Хоть одно моё слово звонит в колокольчик твоей памяти?
— Ты не мог видеть меня, Уизли, — твердым голосом говорит Гермиона, хотя на самом деле ее пробирает дрожь. От страха, от ужаса. Он буквально сковывает ее кандалами, тянущими руки вниз, а вслед за ними — ее саму. Ей нельзя допустить, чтобы Уизли думал, что это действительно была она. Ей нельзя допустить, чтобы эта информация, даже как нелепый слух, расползлась по замку, словно ядовитая змея, отравляющая своим ядом ее и Малфоя. В особенности — ее. Хотя по репутации Малфоя это ударит сильнее. Гермиону окрестят разве что очередной галочкой в списке похотливого ублюдка, которому захотелось добавить в свою коллекцию «экзотики». Но вот Малфой… да уж, поцелуй с презираемой практически всеми грязнокровкой не принесет ему хвалебных отзывов. Он ведь запачкался, когда прикоснулся к ней. — Да ну? — тон его голоса повышается, Рон сильно злится, и она чувствует это. Эта злость витает в воздухе, отравляя его. — А я вот почему-то уверен, что это была именно ты, Грейнджер. Стонала, как последняя шлюха, вся изнемогала от желания поскорее оседлать его. Ей противно. Противно находиться в его обществе, слушать его нелепые обвинения. Он говорит ужасные вещи, которые являются настолько абсурдными, что становится смешно и страшно одновременно. Ей противно. От того, что он смеет произносить подобное, высказывать вслух свои грязные, пошлые мысли, подозрения, не имеющие под собой никакой почвы, являющиеся голословными обвинениями в ее адрес. Ей противно. От того, что где-то в глубине души она понимает, что он прав. Она действительно хотела Малфоя в те мгновения. Хотела больше, чем просто поцелуй. Больше, чем объятия. Больше, чем. Ближе. Ей хотелось его ближе к себе. Соприкасаться не только губами и руками, но всем телом. Каждой клеточкой — без остатка. Слиться в одно целое и ощутить гармонию — так ее к нему тянуло. — Это нелепо, — с деланной насмешкой, — ты не в своем уме. Ты действительно думаешь, что такой как Малфой станет пачкаться о такую как я? Я же грязнокровка, Уизли, забыл? С какого перепугу Малфою вообще стоит касаться меня? Он замолкает. Ему нечего больше ей ответить. Видимо, его мозг настолько крошечный, что он не может придумать достойный ответ. Его так легко заткнуть, что просто смешно. И почему она вообще до сих пор с ним говорит? Он ведь — никто. Пустое место. Ничтожество. Почему Гарри вообще с ним дружит? В нем нет ничего. Он слабый, бесхребетный, зависимый от чужого мнения и не может за себя как следует постоять. Девчонка сумела обвести его вокруг пальца и заткнуть за две минуты разговора. О каком авторитете вообще речь? — Знаешь, Уизли, в следующий раз, — она откидывает волосы назад и разворачивается к выходу, хватаясь за ручку двери, — придумай что-то более реалистичное. Твои фантазии слишком нелепы, а обвинения — голословны и смешны. Если уж я тебе не нравлюсь, то дискредитируй меня другими способами. Открывает дверь и оставляет Рона наедине с собой и осознанием, насколько же он глупо поступил, решив прижать ее к стенке таким надуманным обвинением. Пускай оно и было обоснованным. Но ведь она никогда не признает этого, правда? Конечно, нет. Она даже себе не хочет признаваться в том, что все то, что было прошлой ночью — реально. Потому что она… боится? Да, наверное. Она боится признать эту чертову правду и принять ее, принять то, что совершила такую ужасную ошибку, поддавшись мимолетному искушению. Впрочем, это же Малфой полез к ней. Разве нет?***
