Особенности размножения эльфов в сезон абрикосовой луны

      Они пересекли несколько залов, соединенных извилистыми коридорами (Ааски и не представлял, что внутри не слишком высокой горы может столько всего убраться!) после чего оказались в еще одном большом зале. Отличался от прочих этот зал наличием у стены огромной каменной чаши с прозрачнейшей пресной водой. Холоднущей, как узнал Ааски, когда сунул туда палец.       — А подогревать воду ты чем собрался? Драконьем пламенем? — недоверчиво уточнил Ааски у эльфа. Тот проверил развешанные на длинной палке для просушки штаны, которые все были одинаково сырыми после недавних стирок, и ушки остроухого уныло повисли: переодеваться ему было не во что. Огорченно шмыгнув носом, эльф и рубашку-то с себя скинул, оставшись в чем на свет появился. Ладно косы расплел, в волосы как в плащ закутался. У Ааски отчего-то гулко застучало сердце в груди, горло стиснуло невидимой рукой, мешая глотать, в носу засвербило, но не хотелось чихать — хотелось хватать и…       — Нет, — отмахнулся эльф не глядя. Пошлепал босоногий, голопо… как есть пошел дальше, в сравнительно небольшую пещерку-комнату, что располагалась на несколько ступеней ниже. — Там поилка драконья. Они любят пить очень холодную воду. Говорят, помогает от изжоги после пыханья пламенем. Иди сюда, чего встал?       Почти всю эту пещерку занимала гранитная в светлых прожилках купель, вырубленная прямо в полу, с теплой, приятной водицей, правда, малость припахивающей серой. Но эльф вошел в воду первый — и вся «сауна» заблагоухала, как весенняя поляна!       — А драконы ругать не будут? — уточнил Ааски, неспешно принялся раздеваться. Странно всё это как-то было, если подумать. А если не думать — то именно так, как надо! Вроде бы. Почему? В костяной свод черепушки настойчиво билась какая-то шальная мысль, но не получалось ее ухватить за хвост и понять, что ж такое его смущает. Ведь всё происходит так правильно, так, как хочется им обоим — самому Ааски и его маленькому советчику, воспрянувшему в штанах.       — Не будут, — с ленцой отозвался эльф, которого в теплой воде моментально разморило. Он опустился в воду по горло, и длинные волосы, намокая постепенно, расплылись по поверхности причудливыми узорами-завитушками. — Сванхильд наоборот любит приглашать к себе лучников. Она говорит, что после ванны с эльфийским мёдом ее шкура становится мягкой и гладкой, как у драконьего птенца. Альфраму же нравится, когда она позволяет ему проверить мягкость своей шкурки.       Эльф, томно плескаясь, подплыл-подошел к краю купели, где каменный бортик плавно поднимался из воды, «перетекая» в широкое ложе алькова. В этой уютной нише и стены, и пол, и свод потолка сплошь заросли пышным сизо-серым мхом. Похоже, на ощупь этот плотный мох был таким же мягким, как и на вид — округлый пучок, почти свесившийся в воду, эльф без труда оторвал и воспользовался им вместо мочалки. В его пальцах намоченный мох к тому же стал мылиться. Вот же как удобно эти эльфы устроились! Ааски даже позавидовал. Стоял и глаз отвести не мог, придерживая расстегнутые подштанники на бедрах одной рукой, второй же пытался прикрыть поднявшийся в боевой готовности дрын.       — А ты… — осёкся Ааски. — Прости, я до сих пор не узнал твоего имени.       — Ты меня извини. Я Фрэнн, — представился остроухий, соблазнительно обтираясь моховой мочалкой, томно прикрывая глаза от удовольствия. — Иди же ко мне! Разве тебе не холодно там стоять? Ты такой красивый, Ааски! Я хочу помыть тебе спинку, можно? И всё остальное. Если ты позволишь.       — Слушай, Фрэнн, — замялся Ааски. — Может, я груб… Но ты точно нормально себя чувствуешь? Ты здоров?       