Вот высший и последний подвиг мой! Я целый край создам обширный, новый, И пусть мильоны здесь людей живут, Всю жизнь, в виду опасности суровой, Надеясь лишь на свой свободный труд. Среди холмов, на плодоносном поле Стадам и людям будет здесь приволье; Рай зацветёт среди моих полян, А там, вдали, пусть яростно клокочет Морская хлябь, пускай плотину точит: Исправят мигом каждый в ней изъян. Я предан этой мысли! Жизни годы Прошли не даром; ясен предо мной Конечный вывод мудрости земной: Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идёт на бой! Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной Дитя, и муж, и старец пусть ведёт, Чтоб я увидел в блеске силы дивной Свободный край, свободный мой народ! Тогда сказал бы я: мгновенье! Прекрасно ты, продлись, постой! И не смело б веков теченье Следа, оставленного мной! В предчувствии минуты дивной той Я высший миг теперь вкушаю свой.
***
Самархейль когда-то был крошечной деревушкой-кишлаком, которые в Афганистане были рассыпаны повсюду. Теперь же он превратился в небольшой городок, разительно отличающийся от всех прочих поселений: стоящие рядами аккуратные каменные двухэтажные домики в окружении зеленых палисадников и фонтанов, школа, клуб, магазин, еще масса каких-то зданий, а между ними - залитые асфальтом дорожки. Шурави жили тут целыми семьями – точнее, чаще всего именно семьи тут и жили. Поселок был для них своеобразным опорным пунктом в этой части страны, узлом, из которого советские специалисты – инженеры, ученые, врачи, военные, учителя, переводчики, рабочие и мастера высшей категории - при необходимости выезжали к строящимся объектам. Местные жители уже привыкли видеть здесь и на окрестных дорогах мужчин и женщин в европейской одежде и их одинаково одетых детей – мальчиков в подобии военной формы и девочек в скромных темных платьях с фартучками, а еще - с забавными бантами на голове. Многие шурави также легко выделялись в толпе своими светлыми глазами и часто выгоравшими до полной белизны волосами. Поэтому на проходившего мимо высокого мужчину в белой рубашке, светлых брюках и с большой сумкой через плечо коренные жители Самархейля смотрели с вежливым любопытством, но без особого удивления. Молодой человек скрылся в «советской» части поселка, отыскал нужный ему дом и, поднявшись на второй этаж, постучал в дверь.***
- Честно говоря, даже не ожидал, что ты в такое время оттуда вырвешься, - накрывая простой холостяцкий стол, откровенно заявил Ленинград, в прошлом Санкт-Петербург, а «в миру» Петр Иванович Брагинский. Человеческое имя он в свое время менять отказался наотрез, сказав, что политические ситуации приходят и уходят, а ему еще жить и жить. Отношения с нынешним Иваном у него сначала сложились не то чтобы прохладные – просто город долго не мог понять, как относиться к перерожденному России. С прежним было более-менее ясно – он был Петру отцом, хоть и с положенными «предку» странностями. Теперешнего Брагинского Ленинград воспринимал исключительно, как брата – причем, младшего. До самой Великой Отечественной, за время которой убедился, что при всей своей одаренности и культурности без поддержки и защиты Ивана легко обратиться тем же самым болотистым заливом, пусть даже с живописными развалинами. - Честно – я сам уже не очень в это верил, - не открывая глаз, пробормотал развалившийся на диване Союз, наслаждаясь долгожданной тенью, - Поэтому извини – без гостинцев. Но Яо все же не настолько потерял голову, чтобы натравить своих… «сокольничков» на группу со мной. - Почему же ты решил ехать через Пакистан? Не хватило приключений «там»? - Там не приключения. Там страшно... всё, - Союз неохотно сел, опершись на кулаки, и спустил ноги на пол, - И в Пакистане приключений не было. У него настолько хорошая дружба с Китаем против Индии, что он и не интересуется особо, кто пересекает с китайской стороны его границу. Проблема в том, что столь он же флегматичен и к тем, кто прибывает с арабского берега Персидского залива. - Видел в пути кого-то примечательного? – выстрелил в него сразу же посерьезневшим взглядом серых глаз Петр. - Примечательного не то слово. Некоторые ребята, с которым я столкнулся прямо у Ходжакского тоннеля, меня как-то не вдохновили. Вот прям на ро… лицо смотрю и понимаю – буду бить. Хоть и потом. - А тоннель тебе как? - А что с