Шурави

Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, 19 июля 1973 года Площадь Объединенных наций, тянущаяся вдоль пролива Ист-Ривер, не пустовала никогда. В группе зданий, составляющих Штаб-квартиру ООН, уже почти 22 года постоянно работали свыше двадцати тысяч человек со всех уголков света, а в дни заседаний и конференций сюда прибывали еще и многочисленные гости. Поэтому группе в пару сотен человек «затеряться» здесь ничего не стоило. К тому же сюда приезжали отнюдь не все воплощения – одни сами не испытывали желания появляться здесь или в иных Штаб-квартирах ООН, других здесь не ждали. Подобно Лиге наций ООН вообще была занятной организацией, прекрасно иллюстрирующей слова Оруэлла «все животные равны, но некоторые – равнее». Лозунги ее были сплошь о равенстве и братстве, миролюбии и просвещении, но де-факто же эта организация служила переговорной площадкой для сверхдержав и объявления миру их решений. Остальные страны, даже члены Совета Безопасности – когда дело касалось действительно важных решений – часто играли роль статистов и группы поддержки «своей» сверхдержавы. Эти «неписаные» правила не устраивали многих, но другой планеты не было ни у кого. Вот и сейчас, стоило заседанию прерваться, как вокруг Брагинского и Джонса закружили их родственники и союзники. Но как бы они их не обхаживали и какие бы вопросы не поднимали, взгляд и ярко-голубых, и лилово-сиренево-фиолетовых глаз постоянно обращался к противоположному концу длинного конференц-стола. - Какая гармония! Сколько красивых и правильных слов! Сколько клятв в вечной дружбе! А ведь стоит любому из них оступиться – все будут мигом забыты. Если бы Артур, вышедший в коридор и рассматривающий простиравшиеся за окном воды Ист-Ривер, произнес эти слова не так громко, то можно было бы подумать, что он рассуждает сам с собой. Но уже готовая войти в зал заседаний Шарбат отлично знала об этой манере Керкленда начинать разговор. И заговорил он именно с ней – больше никого в коридоре не было: другие страны предпочли переждать перерыв в обществе своих «звезд». Симпатии к Керкленду за эти годы у Шарбат не прибавилось, но входить в зал, где, наверняка, только что говорили о ней, и встретить недовольный или – что хуже - равнодушный взгляд Брагинского было страшно, а потому девушка в какой-то мере даже обрадовалась неожиданной отсрочке. - У тебя есть глаза на спине или это было замечание о жизни каких-то обитателей канала? Англия криво усмехнулся своему прозрачному отражению. - Хоть в последние годы я и изрядно сдал в плане влияния, но на зрение еще пожаловаться не могу. В отличие от твоего короля. Или вернее – бывшего короля. Что поделать – слепота она такая… уезжаешь лечить ее за границу, а в итоге возвращаться становиться некуда. - Пусть лечится, - совсем тихо произнесла Шарбат, - У него теперь для этого вся жизнь. Вы обсуждали… все это? Я, как видишь, опоздала. - Нет, твое превращение в республику и возможные изменения в регионе – тема второй части. Так что к перемыванию твоих костей ты как раз вовремя. Шарбат бросила взгляд в распахнутую дверь и, нервно сглотнув, затеребила конец широкого пояса. - Это твои люди посоветовали генералу Вали срочно вернуться и начать расследование возможного заговора? - Да. Правда, это уже было бессмысленно. Времени ему хватило лишь на то, чтобы вспугнуть заговорщиков и заставить их действовать быстрее. «Верно. Быстрее». Все и впрямь произошло так быстро, что Афганистан до сих пор не могла до конца осознать, что из королевства стала республикой. Конечно, два последних года – с их страшными, неожиданно длинными и снежными зимами, которые сменялись раскаленным летом и засухой – были крайне тяжелыми. Многие ее люди выжили лишь благодаря помощи Советского Союза – отчего «шурави» стали пользоваться в ее землях еще большим почтением и, одновременно – большей же ненавистью и презрением. Поэтому само свержение Захир-шаха ее не удивило, но вот полная ликвидация монархии… Люди на улицах, конечно, ликовали, но люди порой радуются совершенно странным вещам. - Зачем? - Если я скажу, что я несколько…, - Керкленд коротко и зло рассмеялся, - Сентиментален - ведь мне так много сил когда-то потребовалось на то, чтобы тебя завоевать - ты мне не поверишь, верно? Поэтому давай сойдемся на том, что мне было бы куда… удобнее, если бы в твоих землях все было по-прежнему, без всяких потрясений. - С чего ты решил… - Они будут, моя дорогая. Я, в отличие от идиота с того берега Ла-Манша, молокососа