Скорость

      У вас было когда-нибудь состояние беспамятства, какой-то утомительной рассеянности, когда весь мир превращается в мутное бесцветное пятно, а мысли улетучиваются из головы, оставляя после себя болезненную пустоту? И возникает ли навязчивое чувство того, что в скором времени приключится? Вы не можете его поймать, расшифровать послание свыше: ответ выскальзывает из ладоней и тревогой пробирается в сердце, где ящерица-ипохондрия сбрасывает свой хвост.       Я ехал в метро, устало прислонив пылающий лоб к руке. Люди напирали со всех сторон, толкались на каждой станции, зажав меня в кольце потных тел. Они как волны то наплывали, то откатывали обратно на размытую полосу платформы, не задерживаясь в моих мыслях дольше мгновения.       Я буквально висел на поручне, балансируя на одной ноге, а вторую подогнув в лучших традициях цапли. Спустя несколько остановок, я вынырнул из идиллической прострации и запоздало вспомнил о своем вездеходе. Старенький джип наверняка в тот момент сиротливо стоял на парковке «Динклэйдж Индастриз» рядом с машинами будущего, пока его непутевый хозяин боролся с досадой и раздражением. Винить было некого, кроме себя. И это взбесило меня окончательно.       Кажется, я наступил кому-то на ногу, за что был удостоен многообразными и сочными ругательствами; уронил свой портфель, а поднять его удалось только на конечной станции.       Не знаю, что повергло меня в такую странную сонливость инфицированной бактерии, но на все внешние раздражители я реагировал вяло, если вообще реагировал. Жизнь неслась мимо, а я и не замечал. Наверное, если бы меня решили обокрасть в этот день или побить, я не оказал бы должного сопротивления.       Губы, шея и уши горели священным костром инквизиции. Я глубоко дышал, но не мог успокоить бурю в океане своей вселенной. Гигантские волны затеяли с кораблем жестокую игру, ломали мачту, ветер рвал в клочья паруса. Матросы сходили с ума, а вместе с ними — мое сердце.       В кармане куртки лежал плеер и спутанные наушники. Музыка была спасительным маяком, но, придавленный пассажирами, я не мог дотянуться до желаемого, не мог отвлечься и раз за разом летел в пропасть, в гущу бури, влекомый туда воспоминанием об одном-единственном поцелуе.       Позже, анализируя прошедший день, я пришел к выводу, что понравился Ньюту Динклэйджу. Долго я не мог в это поверить, но произошедшее говорило само за себя. Ньюта позабавила моя неуклюжесть, находчивость и упрямство. Да и вряд ли он каждого своего клиента принимает с таким «радушием».       Затем я подумал о статье. Ей не суждено было родиться на свет. Рыбка была крупная, и пара скандальных сплетен гарантировала мне повышение, но я интуитивно не хотел очернять этого странного человека, пусть был с ним практически не знаком. Как наяву я видел разочарование в чернильных глазах, отброшенный в сторону свеженький номер «Ежедневника», главную страницу с его фотографией, а снизу надпись:       Ньют Динклейдж — чудовище.       Почему он так себя назвал? Почему мне кажется, что небезосновательно?       В тот вечер метро стало моей исповедальней. Говорят, только два места созданы для великих мыслей: сортир и метро. Может, еще душ, но для меня это — студия звукозаписи.       — Томас!       Я протер глаза и оторвался от экрана компьютера. Прошло больше четырех часов с тех пор, как я вернулся домой — и ровно столько же времени я копался в интернете, вычитывая весь материал, который смог накопать про «большого боса» Лос-Анджелеса. Город погрузился в сумрак, и в оконном отражении я увидел усталый взгляд Минхо.       