— Э-эй, наконец-то! — восклицает юноша, откладывает книгу на прикроватный столик, заметив страницу на которой остановился, и приподнимается в кровати, улыбаясь своему посетителю. — Я уже думал, что ты совсем забыла про меня. — Я не была тут всего… сутки? Гарри, ты настолько сильно привязался ко мне, что уже не можешь прожить без меня ни минуты? — она усмехается, присаживаясь на край кровати, и поправляет волосы, смотря на него с самой искренней улыбкой, на которую только способна. После этой стычки с Роном ей просто необходимо было увидеть кого-то, поговорить с кем-то, кто не относится к ней пренебрежительно или с презрением и ненавистью, кто, наоборот, будет рад ее видеть, кто сможет отвлечь ее от этого рыжего мудака и кошмарных мыслей, вертящихся в голове на протяжении всего утра и дня. Мыслей о Малфое, в основном. Она не пересекалась с ним сегодня. По правде, даже не видела его. И в какой-то момент ей показалось, что он мог снова исчезнуть, как было недавно, на пару дней. Даже надеялась на это, потому что ей нужно было время, чтобы все осмыслить, обдумать, прийти к какому-то итогу, выработать для себя план действий, план своего поведения. Хотя, Салазар, что тут было выстраивать? Ясное же дело, что для него это ничего не значит! Просто пьяный поцелуй. Просто ошибка. Просто этого-не-было. Скорее всего, он даже и не помнит об этом. — Я тут загибаюсь от скуки, — сетует Поттер, делая страдальческое выражения лица, что вызывает у Грейнджер улыбку. — Пытаюсь развлечь себя чтением, но, черт, это все-таки твоя стезя. Кстати, Рон обещал заскочить перед обедом, но, видимо, променял меня на еду (Гермиона не может удержаться и закатывает глаза). Что-то случилось? Случилось? О, вовсе нет, Гарри. Тебе не о чем волноваться. Просто твой мудодруг решил надавить на меня, обвинив в связи с Малфоем, знаешь, нашим неприятелем, а еще фактически назвал меня его шлюхой, отчего мне тут же захотелось сломать его веснушчатый нос. Нет, Гарри, конечно, ничего не случилось. — Нет, все в норме, — она покачивает головой и выдавливает полуулыбку, фальшивую, но, видимо, убедительную, потому что Гарри, хоть и сомневается несколько мгновений, но все же кивает. — Просто… он меня бесит. Мягко говоря. — Ты все еще злишься на него из-за того, что произошло в Хогсмиде? — Дело не в этом, Гарри. Я привыкла к враждебности. Я привыкла к агрессии, ненависти, презрению. Я привыкла к оскорблениям. Но он, знаешь, он ведет себя, как маленький ребенок, у которого я отняла любимую конфету, хотя я не сделала ему ровно ничего. Я же даже не общалась с ним до того, как вступила в ОД. Меня раздражает то, что он даже не знает меня, а смеет вести себя… так. Она глубоко вздыхает и переводит взгляд на окно, за которым видит серое небо, затянутое тучами, грозящими вот-вот пролиться сильным дождем. Полностью отражает ее настроение. В такие моменты она ощущала некоторое единство с природой, которая очень часто вот так угадывала ее настроения. Словно Гермиона может управлять погодой за счет своего эмоционального состояния. Забавно, однако. — Слизеринцы причинили ему много неприятностей, Гермиона, пойми его. Особенно Малфой и его компания. Ты же знаешь, что его семья не сильно обеспечена, им до богатства Малфоев, как до Австралии пешком, и он комплексует по этому поводу. И он выражает эти комплексы через агрессию на всех, кто носит на груди эмблему зеленого факультета. Ему проще ненавидеть, понимаешь? — Да, но… почему он не хочет понять и меня? Почему не хочет войти в мое положение? Он же прекрасно знает, как слизеринцы относятся к маглорожденным. И он так же прекрасно знает, что именно такой я и являюсь. Зачем добавлять еще больше негатива в мою жизнь? Ему нравится это? — Я не знаю, Гермиона, — Поттер качает головой и устало потирает переносицу, думая о том, насколько же все-таки непростая ситуация возникла между двумя его друзьями, а он не может разрешить этот конфликт, потому что сам до конца не понимает причины его возникновения. Настоящей причины. — Я не понимаю, что творится в его голове. Но, согласен, ему следует быть снисходительнее к тебе. Она не отвечает. Просто не знает, что ответить. Ей совсем не хотелось касаться этой темы и особенно грузить Гарри своими проблемами, но это само как-то вышло. Она молчала очень долго, копя все в себе, анализируя, обсасывая эти мысли в одиночку, и, вероятно, просто уже не смогла сдержаться, что бы не заговорить вслух об этом. Так сказать, признать данную проблему и попытаться обсудить ее с кем-то, кто сможет помочь ей хоть немного. И она ничуть не пожалела, что выплеснула это все на Гарри. Потому что он понял