ним? Ленинград невольно поморщился, словно укусил что-то кислое: - Прости, постоянно забываю. Просто Кёркленд его в свое время как раз ради тебя и построил. Точнее тогда еще ради империи. Для переброски войск и захвата Афганистана. - Бедная девчонка. Все-то ей прикрываются, как щитом, - Иван развернулся и, задрав голову, взглянул на висевшую над диваном карту Евразии. Границы Афганистана на ней были обведены ярким красным карандашом, им же отмечены места крупнейших строек. Сверху к красной линии примыкали границы СССР, слева – Китая, справа – Ирана, снизу – некогда Британской Индии, сейчас с кровью и внутренностями разорванной на два враждующих британских же доминиона. Один из которых к тому же работал, как своеобразный насос между югом Афганистана и не самой добродушной Саудовской Аравией, грезящей об истреблении шиитов (чьим оплотом был Иран) и создании всеобщей мусульманской империи. Пакистан – это молодое, выдранное из тела Индии государство с исламом суннитского толка в качестве государственной религии, другой своей стороной прижимавшееся к такому же суннитскому Афганистану – был для арабского мира подарком судьбы. Своеобразными «клещами», которыми можно будет – при желании и удаче – сдавить и расколоть ненавистную Персию. Иран, впрочем, и сам не был добродушным мальчиком. Да и никто из соседей Шарбат - и прочих "интересующихся" - им не был. Проблема была даже не в том, что кто-то из этих гигантов попытается ее захватить – а в том, что с другой стороны встанет другой гигант и будет защищать здесь свои интересы до последнего афганца. Заключенное в тонкую красную линию государство было словно зажато между шестернями гигантской машины. Стоит зазеваться на минуту – и эти механизмы захватят край одежды и в минуту перемелют страну в груду мяса и костей. Как это уже случилось с Кореей и Вьетнамом. Правда, у Афганистана ситуация – если что – будет еще безнадежнее. - Ты, кстати, чего здесь до сих пор делаешь? Тебя ведь вместе с твоими метростроевцами направляли тоннель в Саланге строить. Так он давно закончен, да и на перевале Гиндукуша вроде как. - А мне здесь нравиться, - усмехнулся Петр, - Вызвался прокладывать тоннели и под долиной. Конечно, тут не блистательные и ухоженные Капри или Сицилия, где любили отдыхать наши аристократы… Зато сухо, тепло и местные порой смотрят, как на бога. Через долину проходят пути кочевников, поэтому они ее преображение могли наблюдать в «реальном времени». Видел бы ты их глаза… Иван нахмурился и погрозил ему пальцем. - Не забывайся. Это не «мы строим», а «мы помогаем им строить». К тому же наши услуги оплачены. - Я не забываюсь. Правда, несколько сомневаюсь, что без нашей помощи они смогли бы и нормальный ров выкопать. А деньги, что они внесли на стройку – десятая часть ее реальной стоимости и та уходит афганским же рабочим. - Они учатся. Мало в свое время смеялись над нами, над американцами, над финнами, над японцами? В общем, выброси этот самодовольный бред из головы. Лучше скажи, что за скандалы пошли в НДПА? Только два года назад появилась партия и уже склоки, и уже раскол! Теперь пришел черед хмуриться уже Ленинграду. Он провел рукой по темным с легкой, едва заметной проседью вихрам и ответил: - Сам видишь – я не в столице живу. Да и особо местной политикой не занимаюсь. Этого мне с головой хватает в своих родных пенатах. Даже местных газет почти не читаю – фантастика или старая добрая классика под холодный чай идут куда лучше. Но кое-что соседи, конечно, говорили. Если вкратце – причина раскола, что и у тебя с Яо. «Парчам» с ее учеными, технократами и «воинами пера» умеренна, охотно сотрудничает с королем и пользуется его поддержкой. «Халкисты» же почти все сплошь военные – Тараки на их фоне, как дамский пудель во главе волчьей стаи – и, разумеется, хотят всего и сразу. Власти на завтрак, реформ к обеду, а уровень жизни, как в СССР – уже к ужину. - А вожак у них? – Брагинский по-турецки подобрал ноги под себя, привалился к спинке дивана. - Я не совсем… - Если Тараки – пудель, то рано или поздно его съест настоящий вожак стаи. Есть кто на примете? - Честно говоря – нет. С одной стороны народ горячий и каждый мнит себя Наполеоном, но… Хотя упоминали тут про одного учителя… - Учителя?! - Преподаватели – страшная сила, - с невероятно серьезным лицом ответил младший