Шурави

Афганистан, Кабул, Наше время Когда-то здесь было очень красиво. Особенно зимой – когда вершины окружавших дворец гор серебрил снег, и небо над ними стояло прозрачным синим или бархатно-звездчатым куполом. «Та зима и особенно - те дни - были хороши и вовсе необыкновенно. Так совершенен цветущий розовый куст, который не только усыпан шипами, но у чьих корней еще и затаилась ядовитая змея. И чем горче ее яд – тем ярче и желаннее цветы на его ветвях». Теперь от Тадж-Бека остались одни развалины, прокаленные и выстуженные до пустынной желтизны. Крыша и боковые крылья обвалились, провалы окон таращились на горы и небо пустыми глазницами. Все стены, колонны и лестницы были иссечены, изъедены пулями и снарядами. Воистину символ истории Афганистана в ХХ-м веке. Возведенный для первого независимого правителя страны, дворец сгорел в горниле Гражданской войны, спустя несколько лет после ухода шурави разгоревшейся с особой силой. Разумеется, таких «символов» - остатков былой если не роскоши, то относительно мирной жизни – по всей стране было рассыпано немало. Но Тадж-Бек все равно оставался местом особенным – именно здесь когда-то разыгралась одна из наиболее драматичных сцен в истории не только Афганистана, но и всего мира. «О да, с его стороны это был настоящий спектакль. Декорации, костюмы, речи – все было на высоте. Жаль только, что многие зрители до опустившегося занавеса просто не дожили. Впрочем, сценарием это и не предусматривалось». Среди желтых развалин скользила невысокая тень. Врывающийся в проломы ветер дергал за темную ткань, окутывавшую Шарбат с головы до ног, словно ее печаль, но сорвать и развеять их был бессилен. Дворец был пуст, разграблен и раздет до самых стен. Здесь уже давно не осталось ничего, что можно было бы унести с собой. Кроме воспоминаний – вечного дара и вечного проклятия, наложенного и на людей, и на таких, как они. Но их-то как раз не выбросишь по дороге. Впрочем, сегодня Шарбат не хочется никого ни обвинять, ни оправдывать. Для этого у нее достаточно и других дней, и поводов. Сегодня ей просто хочется вспомнить то, что было между ними – в том числе здесь, под этими мертвыми сводами. При желании, найти виновного легко – каждый из «принявших посильное участие» без раздумий укажет на своего противника, как на источник всех бед. Хотя, наверное, именно это – непримиримость и слепота всех сторон – и стала тем камнем, с которого начался обвал. Память услужлива и жестока, а потому Шарбат отлично помнит, в какой из комнат Иван жил и работал – в те годы, когда его армия использовала Тадж-Бек, как свою штаб-квартиру. Порой ей даже слышатся резкие щелчки открывающегося замка, тихий скрип и гулкие шаги в коридоре. Но коридор за дверным провалом наг и пуст. Как, говорят, пусты глаза того тела, в котором когда-то жила душа России, а потом Союза. Наверное, это даже победа. Та самая, которая хуже любого разгрома. А зал, где они танцевали в тот их – первый и последний – вечер, и вовсе развалился. Ветер срывает с обломков ворох желтой пыли, бросает в лицо. Но Шарбат даже не морщится – за паранджой не страшно. А она все еще ее носит, несмотря на все уговоры и требования Америки. После двух дней в декабре семьдесят девятого ей уже вообще ничего не страшно. Лишь иногда – очень редко – Шарбат думает, как было бы хорошо, если бы Брагинский не дал ей противоядия от им же подсыпанного яда. Тогда бы последним, что она помнила об этом мире, были бы алые звезды на белых стальных крыльях в Баграме, струящийся шелк белого платья, залитый светом зал, их вальс и торопливый поцелуй на лестнице, спускающейся в сад. А завтра – с ядом, с двумя красными ракетами над Кабулом, с иссеченными пулями зеркалами в главном зале, с ручейками крови, стекающими по той самой же лестнице, на которую, как и накануне, безмятежно падал белый-белый и мягкий снег – не настало бы никогда. Россия оказался совершенно прав – второй такой страны не было на свете. Только Союз мог перемежать хитрость, порой доходящую до подлости, с искренностью и подлинной честью. И только такой мог вызвать у самой Шарбат воистину гремучую смесь чувств – от стыдливо-трепетной нежности и уважения до исступленной ненависти и горькой обиды. Последнее чувство было нелепее всего. Обида. Обида на завоевателя? Глупость неслыханная! Разве мало армий проходилось по здешним землям огнем и мечом? Персы, македонцы, скифы, гунны, арабы, тюрки, монголы, англичане, теперь вот – американцы. Но почему-то ничье вторжение и ничья жестокость не казались взорвавшимся и погасшим в небесах солнцем. Даже свирепость