Я предлагаю тебе взаимовыгодное сотрудничество. Выбор оставляю за тобой. Только хочу сказать, что вопрос этот я могу решить и сам. Просто это займет немного больше времени. Ты же ведешь войну… - Я помню. И о том, что никто из свободных стран не желает знать о моем существовании – помню тоже. Но я тоже могу сама добиться и победы, и признания. Просто это займет немного больше времени. Бледные сухие губы растянулись в улыбке. Из-под них показались зубы. - Но мы можем помочь друг другу сберечь это время. - Я… я подумаю. Русский не разозлился. - Думай. Надеюсь – ради нашего общего блага - что тот, кто придет на мое место, будет столь же терпелив. Теперь только Шарбат узнала это спокойствие – так спокойны люди перед смертью, уже с ней смирившиеся и отпустившие себе все грехи. - Что ты имеешь в виду? - Скоро в мире появится новое государство. Такое, какого еще не было на этом свете. Оно займет мой дом и мое тело. Думаю, ты ему понравишься. У Шарбат даже похолодели руки. - Зачем? «А как же ты?» - Чтобы дать людям хотя бы надежду на… Примечания: Волнения в Индии и третья англо-афганская война (по результатам которой Афганистан стал независимым) были между собой никак не связаны (хотя эмир и надеялся использовать восстание в Пешаваре в своих интересах). Сама война была начата афганцами не под чьим-то давлением, а из-за особенностей внутренней политики и по собственному желанию. Российская Федерация – неофициальное название РСФСР (Российской Советской Федеративной Социалистической Республики), 30 декабря 1922 вошедшей в состав СССР и довольно причудливо с ним сросшейся. До такой степени, что разницы между ними многие – и в России, и за рубежом - не осознают до сих пор. РСФСР была первой страной, признавшей независимость Афганистана и установившей с ним дипломатические отношения. Признание со стороны других стран пришло к Афганистану в 1925-26 годах. Также советские специалисты оказали помощь в восстановлении страны после третьей англо-афганской войны. В 1926 году Афганистан закрыл свою границу для басмачей, что помогло советской власти подавить это движение в среднеазиатских республиках.