***
Есть страны богатые и бедные, есть сытые и голодные, есть великие и малые. И есть – невезучие. Едва ли это слово передаст точный смысл явления, но за неимением других используем его. Афганистан был именно такой страной. Невезучей. Незадачливой. С одной стороны Аллах даровал Шарбат множество даров, с другой – отчего-то сделал так, что ни одним из них воспользоваться она не могла. Ее земли справедливо называли «Сердцем Азии» - они лежали на перекрестке всех дорог, тут смыкались интересы всех ведущих стран субконтинента. Вот только и ей самой, и ее людям это приносило лишь беды. Ее земли были полны несметных сокровищ – драгоценные металлы и камни, нефть и газ, уголь и сера, крупнейшие на всем континенте месторождения меди и железа... Вот только скрыты они были в толще горных пород, в таких местах, куда дороги и прочие инженерные сооружения не подведешь. А подведешь - не окупишь затрат. Да и денег на эти затраты не было. Джелалабадская долина была еще одним таким странным даром. Таким же локтем, которого не укусишь. Потенциально она была райским садом (и при первых Великих Моголах им и являлась), способным прокормить все ближайшие провинции. А на деле из-за изменения русла Кабула россыпь мелких оазисов теперь тянулась лишь вдоль самой реки, да и в них почти не встречалось плодоносящих деревьев и кустарников. Высаживать их тут было бесполезно – из-за нехватки влаги плоды осыпались, едва успев завязаться. Короли Шарбат пытались возродить долину, обращались ко многим странам за советом и помощью. В 20-30-е годы даже наняли британских инженеров – но из-за нехватки средств дело ограничилось небольшим каналом, чьи системы вышли из строя буквально через несколько лет. Строить оросительные системы, электростанции, туннели, дороги и заводы почему-то всегда сложнее, чем дворцы, храмы или мавзолеи. Хоть последние, конечно, намного красивее. В 1961 году Захир-Шах обратился к Советскому Союзу. И сейчас на Кабуле стояла мощная ГЭС, а саму долину пересекал 70-километровый канал с системами водозабора и подземными тоннелями. На освоенных землях были созданы государственные фермы, которым и принадлежали эти рощи. Излишек воды продавался местным крестьянам и прочим владельцам земли. Так обнятая горными хребтами долина Джелалабада превратилась в цветущий сад, способный давать по два-три урожая в год. И тогда казалось, что она останется им навсегда.***
Работы по сбору урожая начинались только завтра. А сейчас роща была пуста, и лишь ветер качал гибкие ветки с темной зеленью и ярко-оранжевыми, как кусочки солнца, плодами. Поэтому Шарбат не удержалась и, рассмеявшись, как девчонка, и помахивая в одной руке башмачками, побежала по душистой аллее. Кружась между деревьями, она не сразу заметила, что с выводами о полной безлюдности сада несколько поторопилась. Увы, поняла она это, лишь с разбегу врезавшись в какого-то высокого мужчину в европейского покроя одежде. Ахнула, отшатнулась и чуть не полетела на землю, но в последний момент была подхвачена под локоть. - Кажется, нам везет на встречи не по протоколу, - весело спросили сверху. Брагинский улыбался – открыто и светло, без всякого намека на насмешку или сарказм. Убедившись, что неожиданная собеседница теперь твердо стоит на ногах, отпустил ее. Наверное, Шарбат меньше бы удивилась, увидев перед собой призрака… - Прости, если напугал. Я… могу уйти, если стесняю. Только сейчас Шарбат осознала, что стоит перед ним в растрепанной одежде, с пыльными босыми ногами, а легкий платок-хиджаб, который она теперь носила вместо тяжелой, закрывающей лицо паранджи, сполз назад. - У тебя в волосах листик застрял… «Еще и это!» - Лучше просто отвернитесь, - раздраженно ответила она. Впрочем, злилась Шарбат на саму себя. На Брагинского в этой ситуации сердиться было бы нечестно и смешно. А если он не слишком изменился с последней их встречи – то еще и бессмысленно. Вот только – кто останется прежним, пережив все то, что выпало за эти годы Союзу?***
