Надежда — это жесткий и приставучий репей, который нужно от себя отодрать. Это пагубная страсть, от которой надо избавиться.
— Гермиона, может, ты… — Нет. — Но может, все-таки… — Нет. — Но, Гермиона, он же… — Нет, Гарри. Она резко останавливается, отчего идущий чуть позади Поттер чуть не врезается в нее, едва успев вовремя затормозить, и поворачивается к другу, складывая руки на груди, сжимая зубы, но стараясь при этом выглядеть менее злой, чем есть на самом деле. — Я пыталась с ним подружиться, ты знаешь, — после недолгой паузы продолжает Гермиона. Она быстро, даже немного резко заправляет упавшую на лицо прядь непослушных волос. — Правда, я пыталась. Но не вижу смысла в продолжении попыток поддержания хотя бы нейтральных отношений с человеком, который прямым текстом послал меня. Раз уж ему так претит общение со мной — пожалуйста. Я не навязываюсь. Она видит, как Гарри запрокидывает голову назад и закрывает глаза с беззвучным стоном отчаяния. Последние несколько дней он только и делает, что бегает от Рона к Гермионе, от Гермионы — к Рону в попытках помирить их. Пока что абсолютно безрезультатно. Но что поделать, если его друзья настолько горды и упрямы, и никто из них не хочет пойти навстречу другому. Да уж, два барана на мосту. Честно признаться, Поттер абсолютно не был доволен сложившейся ситуацией и, что греха таить, винил в этом исключительно Уизли. Он совершенно не понимал, как можно было сказать подобное девушке, да еще и их общей подруге. В конце концов Рон даже не был пьян, чтобы все сказанное можно было свалить на алкоголь. — Он не хотел этого говорить, — Гарри снова пытается убедить подругу в том, что ей нужно простить Рону его глупость, но, кажется, и эта попытка будет провальной, судя по тому, как качает головой Грейнджер, делая шаг назад. — Нет, Гарри, хотел, — не соглашается, — ты и сам прекрасно знаешь, что хотел. Ему просто был нужен повод, чтобы высказать это. Он меня ненавидит из-за того, что я всего-лишь учусь не на том факультете. Его предрассудки в конце концов погубят его. И, нет, даже не пытайся, я не пойду мириться. Он меня оскорбляет, а я еще и первый шаг должна делать? Ни за что. Я больше не хочу с ним разговаривать. Желательно, никогда. Буквально по слогам Гермиона произносит последнее слово, как бы говоря, что на этом их бессмысленный и абсолютно непродуктивный разговор окончен. Гарри больше ничего не говорит, только кивает в знак того, что он понял ее позицию и смирился с ней. И это словно сигнал — Грейнджер тут же разворачивается и быстрым шагом покидает компанию Гарри Поттера. Он разозлил ее. Сильно. Зачем он пытается помирить их с Уизли? Понятно же, что ничего не выйдет. Гермиона ни за что не простит рыжему ублюдку те слова, что вылетели из его грязного рта тогда в пабе. Он слишком много о себе вообразил. Считает себя выше других только потому, что попал на львиный факультет? Это просто смешно. Его место, кажется, как раз на Слизерине, тут он точно нашел бы себе компанию. Такой же жалкий, противный, склизкий подонок. Как же он ее бесит. От одной только мысли об этом рыжем выродке хочется сунуть два пальца в рот. Возможно, она все воспринимает в штыки, но сейчас ей кажется, что она никого не ненавидит больше, чем Рона Уизли. Именно он направляет ее мысли в ненужное русло с названием «А может, от одного Непростительного ничего не будет?» Как же хочется… как же хочется… дьявол, она сама не знает, чего ей хочется, чтобы с ним произошло. По меньшей мере — пусть он будет заперт в Тайной комнате с живым василиском. Она почти влетает в кабинет заклинаний и, стараясь успокоить почти вышедшие из-под контроля эмоции, садится как можно дальше ото всех. Сейчас ей совсем не хочется сидеть, как обычно, за первой партой, постоянно тянуть руку и вообще принимать участие в уроке. Ей сейчас просто надо успокоиться. Попытаться отыскать что-то, что сможет доставить ей в некотором смысле умиротворение, что сможет расслабить ее и позволить забыть о придурке-Уизли. — Грейнджер? Разве ты не должна сидеть перед самым носом Флитвика? Гермиона смотрит на человека перед ней, с несвойственной ей медлительностью соображая, кто этот