ее и поддержал. Как настоящий друг. Какое же это на самом деле счастье, думает Гермиона, иметь друзей, обладать такой роскошью, как друг, человек, которому можно доверять. Не у каждого есть такая возможность. А у нее появилась. Благодаря тому, что она просто сунула нос не в свое дело. — А как вообще твои дела? Расскажи, что произошло за день, — просит Гарри, успешно меняя тему на более позитивную, чтобы не сильно расстраиваться и расстраивать Гермиону мыслями о Роне, который, по мнению Поттера, действительно ведет себя как редкостный козел. — О, ну, на самом деле, ничего особо интересного, хотя, знаешь, сегодня Невилл… Она замолкает на полуслове — ее прерывает открывшаяся с характерным скрипом дверь в больничное крыло, на звук которой тут же едва ли не синхронно поворачиваются две головы, и у Гермионы перехватывает дыхание. Задумчивый, хмурый, даже несколько подавленный, Драко Малфой входит в комнату, закрывая за собой дверь, и бегло осматривается в поисках кого-то. Его взгляд останавливается на Гермионе, и юноша на секунду замирает. Она может поклясться, что в этот самый момент он задерживает дыхание. А после — переводит взгляд с нее на лежащего на кровати Поттера, и взгляд его становится несколько злее. Она сидит, замершая, словно в оцепенении, ни в силах пошевельнуться. Взгляд неосознанно падает на губы, сейчас сжатые в тонкую полоску, и тут же на ее собственных губах призраком проносятся воспоминания его прикосновений к ним. Она вспоминает их вкус. Кофейный, смешанный с сигаретами и алкоголем. Такой манящий, такой притягивающий. Гермиона невольно облизывает губы и видит, как он прослеживает это движение и тут же резко отводит глаза, сжимая зубы. Она не ожидала его увидеть. В смысле, не сейчас. Она хотела этого, да. Хотела посмотреть ему в глаза и понять, как он на самом деле относится к тому, что произошло. Не как он скрывается под маской, а что действительно чувствует, прокручивая тот момент у себя в голове. Но не здесь. Не при Гарри. Не сейчас. И тем не менее, она не видит в нем ничего. Совсем ничего. Его взгляд — пустой. Его взгляд — сквозь. Его взгляд — как обычно. С презрением, раздражением и намеком на ненависть. С высокомерием, самовлюбленностью и цинизмом. Такой, к какому привыкли все, кто не входит в его окружение. Такой, который присущ только Драко Малфою. Такой, который стал его чертовой фишкой. Такой, который она так ненавидит. И это злит ее. Это было ожидаемо, но это так чертовски злит ее. Почему он не выражает ничего, глядя на нее? Для него это действительно ничего не значило? Нет, разумеется, для Грейнджер это уж точно ничего не значит, но… черт. Она ожидала совсем не этой реакции, не такой. Не такой равнодушной. Слишком многого хочешь от человека, который презирает тебя, Гермиона. Слишком многого. Неужели ты и правда думала, что это как-то заденет его? В хорошем или плохом смысле — неважно. Ты и правда думала, что ему будет не все равно на такую ошибку, как тот поцелуй, о котором он, скорее всего, жалеет и хочет забыть? И вспоминает с раздражением и отвращением от того, что допустил подобное. Допустил себе замарать руки — губы — о грязнокровку. Если это действительно так — ты наивна, Грейнджер. — Мадам Помфри тут? — молчание, вызванное неожиданностью его появления, прерывается и приводит в себя. Она моргает и поворачивает голову к Гарри. — У себя в кабинете, — голос гриффиндорца звучит небрежно, слегка пренебрежительно, словно он хочет как можно скорее избавиться от общества ненавистного ему слизеринца. Впрочем, чего уж, так и есть. Малфой молча и быстро кивает и едва ли не бегом пересекает комнату, скрываясь в дверях кабинета медсестры. Наступает неловкое молчание между Гермионой и Гарри. Она не знает, почему оно возникло, ведь не произошло ничего необычного. Просто пришел студент и спросил о присутствии здесь нужного ему человека. Что в этом такого? Почему после этого их с Гарри беседа прервалась? — Так… что там с Невиллом? — через несколько секунд произносит Поттер в надежде вернуться к тому, о чем они говорили, и