Так совпало, что с приснопамятного 1926 года, они толком и не виделись. Точнее – были случайные встречи на всякого рода международных мероприятиях, но на них особо не пообщаешься. Тем более что Афганистан, как и прежде – не входил в «зону особого внимания СССР». А после Второй Мировой в эту «зону», похоже вообще не входил никто, кроме США. Все остальные страны для обеих сторон стали эдакими статистами. Поэтому, даже после начатого в 1955 году королем Захир-Шахом сближения со своим северным соседом и после пуска многочисленных строек с участием советских специалистов, Шарбат довелось работать не с самим Брагинским, а с его республиками. Чаще всего к ней приезжали, конечно же, Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан. Брагинский же за это время не был в Афганистане ни разу. Отчего это его появление – само по себе неожиданное – выглядело… ну, как если бы вы налетели на человека, которого знали только из газет. Такое отношение вызывало и легкую досаду, и облегчение – слишком уж широко разносились вести о судьбах тех стран, к кому сверхдержавы этот самый интерес проявили. Досада тоже без труда гасилась соображениями, что неравные отношения, дружба и браки хороши только в сказках. Союз же и Америка, это двое, по словам Франциска – «пьяных от ведьмина зелья и своей юности подростка» - стоили друг друга во всех отношениях. «Когда же он мне это сказал?» Кажется, это было при первом ее приезде в Женеву в качестве члена «Лиги наций».***
Швейцария, Женева 25 сентября 1934 года Поезд замедлял ход – стало быть, они почти прибыли. И впрямь вскоре показалось главное здание и крытые перроны вокзала Корнавер. Пять лет назад Шарбат уже бывала в Женеве – пусть и проездом. За это время ни вокзал, ни город, похоже, изменились не особо. А вот сам Афганистан успел пережить восстание, закончившееся изгнанием первого короля, борьбу между самопровозглашенным эмиром «Бача-и Сакао» с министром обороны при бывшем короле, убийство первого и коронацию последнего. Впрочем, долго Надир-Шах у власти тоже не продержался – слишком крутой нрав и полное окостенение жизни страны во всех вопросах довели короля до пули, пущенной особо возмущенным лицеистом. На престол взошел его сын – Захир-Шах, которому предстояло править страной 40 лет, и чье правление потом сами афганцы будут вспоминать, как «золотой век» своей истории. Залогом такого долгого – хоть и довольно относительного, в сравнении с другими странами – затишья были негласные договоренности: центральная власть в лице короля не вмешивается ни в дела провинций, ни в дела духовенства, ни в дела всегда живших сами по себе Племен, по сути, контролируя лишь международную политику и крупные города. Но в них – из-за особенностей городской жизни – реформы и прочие послабления были сочтены вполне допустимыми. На «внешнем фронте» Захир-Шах также старался держаться нейтралитета. Это помогло ему не допустить попадания Афганистана в мясорубку Второй Мировой войны, но вот после ее окончания, возможно, сыграло уже против него. А быть может – дело было в том, что просто выросло поколение людей, которые уже забыли, как хрупко было это внутреннее перемирие? Или вообще забыли о его существовании? Впрочем, не будем забегать вперед. Пока же молодой король добился восстановления отношений Афганистана с Европой и его вступления в «Лигу наций». Договор должен был быть подписан через два дня. На перроне Корнавера неожиданно обнаружился Альфред Джонс, воплощение Соединенных штатов Америки – среднего роста молодой парень, в слишком «дерзком» костюме, с вечно всклокоченными волосами и прозрачными, как стеклышки его очков, голубыми глазами. «Еще один типичный «бача», «мальчишка». И почему Аллах вручил судьбы нашего мира таким, как он? Что он тут, кстати, делает?» Само по себе появление в Женеве «собрата» не удивило – в городах со штаб-квартирами международных организаций, столицах или при посольствах – это