Чингисхана, опустошившего здешние долины так, как никто ни до, ни после него, и тень ужаса перед которой навечно осталась жить в глубинах памяти Шарбат, так не потрясала. Враг на то и враг, что не приходит с добром. Он приходит, чтобы отнимать, решать свои дела и царить. Враг предать не может. Так почему же до сих пор – даже от одних воспоминаний – в груди так больно, что тяжело дышать? Королевство Афганистан, Пагман, 31 августа 1926 года Договор о нейтралитете и взаимном ненападении между Афганистаном и СССР, сроком на три года, был подписан. И все же Махмуд Тарзи смотрел на полпреда СССР с некоторой настороженностью или разочарованием. - Конечно, это просто дань обычаю и своего рода формальность, - заговорил министр иностранных дел, когда в комнате остались лишь они двое да сидевшая в балконной нише, в уютной тени Шарбат, - но господин Старк, признаюсь, меня несколько смущает отсутствие здесь… того, чьи интересы вы представляете. При определенном настроении это обстоятельство можно воспринять, как отсутствие у СССР интереса к данному соглашению или… неуважение. Старк, похоже, ждал этих слов. И все равно они его изрядно смутили. Пальцы в перчатках нервно дернули ставший узким воротник. - Я отлично понимаю, что вы имеете в виду. И заверяю, что товарищ Брагинский сейчас находится на территории королевства. Или в Кабуле, или здесь же – в Пагмане. Но сложность в том, что точное его местонахождение нам не известно. Скорее всего, он… решил прогуляться. Осмотреться вокруг, так сказать, без сопровождения. В дипкорпусе многие жалуются на эту его привычку. Прозвучало это несколько неубедительно. И смысл слов, и их подача. Все же «профессиональный революционер» и «профессиональный дипломат» - множества, возможно, и пересекающиеся, но между собой отнюдь не совпадающие. Шарбат к этому относилась, впрочем, снисходительно - понимая, что отношения СССР с Афганистаном едва ли стоят в Кремле на первом месте, а потому едва ли сюда направляют лучших специалистов. Получивший блестящее образование Тарзи, тесть короля Афганистана, полиглот, поэт и журналист, на фоне своего собеседника просто блистал. «Все мечты и все страхи России, пусть и перерожденной, все равно связаны с Европой, с Западом… Он всматривается в них до исступления. Вот только зеркало это для него теперь – кривое. И как всякое кривое зеркало – оно его обманет». - То есть… вы хотите сказать, что господин Брагинский покинул посольство и не вернулся? Тогда ваше спокойствие меня поражает. Наш край гостеприимен, но, увы, небезопасен. В столице постоянно происходят волнения – именно поэтому его величество пожелал построить Тадж-Бек и Дар уль-Аман за пределами города. - Позволю за вас закончить, - криво улыбнулся Леонид Николаевич, - «или же он намеренно пропустил подписание договора». Заключения вполне логичные, только… все несколько сложнее. Вы судите о поведении Ивана Владимировича, исходя из вашей последней встречи в 1921 году. Вот только он с того времени несколько… изменился. Так сказать, помолодел – не телом, а душой. Отчего часто ведет себя не совсем… кхм, рационально. Сейчас это уже проходит, но досадные пассажи, вроде сегодняшнего, порой все еще случаются. Теперь на лице Тарзи отразилось искреннее любопытство, да и сама Шарбат отложила в сторону шитье. Признаться, она не до конца верила словам России о том, что его тело займет кто-то другой. - Что ж, в таком случае – раз он не до конца отвечает за свое поведение – тем более нужно вернуть его, как можно быстрее. Если он исчез только сегодня, то, скорее всего, он еще в Пагмане. Госпожа, вы поможете нам отыскать заблудившегося нашего гостя? - Боюсь, вы несколько преувеличиваете мои возможности. Если бы мы могли так легко находить друг друга, многое шло бы иначе. - Что ж, тогда, думаю, стоит обратиться к жандармерии. - Мне кажется, сейчас это излишне. Впрочем, если он не появиться к утру – я с радостью приму вашу помощь. - Как угодно. Во всяком случае, присутствие господина Брагинского на завтрашнем обеде у его величества КРАЙНЕ желательно. Шарбат прикрыла улыбку ладонью и отвернулась к резной балконной решетке, за которой расстилался тонущий в зелени Пагман. Летняя резиденция ее правителей по своим размерам, конечно, совсем не ровня Кабулу, но постороннему заплутать тут тоже легко. Нет, она нимало не слукавила – отыскать кого-то определенного им не под силу. Но они могут чувствовать эмоции своих людей. И если «новый Брагинский» и впрямь такой чудак, каким его описал собственный полпред, то не привлечь к себе внимания не может. Хоть именно это и тревожило больше всего.