Альфреда и окончательно сбрендившего России, поклонником революций и республик не являюсь. В свое время нахлебался – хватит! Вместо управления и развития – сплошные разрывы и «обнуления» в экономике, политике, законодательстве, культуре. Преемственности власти нет – лишь борьба за нее, стратегии – тоже. Потому что каждый считает, что править достоин именно он, а достижения соперника не стоят ничего, и от них нужно избавиться – какие бы силы и средства страны на них не были потрачены, - поняв, что несколько увлекся, Артур сбавил тон, и гораздо тише произнес, - Хотя, конечно, я ценю это средство, если кого-то нужно спихнуть вниз или взбаламутить воду – для лучшей рыбной ловли. В зале кто-то задорно взвизгнул, послышался смех. Впрочем, тут веселились и кричали почти всегда. Хоть даже за «мирное» время, отсчитываемое после окончания Второй мировой войны и создания ООН, не было ни дня, когда где-то на планете не проливалась кровь. Но, быть может, именно по этой причине нации научились относиться к этому по-философски. Страдания любого из собратьев, казавшиеся его собственным людям трагедией, от которой должен содрогнуться весь мир - часто вызывали у этого самого мира лишь размышления о том, как воспользоваться происходящим с максимальной выгодой для себя. К тому же – по сравнению с людьми - личности воплощений всегда отличались меньшей индивидуальностью. В их психике куда сильнее было влияние коллективного бессознательного - которое по своей природе недалеко ушло от инстинктов, и было не слишком склонно к рациональному и высокодуховному поведению. - Глупости все это, - слишком уверенным голосом ответила Шарбат, - Будь все так плохо, разве революции были бы так привлекательны и распространены? И разве Великий Октябрь превратил бы отсталую Российскую империю в сверхдержаву? От тебя же остался лишь призрак. Артур, наконец, соизволил обернуться. Заложил руки за спину, нарочито внимательно осмотрел бывшую подчиненную с головы до ног. - Если бы я не знал цветов твоего флага, то решил бы, что ты ради Брагинского так разоделась. На мой взгляд, сочетание зеленого с красным – рискованно и граничит с вульгарностью. Но твоя швея, надо отдать ей должное, сделала почти невозможное. Надеюсь, республикой ты стала не ради того, чтобы произвести на него впечатление? - Не увиливай. Ты не просто так заговорил со мной. Ты никогда и ни с кем так не говоришь. Чего тебе надо? - Боюсь, это будет слишком сложно для твоего ума, - опять окатил ее своим фирменным презрительным взглядом Керкленд, - А от себя могу лишь посоветовать – выброси Брагинского из головы. Целее будешь. Сначала Шарбат хотелось «достойно» высказаться на его слова, но от последней фразы она покраснела, а потом побелела, как полотно. - Да, «это» заметно. Вот только того, в кого ты влюбилась, на самом деле не существует. После такого заявления девушка, понятное дело, воззрилась на Артура, как на сумасшедшего, поэтому он поспешил продолжить: - Если ты спросишь «Кто тогда сидит там, в зале?», я отвечу – «Россия». Все та же Российская империя, с которым ты познакомилась почти сто лет назад. А Союз… это лишь его сон. Мечта о совершенном себе и совершенном мире. Мечта в чем-то, конечно, весьма привлекательная, но от этого не менее призрачная. Брагинский сейчас, как лунатик. Живет в нашем мире, но его мечты и представления о нем – этому миру и его же собственному благу совершенно перпендикулярны. У него практически в кармане возможность создания и контроля сухопутной торгово-транспортной системы между Евразией и Африкой – «золотой мечты» любой континентальной державы – к тому же способной уменьшить влияние Альфреда в этом полушарии до нуля, но он даже не осознает толком, чем владеет и как это использовать для своей пользы! Брагинский и советская власть просто не мыслят этими категориями. Так что … лунатик, человек, упавший с луны. Который думает одно, говорит другое, а делает третье. Неизвестно, чего хотел добиться всеми этими громкими словами Артур, но у Шарбат в памяти всплыл день, когда они с Союзом шли среди апельсиновых деревьев и пышных полей цветущей Джелалабадской долины, и свежий ветер трепал его выбеленные солнцем волосы и ее выбившиеся из-под платка черные пряди. Иван тогда улыбался – так похоже, и непохоже на Империю – и много говорил. Говорил обо всем на свете, но особенно – о своих планах и да, конечно, мечтах. Они, впрочем, не слишком отличались друг от друга – Союз привык достигать поставленных