человек, и о чем он говорит. Впрочем, осознание приходит относительно быстро, и Грейнджер, качнув головой, выдыхает, потирая переносицу. — Я… — она запинается, мысли немного путаются, разумом она еще не на уроке, — извини, мне просто нужно… я сейчас уйду, не беспокойся. — Нет, я не это имел в виду, — тут же жестом останавливает ее, почти вставшую, Забини, садясь рядом. — Можешь остаться, тут все равно никто не сидит. Гермиона благодарно кивает ему и достает вещи из сумки. Да, точно, здесь же сидит Забини. Обычно в гордом одиночестве. И это всегда немного удивляло Гермиону, ведь на остальных уроках мулат предпочитает компанию Малфоя или Нотта, с которыми о чем-то переговаривается весь урок. Может, заклинания волнуют его больше остальных предметов? Это было бы удивительно, но вызвало бы у Гермионы какое-то приятное чувство, скорее всего. В любом случае приятно видеть, как кто-то, кого ты всю жизнь считал раздолбаем, который положил на учебу все, что только можно было, вдруг берется за учебники. Урок еще не начался, в классе собралось еще совсем не много студентов, но преподаватель уже здесь: Флитвик, как всегда, сидит за столом на огромной куче книг и что-то усердно пишет в своем пергаменте, нахмурившись и, видно, полностью погрузившись в работу. Признаться, сейчас Грейнджер чувствует некоторое напряжение, возникшее между ней и человеком возле нее. Они с Забини всегда держались на расстоянии друг от друга. Во всех смыслах этого слова. Он даже почти не оскорблял ее, даже в компании Малфоя. Он, скорее, поддерживал нейтралитет. Отчего сейчас хоть и чувствовалось напряжение, но сто крат меньшее, чем если бы на его месте сидел тот же Уизли. И почему это первый человек, ассоциирующийся у нее с ментальным напряжением? — Ты чем-то расстроена? — Что? Вопрос звучит слишком неожиданно для нее, отчего Гермиона оборачивается к юноше с непониманием к глазах. «Тебе правда это интересно, Забини? Вот уж не думаю.» Но вместо этого только одно маленькое «что». Прекрати это, Грейнджер, не так уж и неожиданно слышать от Забини подобное, разве нет? В смысле, от него уж более ожидаемо, чем от остальных твоих сокурсников. Успокойся, он не такой уж и плохой. Помнишь, он не рассказал о том рисунке всему факультету? — Ты выглядишь немного злой, — поясняет Блейз с самым непринужденным видом, откидываясь назад, опираясь спиной о каменную стену класса. Он выглядит действительно заинтересованным в ее состоянии, что немного напрягает Гермиону. — Это из-за Уизли? — Что? Откуда ты знаешь о Уизли? — Сложно было не услышать его громогласное «пошла ты нахуй, Грейнджер», — слегка усмехается Забини, проводя рукой по волосам. Гермиона провожает этот жест взглядом и вспоминает Малфоя, делающего то же самое. У Малфоя волосы были длиннее и, абсолютно точно, мягче. Они немного взъерошились тогда, отчего укладка перестала быть идеальной, но что, вне всяких сомнений, добавило ему еще больше этого странного шарма, такого притягательного и сладкого. Грейнджер невольно облизывает губы, как будто эта сладость сейчас у нее на губах, и она хочет вновь почувствовать ее. Она даже помнит, что он сказал ей в тот момент, когда запускал пальцы в волосы. «Если захочешь еще, ты знаешь, где меня найти.» Она старалась не думать о той части дня все последующие дни. Старалась выбросить это из головы, как ненужный мусор, ведь это и было, с одной стороны, ненужным мусором. А с другой… с другой, это пробудило в ней какую-то детскую надежду на то, что он не так уж сильно презирает ее. Он поделился с ней сигаретой, он ни разу не оскорбил ее в той подворотне, он был с ней не то что бы милым, но не таким, как обычно. Он не был под маской циника. Он был почти что собой. Но не обольщайся, Грейнджер. Ты же сама все прекрасно понимаешь — негласное правило перекура. Ты просто ставишь все на паузу и наслаждаешься сигаретой. Без всех переживаний, эмоций относительно окружающих, без мыслей. Ты просто ставишь на паузу свою жизнь. Она не может не думать об этом. Мысли все равно периодически возвращаются к этой теме и крутятся, крутятся вокруг одного и того же. Ее внутренний бес нашептывает ей, что это выход. Что это