было нормальным явлением. Но ведь Америка так и не вошла в состав Лиги, хоть изначально должна была стать одним из ее учредителей. Куда занятнее оказалось то, что все это время, пока Шарбат и ее спутники дожидались полной остановки и выходили из вагона, Джонс простоял на одном месте, упорно сверля взглядом окно другого поезда. Даже головой не мотнул на ее приветствие. Похоже, он его вообще не услышал. Зато Афганистан успела заметить предмет такого тщательного созерцания. Из-за вагонной занавеси была видная белесая макушка с гладко причесанными волосами, выразительный нос и раздраженно поджатые губы. Конечно же, столь пристального к себе внимания Союз не заметить не мог, но и неудовольствие выказать – тоже, а потому делал вид, что целиком погружен в чтение какого-то журнала. Самой Шарбат до такой невнимательности и ее причин не было никакого дела, но вот сопровождающему ее министру и его охране это едва ли пришлось по душе. - Мадемуазель Гула, - вдруг пропел рядом тоже знакомый мужской голос. И выглядел Бонфуа, как обычно – сиял, как солнце. Просто поразительно как ему это удавалось при весьма скромной и сдержанной европейской моде. - Безумно рад вас снова видеть, особенно - здесь. Позвольте вашу руку и простите моего бывшего… воспитанника за подобную бестактность. Но у него большое горе и первый раз в жизни – он окончательно лишился особо дорогого ему человека. Думаю, его стоит простить. Надеюсь, я смогу немного сгладить это досадное недоразумение, сопроводив вас до автомобиля? Когда они, держась за руки и несколько оторвавшись от спутников, вошли в полное людского гула здание вокзала, Шарбат спросила: - Что здесь делал Брагинский? Ведь у него, насколько помню, с Лигой отношения весьма натянутые. Причины душевных терзаний Джонса ей и впрямь были неинтересны. Точнее, они и без расспросов были у всех на виду. В самом прямом смысле слова. - А вы весьма наблюдательны, - тонко улыбнулся Бонфуа, - Но за то время, что вас с нами не было, многое успело измениться. Из Лиги ушел Хонда и уже успел отметиться каким-то там вторжением. Ушел и младший Байлшмидт, - тут улыбка француза изрядно померкла, - Взял себе новое имя. И его нынешнее правительство меня, всех нас, несколько… смущает. Зато ровно неделю назад к нам присоединился Жан… точнее, тот, кто сейчас носит это имя. - Но ведь он же терпеть не мог Лигу. Как он мог подать прощение о вступлении? - Он и не подавал. Осторожнее, здесь ступенька. Мы сами его пригласили. Видимо, приглашение с подписями 30 стран-участниц и место постоянного члена Совета оказались достаточными, чтобы смягчить прежнюю неприязнь. К тому же это означает международное признание, которого он так добивался все эти годы. Даже Альфреду, хоть и сквозь зубы, пришлось его признать. «Продешевил… Вот только купился ли?» Придвинувшись чуть ближе, Шарбат сказала то, что, как ей казалось, могло совсем испортить Франции настроение: - Я, конечно, мало разбираюсь… Но мне за таким «обменом» чудиться определенное желание… я не знаю, как это красиво сказать по-французски … подставить чужую голову. Тем более что тот, прежний Брагинский, прямо на это жаловался. Но на деле Бонфуа это ничуть не смутило, напротив: - Он жаловался! А что он сбежал с поля боя в ответственный момент – это ничего, это честно. Вот только ни я, ни Артур того мирного договора в Бресте ему никогда не простим. Сколько бы времени ни прошло! У него, знаете ли, проблемы, а вы тут воюйте! Солнечный свет и высокое, хоть и осеннее, небо обрушились им на головы, охладив пыл француза: - Впрочем,… неважно. Да, с нашей стороны это может выглядеть цинизмом, но… лично я в эти игры наигрался. Жан же молод – теперь особенно - но он всегда был моложе всех на этом континенте. Поэтому пусть воюет он и прочие пьяные от ведьмина зелья и своей юности подростки – Альфред, Людвиг, Феличиано, Кику да весь тот выводок молодых стран, сбежавших из дома Брагинского и Эдельштейна… Все они - злые до