Эльф рассмеялся:       — К сожалению, здоровее некуда! Слишком здоров, — вздохнул он с непонятной тоской. — Не бойся, иди ко мне. Я не болен и тебя ничем не заражу. Я никогда не причиню тебе вреда, Ааски, клянусь Небом.       Ааски сглотнул слюну, словно голодный пёс. И вошел в воду.       Ушастый… Кстати, намокшие волосы облепили голову, отчего ушки торчали еще заметнее — и смотрелось это еще трогательнее! Эльф сразу же подплыл к замершему парню и принялся осторожно водить по его широкой спине мочалкой. Эти прикосновения оказались действительно очень приятны. Ааски прикрыл глаза, из тела уходило напряжение. Как бы не утонуть, до того хорошо… В непонятно какой момент мочалка сменилась нежными, горячими руками эльфа. Фрэнн водил ладонями, гладил тонкими пальчиками сперва спину. Потом поясницу. Потом спустился ниже. Ааски не противился, потому что это не было противно. Наоборот, пошире расставил ноги, упираясь в полированное каменное дно, рукой за край купели вцепился, стиснул пальцами влажный сизый ковер, так что из мха выступила вода.       — Это моя первая весна лучником, — как будто извиняясь произнес Фрэнн, негромко, полушепотом. — Я слишком быстро созрел. Сам не думал, что так скоро всё случится. Если бы знал, ни за что не отпустил бы от себя Рейххи... Это всё ранняя весна виновата! Сванхильд чуяла, она меня предупреждала. Да я не поверил. Без нее и Альфрама меня бы сразу…       Ааски дернулся развернуться, ему почудился сдавленный всхлип. Однако эльф не позволил, припал к его спине грудью, потерся о напрягшиеся ягодицы бедрами. Ааски густо покраснел, ярко ощущая, как горячий и гладкий, налитой соками ствол потерся о ложбинку между его половинок.       — Сванхильд всю неделю сторожила меня каждую ночь, словно своего птенца, — продолжал Фрэнн, обвив руками могучие плечи, прижавшись щекой к лопатке. — А нынче утром, когда наконец-то всё началось… Она растолкала меня, я еле смог проснуться. Целый день хожу, как пьяный… Она вытащила меня из постели, забросила меня к себе на спину, а я был словно тряпичная кукла, ничего не соображал, ни на что не способный. Она захватила сумку с вещами, которые заставила меня собрать заранее. Она обо всём подумала. Если бы я остался дома, один, без Рейххи, дворец разгромили бы. Эти обезумевшие одиночки… Неужели мой запах настолько сильный, скажи мне, Ааски?       — Если не принюхиваться особо, то нормальный, — пробурчал Ааски, поплескал себе в лицо водичкой, чтобы щеки не пылали, как костровые угли в ночи.       — Почему же они превращаются в животных? — с тоской спросил Фрэнн. — Неужели и Рейххи превратится со мной в похотливого кобеля? Неужели и ты пришел лишь ради этого?       — Я вообще-то пришел поглядеть на принцессу, — ворчливо отозвался Ааски. Его ствол плавал под водою и без голоса взывал к вниманию, аж мошонку распирало до треска. — Только выходит, принцесса — это ты и есть?       Фрэнн негромко хихикнул, губами мазнул по впадинке хребта пониже шеи — отчего Ааски прогнулся в спине, словно пчелой ужаленный.       — У наших память крепкая, — пояснил Фрэнн. — В детстве я был капризным ребенком, потому меня и прозвали принцессой. Так и приклеилось. Тем более теперь, когда я и Рейххи… Ай!..       — Что? — испугался Ааски, развернулся, едва не утопив отшатнувшегося от него эльфа, но вовремя поймал, не дал уйти под воду.       — Ой-ой, как же больно!.. — захныкал ушастый, дрожа в осторожных объятиях.       — Да что с тобой? Где болит-то? Скажи! Может, смогу помочь как-то? — Ааски засыпал его вопросами.       — Всё болит, — с чувственным стоном признался эльф. — Я же говорю, это моя первая весна лучником. И как нарочно, Рейххи пришлось отлучиться. У него же дела. Он же у нас князь… А без него… О, Небеса, я не выдержу!       