целей, а не просто витать в облаках. Но теперь эта черта не казалась ей возмутительной, как при первой их встрече, когда у Союза из всех заслуг было только появление на карте мира. Молодой сильный мужчина, который знает, чего хочет и всегда добивается своего – найдет путь к сердцу женщины любой культуры. Помнила она и ощущение от прикосновения его ладони - сухой, теплой и шершавой от мозолей - когда на их пути растянулся неширокий ручей, и чтобы его перейти, ей пришлось опереться о его руку. «Лунатик? Не существует? Бред». Жаль только, что, по словам Ленинграда – теперь Шарбат точно понимала, что они были сказаны неслучайно – «отец и раньше не был особо склонен к любовным приключениям, а сейчас, похоже, и вовсе знает только одну форму любви – народа к партии и партии к народу». - Даже если так, чего мне бояться? - Того, что лапшу он тебе на уши развесит, как Союз, а обойдется с тобой, как тот, кем всегда являлся. География – это наш приговор. Какие бы формы правления и идеологии не изобретали наши дети. К тому же сны… они кончаются. А ты ему не пара. Кажется, в твоей культуре особенно хорошо понимают, что это такое. Шарбат тут же выпрямилась, но прежде чем успела спросить «А кто же тогда пара?» - над их головами прозвучала гулкая сирена, возвестившая об окончании перерыва, а сразу за ней раздался голос Германии, призывающего всех занять свои места. И вопрос так и остался незаданным – Афганистан разом вспомнила обо всех своих сомнениях, с которыми ехала на эту встречу. СССР - да и вообще никто из присутствующих – ничего не знал о готовящемся перевороте. Как-то его тут восприняли? Что если переворот сочтут незаконным, захотят устроить ей блокаду, или, поддержав свергнутого короля, развязать войну? Пока что законность новой власти признали только две страны в мире – Индия и Болгария. Не рассердится ли Брагинский на подобное самоуправство? Впрочем, первыми на кого, скорее всего, обрушится его гнев – будут его же военные советники и дипломаты, которые при всей своей многочисленности умудрились «проспать» такое событие. Или же это сказалось поверхностное отношение к делам в Афганистане со стороны самого Кремля? Хотя едва ли Болгария решился бы сделать подобное заявление сам… Голос Артура донесся словно издалека: - Боишься? Меня не боялась, а тут… Впрочем, может еще все и обойдется. Они сейчас благодушно настроены. Разрядка и все такое. Стараясь не смотреть ни на кого из присутствующих – благо, старые привычки отмирают медленно – Шарбат прошла на свое место. Как и флаги у здания Секретариата ООН, места стран вокруг стола были расположены по порядку английского алфавита, а потому Шарбат оказалась одинаково далека и от Джонса, и от Ивана. Зато на виду у обоих. Сухо прокашлявшись, младший Байлшмидт начал отчет о случившемся два дня назад в Кабуле военном перевороте, быстро и почти бескровно осуществленном «красным принцем» Даудом и вступившими с ним в сговор офицерами афганской армии. Пока он говорил, Шарбат осторожно наблюдала из-под полуопущенных ресниц за другими странами. У большинства из них на лицах, как и следовало ожидать, застыла скука. Многим совершенно искренне не было никакого дела до того, что твориться вне их собственных границ или, на крайний случай - у ближайших соседей. Поэтому-то – помимо прочих причин – многие народы легко поддерживали любое заявление своих сующих нос повсюду «покровителей» - за банальным отсутствием собственного мнения. Соседи же Шарбат, ее родственники и единоверцы, конечно, столь равнодушны не были. Китаю и Индии явно хотелось, чтобы жизнь в Афганистане как можно скорее вернулась к норме. Какие-то особо радикальные реформы и неизбежные из-за них потрясения были не в их интересах. Непримиримые Саудовская Аравия и Иран окатили Шарбат совершенно одинаковыми уничижительными взглядами – все знали, что Дауд был сторонником реформ, неизбежно ведущих к умалению влияния религии и традиционного уклада жизни. А Пакистан – этот странный мальчишка, возникший неизвестно откуда – умудрялся выглядеть одновременно и испуганным, и воинственным. Потому что Дауд был столь же известен своим пуштунским национализмом и исступленной ненавистью к проложенной британцами «линии Дюранда», из-за которой земли пуштунских племен оказались рассечены надвое. А в истории, и без того начавшего свою жизнь в крови Пакистана, уже были три войны с Индией - и последняя из них, отгремевшая всего два года назад, уже оставила его без восточных земель, на которых сейчас