поможет. Стоит только найти Малфоя и попросить еще. Просто еще. Почему нет? Никотин убивает? Так она все равно рано или поздно умрет. А если есть способ хоть на время заглушать все то, что терзает ее изнутри, кроша ребра в пыль, каждый день, то почему бы не воспользоваться им? Почему бы просто не облегчить себе жизнь? — Да, — она быстро кивает, поджимая губы. Она задумалась, и Забини, кажется, это заметил, но ничего не сказал, терпеливо ожидая ответа, — да, это из-за него. Он просто придурок. Но не думаю, что тебе есть до этого дело. — Ты права, — соглашается Блейз. — Уизли тот еще кретин. Не удивительно, что они с Поттером сдружились — рыжий не в состоянии жить без собственного мозга, вот и паразитирует. — Я думала, ты недолюбливаешь Гарри. — Немного, — Забини пожимает плечами, переводя взгляд с Гермионы куда-то в пространство, — но он мне нравится намного больше Уизли. В том плане, что у Поттера хотя бы голова на плечах есть и хоть какая-то логика. Уизли же лишен и того, и другого. Она не уверена, говорит ли Блейз правду или просто хочет поддержать, но Грейнджер в любом случае приятны его слова. И почему они раньше не пытались наладить контакт? Мулат кажется вполне приятным молодым человеком, который, по всей видимости, не настроен враждебно по отношению к ней. Возможно, они могли бы стать неплохими друзьями. Но… нет. Он слишком близкий друг Малфоя. Он лучший друг Малфоя. Она — худший его враг. Это абсолютно невозможно. — Идешь завтра на игру? — Да, разумеется, — кивает Гермиона. — Я не могу пропустить квиддич, хоть и не очень люблю его. — Почему ты не любишь его? — Не знаю, — она пожимает плечами, — он слишком жесток. Игры не должны заканчиваться переломами и недельными больничными. Блейз смотрит на нее немного удивленно, но в целом видно, что он вполне согласен. К сожалению, ответить он ничего не успевает — звенит колокол, оповещающий о начале уроке, и Флитвик тут же оживает, приветствуя студентов, и начинает урок.***
Гриффиндор против Слизерина. Этих квиддичных матчей студенты Хогвартса ждут всегда с особенным нетерпением и интересом. Спортивное противостояние команд двух враждующих факультетов всегда вызывает дикий ажиотаж. Что удивительно, так это то, что такие матчи почти всегда — все-таки из Уизли вратарь, мягко говоря, так себе — оканчиваются победой красно-золотых, что злит слизеринцев буквально до пара из ушей. И это всегда забавляет Грейнджер. Она никогда не понимала, почему всем так важна победа в квиддичном матче. В смысле, это же никак не влияет ни на жизнь игроков, ни на их оценки, например. Только из-за азарта? Бред. Зачем калечить себя ради азарта? Неужели ее сокурсники настолько отбитые? А если не из-за азарта, то из-за чего же? Скажете, обычной смертной, как она, этого не понять? Возможно. Ведь Гермиона искренне не понимает этого. И тем не менее, каждый раз приходит на поле, занимает место на трибунах, разумеется, подальше от остальных, и следит за игрой. Но ни один матч не вызывает у нее каких-то эмоций. Ни один матч не заставляет ее прыгать на месте от радости, когда кто-то из своих забрасывает мяч в кольцо противоположной команды, или расстраиваться, когда квоффл забрасывают слизеринцам. Это немного странное чувство — отсутствие чувств, когда у всех остальных эмоции во время игры просто зашкаливают. Везде белая ворона, да, Грейнджер? Люди снуют туда-сюда, проходят мимо нее, занимая места на лавочках, чтобы было удобно наблюдать за игрой. Кто-то принес с собой плакаты, кто-то будет размахивать факультетскими флагами или шарфами, а кто-то приготовил мегафон, чтобы подбадривать игроков кричалками. Каждый факультет сегодня сплотился еще сильнее, чем обычно. Гермиона смотрит и видит, как на поле выходят две команды: красно-золотые и серебристо-зеленые. Капитаны пожимают друг другу руки, и по свистку мадам Трюк все четырнадцать игроков разом взлетают в небо. Взгляд Грейнджер быстро находит черноволосого гриффиндорского ловца, за которым она сегодня и собирается наблюдать, мысленно надеясь, что он сможет поймать снитч раньше ловца ее команды, раньше Малфоя. Интересно, а болела бы она за Малфоя, если бы полтора месяца назад