Ааски не знал, что делать. Подхватил дрожащего ушастика на руки, осторожно закинул из воды на ковер мха, следом сам вылез. Попытался уложить его поудобнее хотя бы, но тонкое тело извивалось, выгибалось, содрогалось под его руками… И еще напряженный ствол, обильно сочащийся одуряюще пахнущей вязкой жидкостью, прозрачной, скользкой, которую так и хотелось попробовать на вкус… Ааски мотнул головой, прогоняя морок. У него тут на руках эльф погибает, а он о чем думает? У самого-то стояк к животу прижался, стыдно, но эльф-то всё видит, прикрыться-то нечем!       — Давай позову кого-нибудь? — растерянно предложил Ааски. — Лекари-знахари у вас есть?       Эльф отчаянно замотал головой, крепко зажмурившись. Выдохнул:       — Никто не поможет. Только Рейххи, но он далеко. Еще целых два часа лёта отсюда. Если… только ты… — Последнее он выдохнул чуть слышно, не разобрать.       — Что? — наклонился Ааски над ним, чтобы понять, что лепечет остроухий.       — Ты… поможешь мне? — умоляюще и робко прошептал Фрэнн. Облизнул губы, страшась отказа.       Ааски кивнул. Еще бы, разве тут откажешь! Если беднягу так крючит с утра, то и помереть недолго. От такой мысли у него сердце защемило от жалости… и еще кое-что защемило, значительно пониже, чем сердце.       Эльф распахнул глаза, не веря:       — Ты? Правда?..       — Да! Говори, что мне делать.       — Ты правда согласен стать моей тетивой? — выпалил ушастый, приподнявшись на локтях.       Вон как оживился от радости. Ааски улыбнулся, просто кивнул, не требуя объяснений — бредит же парнишка от боли. Неужто у всех эльфов так по весеннему полнолунию бывает? Вот же кошмар. Теперь ясно, почему их так мало на свете осталось. Это не месячные недомогания у баб — бабы тогда пусть и звереют, и за скалки частенько хватаются, бушуют. Что сравнивать — этого вон даже ноги не держат.       Эльф же закрыл глаза и с самым серьезным видом вновь стал бредить:       — Я Фрэнн, лучник первой весны, спрашиваю тебя, Ааски, согласен ли ты стать моей тетивой?       — Да, говори скорей, что делать, — Ааски опасался, что ушастый потеряет сознание — и куда тогда бежать, кого звать на помощь? Не у драконов же спрашивать совета?       — Натяни меня, — выдохнул эльф.       — Что?       — Я — твой лук. Ты — моя тетива. Тетива должна хорошо натянуть лук, чтобы стрела нашла цель.       Ааски утвердился в мысли, что Фрэнн бредит в лихорадке. Однако эльф вдруг распахнул глаза:       — Я знаю, тебе трудно понять! — зашептал он, поднимаясь с мягкого ложа, встал на колени перед Ааски. Глядел в глаза, боясь хоть на миг отвести взгляд, словно взглядом стараясь убедить свою новообретенную «тетиву» в истинности странных слов. — Я — лук. Рейххи — моя стрела. Ты — наша тетива. Такова любовь эльфов. Таковы мы.       — И… как же тебя натягивать? — краснея, спросил Ааски.       Фрэнн тоже залился румянцем. Потянулся с робким поцелуем — на который Ааски ответил сперва неуверенно, но быстро увлекся, и лобзания стали жарки, терпки и сладки с обеих сторон.       За глубокими поцелуями Ааски и не заметил, как эльф завладел его руками — нашел им место: прилепил обе ладони себе на ягодицы. И ладно так ладошки на попу пришлись, будто друг для друга созданы, словно век там должны находиться! Ааски охотно стал половинки мять, тискать, гладить. А эльф, ведя в поцелуях, не отставал — мял, тискал и гладил его зад. Более того — шаловливые мокрые пальчики легко втёрлись в самую сокровенную дырку! Ааски только вздрогнул всем телом, но не стал капризно вертеть попой. Вместо этого ответил тем же: втиснул свой палец в трепещущую дырочку, влажную, гладкую, горячую, такую манящую.       — Ты… примешь… мой мёд, Ааски? — уточнил как положено по обычаям ушастый, задыхаясь от страсти, от лобзаний, от смелых ласк в жадно подрагивающем входе, быстро засосав сразу два пальца разохотившейся «тетивы».       — Приму, — промычал тот.       И охнул — так неожиданно вдруг оказался повален на спину!       — Что?.. — не понял Ааски сперва, что сейчас произойдет.       — Потерпи, пожалуйста, — попросил Фрэнн.       — Л-ладно, — согласился Ааски. Позволил перевернуть себя на живот, повинуясь, встал на четвереньки, бесстрашно подставил зад, выгнув спину.       И эльф вошел в него. Розовый гладкий ствол плавно втолкнулся в глубину, обильно сочась мёдом.       — А, может быть… — попытался вякнуть Ааски, изогнувшись, оглянулся через плечо назад.       Однако ушастый его не слышал и не слушал: забывшись, с блаженным выражением облегчения на мордашке очень старательно, очень тщательно входил и выходил. Входил… и выходил… Не до конца выходил. До упора входил. Ааски усмехнулся понимающе: если переполненные яйца крутит с рассвета, понятно, почему так парнишка мучился.       Очень скоро Ааски перестал намекать, что хотелось бы перевернуться, чтобы не выкручивать шею в желании полюбоваться на смущенно-счастливого ушастика. Он и сам поддался чарам плавного скольжения. Сам двигался навстречу, жадно сжимал, вытягивал всё, что тот мог дать. А из ствола эльфа не сочилось уже — лилось! Без остановки, щедро брызжа при каждом движении назад, оставляя в раздразненной, гостеприимной дырке хлюпающее тепло наполненности. И будто мало — ствол двигался снова вперед, вглубь! И уже выплеснутый сок впитывался телом Ааски, лишь немного протекало по ногам, моментально высыхая на коже, не оставляя следов.       Ааски опьянел. Словно залпом выпил кувшин крепкого вина. Но голова не кружилась, тело слушалось, наполнившись не хмельной тяжестью, но легкостью счастья, яркого, красочного, весеннего, сладкого.       Эльф оказался ненасытен, но всё равно наконец-то устал. Со стоном удовлетворения сполз с «тетивы», растянулся на мхе, всё благодарно впитывающем. Но Ааски, сев на пятки, стыдливо проверив пальцами свою растянутую, подрагивающую дырку, заметил, что ствол у остроухого не думал опадать! Так и торчал торчком, кажется, еще охотнее тянулся к нечаянному любовнику, чем прежде. И на головке вновь влажно заблестела набухающая крупная капля. Сорвалась — и потекла вниз по стволу…       — Я не смог тебя осушить? — уточнил он.       Эльф отмахнулся:       — Ты прекрасен, Ааски! Но это со мной такое целый день. Пока Рейххи не сделает выстрел, ни на минуту не прекратит течь.       — Больно, наверное? — посочувствовал Ааски. Подал ушастику слегка отжатую губку, чтобы обтерся после его зада. Ходить целый день с полными яйцами и не иметь возможности кончить, течь по капле, выплескиваться струями — и тут же ощущать, как яйца наполняются заново… Нет, это как-то слишком, даже представить такое страшно.       — Нет, здесь не больно, — с чарующей улыбкой коснулся ушастый пальчиками своего ствола, заодно размазал по головке вновь набежавшие капли. Переместил руку между ягодиц, бесстыдно разведя колени, широко открывшись. Поласкал свой вход, неглубоко, на одну фалангу, чуть-чуть раздвигая пульсирующее колечко. Дразня глядящего во все глаза Ааски, приглашая. — Больно вот здесь. Жжется. Так иной раз сжимается всё внутри, что слезы из глаз. Я хочу быть наполненным. Очень хочу. Ни о чем другом думать не могу.       — А зачем тогда ты меня? Ну, сейчас вот, — промямлил Ааски. Раз приглашают — грех нос воротить. Придвинулся ближе, уселся между ног, пригнулся. С наслаждением втянул запах свежести, весенних цветов и травы. Лизнул головку, заставив эльфа откинуться назад и застонать в голос.       — Чтобы ты стал настоящей «тетивой» и смог подготовить меня для выстрела стрелка, — пояснил Фрэнн, через слово срываясь на рваные вздохи и пытаясь елозить бедрами под склоненным Ааски, но тот крепко прижимал его к ложу, держа обеими руками. — Я должен был напоить тебя моим мёдом. Можно было бы это сделать иначе: раньше лучники переодевались в женские платья и поили избранников вином, в которое примешивали свой мёд. Но кубок… вино… Я ведь не думал, что ты здесь вообще появишься. Я не знал, что ты сам придешь ко мне. Я не мог и верить в такое счастье.       — Не то чтобы мне не понравилось, — пояснил Ааски, облизывая ствол эльфа, придерживая аккуратно у основания рукой. — Наоборот, ты очень хорош. Однако можно было бы и спросить?       — Прости, — покаялся ушастый, изнывая под мягкими губами, так что мёд полился еще обильней.       — Можно было бы напоить меня твоим мёдом и не через зад, — ухмыльнулся Ааски.       — Я не думал, что ты захочешь, — отозвался со стонами Фрэнн.       — Я хочу, — сказал Ааски. — Очень хочу. Тебе нравится?       — Д-да… да-а!..       — Мне тоже. Ты очень вкусный, Фрэнн.       Мёд. Это действительно был мёд — сладкий, ароматный, прозрачный, его было легко и приятно глотать. Совсем не то, что горьковато-кислое семя! Ааски прекрасно помнил, как однажды попробовал у Берна и Винна — у обоих не особо понравилось, хотелось выплюнуть, но пришлось проглотить, чтобы не обидеть друзей. Они тогда все трое прилично напились! И Ааски предложил то, чего самому давно хотелось. И парни согласились. Оба. Одновременно. Встали перед ним, а он на коленях стоял, спустили штаны, выставив торчащие, видно, от любопытства перцы. И обнялись за плечи у него над головой, поддерживая друг друга, чтобы не шатало — сперва от хмеля, потом от удовольствия. Он тогда дал себе волю! Сосал, лизал, теребил, чуть покусывал. Держал одной рукой одного, другой другого — и пробовал по очереди, словно в детстве, когда не мог выбрать, какой пирожок съесть первым, с ягодной начинкой или с творогом... Вдоволь наиграться не успел, парни быстро выстрелили — немного, если сравнивать с Фрэнном, всего по плевку. Невкусному, вязкому. Да уж, семя у простых мужиков — это не эльфийский мёд.       Посасывая из ствола, причмокивая, мёд можно было почти пить. Что Ааски и делал с наслаждением. Чем, видимо, приносил невероятное облегчение и удовольствие самому остроухому. Фрэнн стонал, мычал, покусывал костяшки пальцев, извивался на ложе, забывшись в сладости опустошения. Ааски катал его набухшие яички в ладони, мечтая выжать всё до капли. Второй же рукой ласкал жаркую глубину входа, раздвигая пальцами нежные стеночки, готовя для своего затаившегося в предвкушении дружочка, внушительного, толстого, грубого по сравнению с гладким стволом эльфа. Не ствол — конфета, изо рта не хочется выпускать.       — Всё, не могу больше! — захныкал Фрэнн, вцепившись в волосы слабой рукой, попытался оторвать от себя любовника. — Больно! Всё болит! Хочу! Войди скорее! Наполни меня!..       Дважды просить не надо — Ааски вошел. Ловко, как ему самому показалось. Скользко — потому что в дырочку налилось более чем достаточно мёда и его собственных слюней.       — Ай!!! — дернулся, почти что спрыгнул с него эльф. Обиженно закапал слезами из бездонных очей.       — Что? — испугался Ааски. — Я ведь хорошо тебя растянул.       — Ты не туда попал, — плача, пояснил ушастый. Шмыгая носом, велел: — Сядь, я сам.       Ааски растерянно уселся, скрестив ноги, как велено. Как это — не туда? А куда же еще?! Одна дырка — один путь!       