разрядить обстановку. Она с удовольствием подхватывает эту тему и продолжает свой рассказ о еще одном «удачном» дне Невилла Долгопупса, иногда посмеиваясь над неуклюжестью гриффиндорца. И через какое-то время она чувствует, что расслабляется, что напряжение и этот дискомфорт, вызванный появлением Малфоя, сходят на нет, возвращая ее к первоначальному эмоциональному состоянию, в котором она обычно пребывает рядом с Гарри — расслабленном и приподнятом настроении, с улыбкой на лице и возможностью смеяться. Ей кажется это удивительным. То, как резко может измениться настроение. То, как неожиданно можно перейти из задумчивости и злости к радости и легкости. То, как буквально по щелчку пальцев можно перейти от пессимистичных мыслей к оптимистичным. Что это, если не магия? Но ее настроение снова также резко поменялось, стоило Малфою через несколько минут выйти из кабинета мадам Помфри и спешным шагом направиться к выходу, не бросив ни единого взгляда на нее с Гарри, мило беседовавших до этого момента. Она не выдерживает. Она злится на его равнодушие, на его пофигистичное отношение ко всему, а потому бросает Гарри что-то вроде: «Сейчас вернусь», — и буквально бегом покидает больничное крыло, за дверьми которого секунду назад скрылся Малфой. Он не успел уйти далеко, и она без проблем догоняет его и тянет за предплечье, чтобы тот обернулся. Что юноша и делает, но Грейнджер замечает непреодолимую боль, отразившуюся у него на лице в тот момент, когда она дотронулась до его руки. Она слегка хмурится, но решает не заострять на этом внимание, потому как она хочет поговорить совсем не об этом, но о более важной вещи. — Чего тебе? — небрежно, грубо. Как всегда. — Я хотела поговорить с тобой о… вчерашнем, — она опускает глаза, рассматривая мыски своих туфель и сцепив руки перед собой в замок. — О чем ты, Грейнджер? Вчера ничего не было, — его голос звучит ровно, безэмоционально и твердо. Не допуская никаких возражений по этому поводу, что заставляет ее вскинуть голову и посмотреть прямо ему в глаза. Серые, ледяные глаза, пытаясь прочесть в них что-то, что укажет ей на то, что он это не серьезно, и что он врет. Но там — ничего. Абсолютная пустота. — Не веди себя, как придурок, Малфой, и не притворяйся, что ничего не было. Будь хоть раз в ответе за свои поступки, и давай все проясним! — Нам нечего прояснять, потому что я не понимаю о чем ты говоришь. — Ты все прекрасно понимаешь. Я о том, что было вчера ночью на Астрономической башне. Знаешь, о том, как ты полез ко мне целоваться с удивительной страстью. — Что? Грейнджер, ты не в себе. Я, конечно, понимаю, что тебе хочется подобного, ведь я просто бесподобен, но путать фантазии с реальностью… Обратись к мадам Помфри, она сможет помочь тебе с этим. — Ты издеваешься, Малфой? Не строй из себя идиота. Признать проблему — наполовину решить ее. Так что давай решим уже вторую половину и разойдемся. — Никакой проблемы нет, Грейнджер. Потому что вчера ничего не было. Может, тебе просто приснилось? Извини, я бы с удовольствием с тобой поболтал, но мне нужно спешить на не воображаемую встречу, как ни странно, на Астрономической башне. — Но… — Ничего. Не было. Грейнджер. Ничего. И он уходит. Не дожидается ее ответа или вообще хоть какой-то реакции. Он просто разворачивается и поспешно уходит, ни разу не обернувшись, тупо смотря перед собой, не поворачивая головы, словно робот какой-то. А она стоит, растерянно глядя ему в след. Слова, которые она хотела сказать ему, застревают в горле вязким комом, не давая ей вздохнуть. Этого… следовало ожидать. Но она все равно расстроена такой его реакцией. На глаза наворачиваются слезы, которые она тут же смаргивает, мысленно ругая себя за такую слабость. Это не повод рыдать, Гермиона. Он того не стоит. И для тебя тот поцелуй ничего не значит. Не значит. Не значит же? Она крепко сжимает руки в кулаки, вкладывая в это всю злость, все эмоции, накопившиеся в душе за целый, такой странный день. И выдыхает. Ей уже легче. Все хорошо. Она попыталась прояснить ситуацию. У нее не вышло. Чертов Малфой.