не начала общаться с Поттером? Скорее всего, да. Ведь раньше она недолюбливала Поттера даже сильнее, чем Малфоя. Она мысленно обещает себе внимательно следить за игрой в этот раз, но как только раздается второй свисток, говорящий о том, что мячи выпущены, и игра началась, она почти сразу же теряется: игроки летают настолько быстро, что она даже не понимает, кто есть кто, и Гермиона осознает, что потеряла из виду Гарри, которого буквально на несколько секунд закрыли собой другие игроки. Но видимо, в этот момент Поттер и решил сменить свое местоположение, оставляя Грейнджер лихорадочно бегать глазами по всему полю в его поисках. Вокруг нее стоит шум слизеринцев, активно болеющих за команду своего факультета, так что Гермиона почти не слышит комментариев Ли Джордана, выхватывая лишь отдельные фразы, которые дают ей смутные представления о происходящем. Идет десятая минута игры, Гермиона уже более-менее смогла сориентироваться и начать нормально следить за игрой. Гриффиндор проигрывает Слизерину со счетом, кажется, 30:10. Или 40:10. Неважно, главное, что Уизли — один из худших вратарей за всю историю существования школьного квиддича. Эта мысль приносит какое-то садистское удовольствие Гермионе, но в то же время клянет рыжего, ведь из-за него Гриффиндор может действительно проиграть, а она не хочет проигрыша Гарри. Или выигрыша Малфоя? Одно и то же. Хотя, возможно… Ее мысль вдруг резко обрывается. Взгляд случайно цепляет Гойл, к которому секунду назад подлетел Диккенс и начал что-то говорить. Он кивает товарищу по команде и тут же крепче сжимает биту. Вертит головой в поисках чего-то, и вдруг взгляд его останавливается. Слизеринец отправляет метлу вперед, быстрее, быстрее. Он нагоняет бладжер, обходит его, замахивается битой. Удар. Сильный, меткий. Грейнджер едва успевает проследить за мячом. Все происходит слишком быстро. Она видит Гарри, летящего на всей скорости с протянутой рукой. Она видит летящего в сантиметрах от него Малфоя с полной сосредоточенностью и абсолютным напряжением на лице. Она видит бладжер. Секунда. Черный мяч на всей своей скорости влетает в ловца гриффиндорской команды, безусловно, ломая тому ребра. От неожиданного удара, Гарри теряет равновесие, он разжимает руку на метле как раз в тот момент, когда Малфой уже поравнялся с ним. И наклоняется вбок. Метлу начинает уводить в сторону, но Малфой не замечает этого. Раз. Поттер врезается в слизеринца, сбрасывая того с метлы, и падает, не в силах удержаться сам. Два. Гермиона, словно загипнотизированная, смотрит. В глазах — страх. В глазах — ужас. Они же разобьются. Вот сейчас. Они оба упадут на землю и убьются. Как такое может быть? Три. Она чувствует, что ей не хватает кислорода. Когда она перестала дышать? Четыре. Она уверена, что слышит хруст костей обоих парней, когда она приземляются на твердую землю. Несколько секунд на стадионе воцаряется абсолютная тишина. Никто не понимает, что происходит. Игроки застыли в небе, словно кто-то дернул переключатель. Казалось, остановилось само время. И только упавшие неподалеку от юношей метлы приводят наблюдающих в чувство. Кто-то кричит. Люди вскакивают со скамеек и бегут вниз. Гермиона не может сдвинуться с места, ее несколько раз толкают пробегающие студенты. Они все бегут на поле посмотреть, что случилось с ловцами. Мадам Трюк с полнейшим ужасом на лице бежит быстрее всех к студентам. Грейнджер не может сделать и шагу. Пять. Они же не погибли? Они же оба живы, правда? Правда?***
Она приходит в себя только, когда почти все уже отправились обратно в замок. Малфоя и Поттера забрали в больничное крыло на носилках. Мадам Трюк, узнав, что причиной всему был Гойл, очень долго и очень громко кричала на слизеринца. Но Гермиона почти не слышала. Она словно оказалась внезапно за границей этого мира, выпала из реальности. Она больше ничего не чувствовала, ничего не ощущала, ничего не слышала и не видела. В голове билась одна единственная мысль: они живы? Они живы, вашу ж мать? Они не могут умереть. Ни Гарри, ни Малфой. Они не могут. Оба. Не могут. Только не сейчас, только не тогда, когда они подружились. Только не тогда, когда она нашла