Но оказалось, эльфы устроены хитрее людей. Фрэнн залез на свою «тетиву» верхом, глотая непрекращающиеся слезы, обливая его мёдом — измазал весь живот, пока устроился. Широко раздвинув колени, держась за плечи Ааски — тот его тоже поддерживал, успокаивающе гладил по спине, по ребрам, — Фрэнн медленно стал опускаться на гордо поднятый ствол. Вобрал в себя сперва головку. И стал елозить, извиваться, крутить попой, так что у Ааски из глаз искры брызнули.       Кажется, целую вечность эльф не мог угомониться. Что-то там у себя внутри пытался нащупать с помощью ноющего ствола любовника.       — Терпи! Не вздумай выстрелить! Я сейчас… Сейчас откроется… — пыхтел запыхавшийся эльф, обливаясь потом. Раскрасневшийся, облепленный лентами длинных спутанных волос, сосредоточенно хмурящий бровки… Ааски сам не понимал, как еще держится, как не обкончался от одного его вида!       Чувствительнейшая головка тыкалась куда-то немного вбок от основного пути, там было что-то… Жаль, слишком глубоко, пальцами не достать. Вот поэтому Ааски ничего и не заметил, когда растягивал дырку.       Эльф пыхтел, кусал губы, прыгал на коленях Ааски. Тот из последних сил стискивал пальцами корень ствола, чтобы не выплеснуться без разрешения.       …В один момент что-то случилось. Ааски удивленно понял, что ствол наконец-то нашел еще один проход, еще теснее, еще жарче, еще жаднее обнимающий головку. Фрэнн резко сел на него, прильнул, втиснулся в него, словно собираясь загнать в себя и поджавшиеся яйца тоже.       — Нашел! Открылась, — с облегчением выдохнул эльф ему в ухо.       — Так теперь… можно двигаться? — осторожно уточнил Ааски, крепко прижимая к себе горячее трепещущее тело.       — Можно, — разрешил тот. Ааски не видел, но почувствовал, что он счастливо улыбается. — Двигайся. Теперь получится правильно. Теперь мне не будет больно.       Ааски начал плавно двигать бедрами, слегка подбрасывая эльфа над собой, придерживая за талию. Сперва осторожно. Очень мягко. Медленно.       Но эльф хотел больше.       И Ааски стал двигаться быстрее. Еще быстрее. Решительнее. Жестче.       Эльф только постанывал и просил еще.       Тогда Ааски повалил его на ложе. Подмял под себя. Придавил всей тяжестью тела. И стал извиваться на нем, прижимаясь крепко-крепко, словно грозил раздавить, словно хотел проткнуть насквозь. Фрэнн стонал и умолял не останавливаться. И разводил ноги еще шире. И брызгал струями мёда — когда Ааски позволял перевернуться на бок или на спину.       Ааски взял его, лежащего на животе, выгибающегося дугой, словно истинный лук.       Немного отдохнув, дав отдышаться скулящему от наслаждения ушастику, Ааски взял его еще раз — согнув в обратную сторону, закинув его ноги себе на плечи, подтаскивая за бедра, буквально натягивая на себя, поднимая почти что вверх тормашками, так что волосы рассыпались по ковру, мешая эльфу хвататься за мох в забытьи. Но зато в таком несусветном положении получалось проникнуть еще глубже — и Фрэнн подставлялся с жаром, себя не щадя.       В третий заход Ааски взял его, притиснув спиной к мягкой стене алькова. Ненасытный эльф обвил его за пояс ногами, обнял за шею руками. Ааски шумно сопел ему в ключицы — и наяривал, наяривал! Благо мёд тёк, размазывался, смазывал, помогал и возбуждал всё более жгучую жажду соития. Эльфу нравилось, когда жарко и долго. И Ааски мог ему дать это удовольствие — сильное тело горело огнем, ствол не спешил выплеснуться, после стольких-то разрядок!       Оба не замечали, как летело время. Обоим было не до того.       Когда Ааски вновь подошел к сияющему обрыву очередной разрядки, почти заглянул в эту яркую пропасть, еще толчок, еще шажок — и он полетит вниз головой, хватая воздух пересохшим ртом, ослепленный, оглушенный...       Именно этот момент выбрал эльфийский князь, чтобы вернуться домой. Вернее — ворваться в логово дракона, ставшее любовным гнездышком.