любви и крови, до греха и мечты мальчишки. Война – их дело. Не стоит их его лишать. Я же вместо зелья уже давно пью обычное бордо и бургундское. И если буяню – то только с пьяных глаз. Какое-то время они шли молча. Лишь почти подойдя к автомобилю, Шарбат спросила: - Что за ведьмино зелье? - Ах да! Простите, я не подумал, что вы можете не знать некоторых наших выражений. Ведь это платье на вас сидит так, словно вы всю жизнь его носили! Один немецкий писатель… еще до появления на свет Людвига… на основе народных легенд сочинил поэму про доктора Фауста, престарелого мудреца, продавшего душу дьяволу. Это, в общем-то, очень популярный сюжет… - Бонфуа осекся, заметив, как странно взглянула на него собеседница. - Вот как? Впрочем, почему-то все христиане больше думают об Иблисе, чем о Творце. - Увы, я не настроен на теологические споры. По крайней мере – сейчас, - Франция сам, не дожидаясь водителя, распахнул перед ней дверцу, - Так вот… прежде чем Фауст начал свои похождения, Мефистофель отвел его к ведьме, чтобы она дала ему зелье. Зелье, способное вернуть ему молодость, даровать красоту, острейший ум и такие знания, которых человеку не добыть и за тысячу лет. Зелье, чтобы сбросить с плеч прожитые годы, пыль морали и все сомнения. На вкус оно, конечно, омерзительно – кровь, гной, падаль, пепел, протухшее королевское мясо и гнилые кости, визг тех проклятых вязальщиц, сидевших в тени гильотины и забавы ради выкалывающих глаза у отрубленных голов, предсмертные крики «новобрачных» с «республиканских свадеб»… Имя этому зелью – революция, террор и гражданская война. И просьба не путать их с какими-то заурядными бунтами и переворотами, от которых в обществе ничего не меняется! Поэтому Жану, что бы про него не говорили, я, скорее, симпатизирую - он смог. У этого зелья самый паршивый в мире вкус, и от него в случае неудачи легко скончаться…. Зато тот, кто выживает, становится личностью, эм, занятной. - И стремится этим плещущимся в крови ядом поделиться со всеми окружающими? – не скрывая отвращения, спросила Шарбат. Одно дело грешить на свои сны, вполне вероятно вызванные излишней впечатлительностью, и совсем другое – услышать подобное наяву. Но все это – снесенные и обращенные в склады храмы, насмешки над священниками, танцы на алтарях – все это было самой настоящей явью. Нормальной жизнью Европы. Тем, что она готова была отстаивать с оружием в руках. «Они, похоже, этим даже гордятся». Из-под ярких, возможно подкрашенных губ, показались ровные зубы. Эта улыбка была так знакома, что Шарбат ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. - Не без этого. Афганистан отвернулась и осторожно, чтобы не измять платье, села в машину. Подошла ее компаньонка, а потому девушка тоже выдавила из себя вежливую улыбку. - На что же вы все тогда надеетесь? Ведь счет рано или поздно придется оплатить. Примечания: Автор понимает, что, возможно, чрезмерно перегружает фанфик историческими подробностями. Просто, по моим наблюдениям, весьма малое количество людей имеет представление об истории Афганистана и советско-афганских отношениях помимо войны. Речь идет о «Фаусте» Иоганна Гете. протухшее королевское мясо и гнилые кости, визг тех проклятых вязальщиц, сидевших в тени гильотины и забавы ради выкалывающих глаза у отрубленных голов, предсмертные крики «новобрачных» с «республиканских свадеб» Франциск перечисляет некоторые наиболее «выразительные» явления его Революции: разграбление аббатства Сен-Дени, служившего главной усыпальницей королей Франции, в ходе которого их останки, начиная с Хлодвига, были выброшены из гробов и частично уничтожены, частично сброшены в находившийся рядом ров; печально известных Tricoteuses (вязальщиц); массовые расправы французских революционеров над жителями восставшего департамента Вандея (общее число жертв оценивается в 250 тысяч человек). Тут, в частности, имеется в виду способ казни, когда людей связывали попарно и топили в реке.