что-то, растапливающее лед между ними. Не сейчас. Пожалуйстанесейчас. Ее руки дрожат. Она слишком часто моргает. Но она старается не останавливаться. Не так. Но она не может остановиться. Она бежит, почти со всех ног, запинаясь, почти падая. Задевая кого-то на своем пути, на автомате, шепотом извиняясь, не осознавая, что человек ее не слышит. Она не понимает. Ее сейчас не волнует. Она должна увидеть Гарри. Определенно, она должна увидеть Гарри и услышать, что Малфой жив. Именно так. Именно в таком порядке. Она бежит по Хогвартсу. Сворачивает то туда, то сюда. Бежит вверх по лестнице, падает, поднимается. И бежит. Что заставляет ее бежать так быстро? Ты даже не можешь назвать его другом, Гермиона. Он твой приятель. Он единственный, кто поддерживает с ней хорошие отношения. Она боится того, что он умрет от бладжера вкупе с падением. Она боится потерять доброе отношения к себе. Она боится потерять то, что только успела обрести. Она боится того, что ее потаенные страхи сбудутся. Господи, пожалуйста, не лишай ее второго человека, который не относится к ней с пренебрежением и презрением. Господи, пожалуйста, не наказывай ее так. Она же не заслуживает этого. Она не заслуживает потерять это вновь. Гермиона заворачивает за угол, уже протягивая руку, чтобы открыть дверь больничного крыла, но вдруг… зеленый цвет заполняет все поле зрения. Она секунду упирается лбом в чью-то грудь и резко делает шаг назад, чисто на автомате. От неожиданности она теряет равновесие и отклоняется назад, секунда — и она окажется на полу. Но вдруг чувствует, как теплая рука хватает ее за запястье и тянет на себя. Это приводит ее в себя, и Грейнджер трясет головой. Поднимает взгляд. И — снова перестает дышать. Как будто в нее сейчас прилетел тот самый бладжер, вышибая из легких весь воздух. — Ты чуть не сшибла меня с ног, потому что так сильно беспокоилась о моем здоровье? Его голос отрезвляет, и Грейнджер слегка хмурится. Он даже в такой ситуации умудряется шутить. Как он может сейчас шутить? Он же чуть не расшибся из-за этого чертова Гойла! — Гарри, — только и произносит Гермиона. — Он жив? Теперь хмурится Малфой. Это имя режет ему слух, Гермиона видит, но сама не понимает, почему проигнорировала вопрос-насмешку и спросила о приятеле. Потому что он тебе важнее, думает она. Да, но Малфой тоже пострадал. Ты же могла поинтересоваться его самочувствием. Ты же могла посочувствовать ему. Малфой расцепляет пальцы, освобождая ее руку от своей. Он до сих пор держал ее? Грейнджер делает еще шаг назад, опуская взгляд и поджимая губы. Идиотка. — Да. Одно слово ядом вылетает из его уст. Он слишком недоволен, он разозлился. Почему? Почему он разозлился? Неужели из-за того, что она не интересуется его здоровьем? Но вот это как раз и было бы странно. Она бы не стала, она не должна интересоваться его самочувствием — они не друзья. Они даже не приятели. Они просто однокурсники, которые перестали общаться. Они больше никак не связаны друг с другом, у каждого свой мир. Их разделяет то самое «грязнокровка», слишком часто слышимое со стороны юноши. Несколько времени они стоят в тишине. Абсолютном, непоколебимом молчании. Все уже сказано. Стоит разойтись в разные стороны: он — к своим друзьям, она — в больничное крыло к Гарри. Но они стоят в тишине, не способные сделать и шага. Оба. Гермиона отмечает, что, видимо, Малфой не сильно ударился, раз его уже отпустили. Возможно, из-за того, что его не задел бладжер, пущенный в Гарри. И это осознание проходит по позвоночнику слабым облегчением. Она беспокоится за Малфоя? Наверное, да. Она скажет ему об этом? Определенно, нет. И вдруг он словно просыпается ото сна. Малфой ведет головой в сторону, больше не смотрит на Грейнджер. Быстро обходит ее, не говоря ни слова. Она открывает рот, но слова застревают в горле. Что она хочет сказать? Уже неважно. Малфой либо не замечает этого, либо делает вид, что не замечает — в любом случае, он быстро скрывается за поворотом. Запах пота и сигарет шлейфом тянется за ним, и Грейнджер невольно глубже вдыхает, позволяя этому сигаретному запаху наполнить ее легкие. Шумно выдыхает. Берется за ручку и тянет на себя дверь.