рос маленький Бангладеш. Война еще и с Афганистаном могла Пакистан просто добить. По лицу Джонса прочитать было ничего нельзя – ведь не принимать же дежурную улыбку в 32 зуба и всегда бодро поблескивающие глаза за истинное выражение чувств? Американец был очень молод и любил сыграть в простака, но это вовсе не значило, что он был им на самом деле. Его старший брат и наставник сейчас выглядел и вел себя куда открытее и искреннее. На Ивана смотреть она боялась. - Так каково же ваше собственное мнение о произошедшем, фройляйн Гула? Фройляйн? Опомнившись от раздумий, Шарбат честно ответила: - Я не знаю, что сказать. Для меня все произошедшее стало неожиданностью. Единственное, что могу сказать точно – мой народ радуется изгнанию Захир-шаха. И опереться бывшему королю не на кого. Но я опасаюсь, что он все же попытается вернуть власть, - она вопросительно взглянула на братьев-итальянцев, один из которых привычно спал, а второй только скривил в ответ нервную гримасу. Неожиданно ей на плечи легли крупные тяжелые руки, на одной из которых блестел знакомый черно-серебряный браслет. Сидевшая неподалеку Белоруссия - светловолосая девушка, очень похожая на Ивана – метнула в Шарбат такой взгляд, что если бы им можно было испепелить, то от воплощения Афганистана остался бы только разлетевшийся по залу пепел. Веселый синий взгляд за стеклышками очков, почему-то называемых их владельцем «Техасом» - тоже на миг стал слишком пристальным для доброжелательного. - Бывший, - выделил это слово Брагинский, – король часто бывал в Москве, отдыхал на дачах в Подмосковье, охотился с товарищами Хрущевым и Брежневым в Завидово… Одним словом, мне доводилось его видеть неоднократно, и на меня он произвел впечатление человека образованного и благоразумного, хоть его воззрения были ограничены его положением. Полагаю, вполне возможно уговорить его принять выбор народа Афганистана. Правда, моих людей он может счесть пристрастными, поэтому лучше было бы сделать это кому-то из западных наших товарищей. В знак потепления наших отношений я надеюсь, что в этой просьбе мне – вернее, нам – не откажут. У Артура дернулись вверх уголки рта. - Я же со своей стороны хочу поздравить – и все, думаю, меня в этом поддержат – «афганский народ» с этим… выдающимся достижением. Я глубоко убежден, что оно станет залогом будущего развития и процветания Афганистана. Примечания: В ночь с 16 на 17 июля 1973 года ряд офицеров афганской армии (среди которых были как коммунисты, так и националисты) под руководством двоюродного брата короля – Мухаммеда Дауда – совершили вооруженный переворот, по итогам которого монархия была ликвидирована, а Афганистан - провозглашен республикой. Сам Захир-шах в это время находился в зарубежной поездке (сначала в Англии, потом в Италии), где проходил курс лечения. Толчком к перевороту стал тяжелейший кризис монархического правительства, подстегнутый засухой и голодом 1971-72 годов. Заговор вызревал довольно долгое время, но его реализация постоянно откладывалась. Весной 1973 года из одной военных частей даже были выведены и направлены на Кабул танки, но тогда заговорщики предпочти отступить, а расследование инцидента оказалось поверхностным. По сути, полноценное расследование было начато только 5 июля генералом Абдулом Вали, который сначала сопровождал короля в его зарубежной поездке, но по совету англичан спешно вернулся в Афганистан. Однако же, арестовать основных заговорщиков он уже не успел. Переворот оказался почти бескровным (достоверно известно только о 8-ми погибших), открытые сторонники короля были высланы из страны, а сам он – предположительно по совету западных стран – чтобы не начинать гражданскую войну, отрекся от престола. В эмиграции Захир-шах и его семья провели почти 30 лет. Вернуться в страну на положении обычных граждан им разрешили только в 2002 году. Но на самом деле «республикой» Афганистан стал только на словах. Де-факто же этот период истории страны часто называют «диктатурой Дауда», так как тот распустил парламент, полностью сосредоточил в своих руках всю полноту власти (чего не было даже при короле) и начал репрессии против недовольных и с «левого», и с «правого» крыла. Все это привело к еще большей радикализации этих направлений, их непримиримой борьбе, как между собой, так и с Даудом, а в итоге – к Саурской революции и гражданской войне. Флаг Афганистана – триколор с поперечными (в некоторые исторические периоды – продольными) черно-красно-зелеными полосами.