Брагинский, - И часто недооцененная. Конкретно этот носит фамилию Амин. В прошлом откровенный пуштунский националист, помимо высшего образования, полученного в Кабуле, имеет степень магистра Колумбийского университета. Занятно, что марксизмом увлекся именно во время жизни в США. - А, по-моему, тут крупными буквами светиться надпись «агент ЦРУ и провокатор». Тараки стоит выставить его из партии, как можно скорее. Тем более – если Амин так споро набирает силу – сам целее будет. Темноволосый юноша странно фыркнул и передвинул накрытый столик ближе к дивану. - Радикализм у него может быть и врожденным, или просто из желания загладить «неловкое прошлое». К тому же власть никогда не отдают – ее всегда берут. И если Амин из такого типа людей, как о нем говорят, то он сам кого угодно выставит и обидит на всю оставшуюся жизнь. Что тебе налить? Примечания: «Апельсин» - в русском языке калька с устаревшего голландского слова appelsien и немецкого apfelsine, что в буквальном переводе означает «яблоко из Китая». Собственно, это слово везде в европейских (и испытавших их влияние) языках имеет такой смысл – за исключением тех, где оно позднее было вытеснено словом оrange. Хунвейбины («красные охранники», «красногвардейцы») — члены созданных в 1966—1967 годах отрядов студенческой и школьной молодёжи в Китае, одни из наиболее активных участников Культурной революции. Отряды хунвейбинов были созданы для борьбы с противниками Мао Цзэдуна, активно использовались для репрессий. Впоследствии деятельность хунвейбинов была резко осуждена не только мировой общественностью, но и в Китае. Сама «культурная революция» привела к широкомасштабным репрессиям против интеллигенции, разгрому Коммунистической партии Китая, общественных организаций (профсоюзов, пионерской организации и т. д.), колоссальному урону культуре и образованию, уничтожению памятников культуры под лозунгом борьбы с феодальными нравами и традициями, изменению внешнеполитического курса, резкому нарастанию антисоветизма в стране. Конфликт же на международном уровне между СССР и Китаем был вызвал итогами ХХ-го съезда (развенчание «культа личности») и политикой «хрущевской оттепели», а также чрезмерно, по мнению Китая и многих иных коммунистических стран, умеренным поведением Союза на мировой арене и его хорошими отношениями со странами Запада. Отвод советских ракет с Кубы в 1962 году, например, трактовался, как подлое предательство всего коммунистического мира, лишившее СССР права быть его лидером. Что характерно – хрущевская политика действительно лишила Союз экспансионистских сил и привела к тому, что СССР лишился контроля над большинством коммунистических партий и стран (мир, как ни странно, одной Европой не ограничивается). Восстановить которое он, впрочем, и не особо стремился. Но все шишки за «местное народное творчество», зачастую имеющее к теориям марксизма-ленинизма отношение весьма далекое, все равно летели и летят в него. В том числе и за то, что не держал ситуацию под контролем. В Афганистане как раз и была такая попытка, но вышло весьма посредственно. В фанфике использован отрывок из поэмы И.Гете «Фауст» в переводе Н. Холодовского, предсмертная речь Фауста (по договору с Мефистофелем тот получает его душу, если Фауст возвысит какой-то миг своей жизни, пережив высшее счастье). Особенность и трагизм этой сцены – то, что слепой Фауст поручает демону создать на подаренной ему императором земле плотину и канал, чтобы ее облагородить и передать людям. На самом же деле Мефистофель, поняв, что нашел уязвимое место доктора, убивает живущую у места предполагаемого строительства престарелую семейную чету Филимона и Бавкиду и сжигает их дом (символ старого, аграрного, патриархального мира), а вместо канала роет могилу для Фауста. В итоге Фауст отдает свою душу за мечту, за нечто, имеющее место лишь в его воображении. НДПА - Народно-демократическая партия Афганистана - марксистская партия, существовавшая в Афганистане в 1965—1992 гг. Основана 1 января 1965 года журналистом Нуром Мухаммедом Тараки. В 1967 в партии произошёл раскол на радикальную фракцию «Халк» («Народ») и более умеренную «Парчам» («Знамя»), которую возглавил Бабрак Кармаль. В 1978 году офицеры — члены НДПА, преимущественно из фракции «Халк», совершили Апрельскую революцию и привели партию к власти.