На вопрос сожителя и лучшего друга, почему компьютер все еще занят, я ответил неопределенным мычанием и взглядом выклянчил чашку теплого молока. Минхо вздернул брови вверх, но ничего не сказал. Просто принес молоко и удалился смотреть телик в другую комнату. Раздалась первая реплика ведущего новостей, и тишина разбилась вдребезги. Минхо Макензи, мой закадычный друг, понимающий и веселый товарищ, человек, справившийся с наркотической зависимостью, не сумел избавиться от одной отвратительной привычки — ругаться с телевизором. Спустя некоторое время его голос взлетел ввысь, дрогнул и сорвался.       Судя по резко оборвавшемуся шуму, приятель выдернул устройство из розетки, после чего приплелся ко мне делиться впечатлениями. Активно жестикулируя и хрипло пересказывая последние новости, он не заметил, как смахнул со стола нетронутую чашку с молоком, содержимое которой, конечно, вылилось на меня.       Я расстроился. Второй раз за день меня облили какой-то дрянью. То есть молоко вовсе не дрянь, а совсем даже наоборот, но вот разлитое и впитавшееся в грубую ткань джинсов…       Минхо рассмеялся и хлопнул меня по плечу.       — Штанишкам тоже витаминов не хватает!       — Это ты так извиняешься? — я негодующе фыркнул.       — А за что мне извиняться? — возмутился друг. — Ты, как пришел, ни словом не обмолвился. Не рассказал, как все прошло у этого… как там его… Динклэйджа.       — Это тебя, конечно, оправдывает.       — Слышь, а как мне еще привлечь твое внимание?!       — Кастрюлю мне на голову урони, — проворчал я, возвращаясь к чтению статей. Но как бы я не демонстрировал всем своим видом, что разговор окончен, Минхо не уходил.       — Том, — после длительной паузы, пробормотал он. — Том, ну че за дела?       Серьезность, с которой он ко мне обратился, привела меня в чувство.       — А че за дела? — я неопределенно пожал плечами и быстро свернул все пятнадцать вкладок со статьями про «Динклэйдж Индастриз». Минхо сделал вид, что не заметил этого. И, если быть откровенным, то статьи были не совсем про компанию. Скорее, про ее владельца. Но я ни за какие кексики не признался бы в этом.       — Братан, да ты как креветка согнулся пополам и пялишь часами напролет в комп. Ни «здрасте» тебе, то есть мне, ни «спасибо» за кисломолочные продукты.       — Минхо, — устало выдохнул я и зарылся руками в отросшие волосы. Пора было стричься. Наверное, мой кошмарный видок и близко не стоял с модельной внешностью Ньюта. Наверное, я выглядел в его глазах тем еще оборванцем. Даже назойливый сожитель имел крепкое, мускулистое телосложение и забавный ежик волос с торчащей челкой, который ему очень шел. На долю секунды меня посетила легкая зависть, но я прогнал ее прочь. А следом за ней — и лучшего друга: — Не приставай.       — Не, ну посуди сам, — не сдавался Макензи. Он воинственно оседлал стул на колесиках и угрожающе придвинулся ко мне, — вваливаешься домой поздно, машины под окнами нет… А в зеркало ты себя видел? Что за мечтательно-дебильное выражение морды лица?       Я бездумно уставился в окно. Даунтаун подмигивал мне огоньками — такими изумительными и яркими, что ночь окрашивалась в светлые тона, до восхода солнца превращаясь в день.       — На кой-ляд ты натрескался? — не унимался Минхо. Для пущего эффекта он оттолкнулся пятками от пола и подъехал ко мне совсем близко на своем импровизированном коне.       Я заявил, что ни капли не пил в этот вечер. Но прозвучало это утверждение неубедительно. Я и сам бы себе не поверил. Вот и у лучшего друга были все основания усомниться.       — Да ты что? Тогда скажи: изподвыподверта.       — Минхо! — проревел я, спрятав лицо в ладонях.       — Чувак! — проорал в ответ сосед.       Я разозлился и сказал это чертово слово. Кто вообще их придумывает?! Бред какой-то. Я повторил это несколько раз для убедительности и профилактики речевого аппарата. А потом — еще, нараспев, на разные лады, как глупую дразнилку, детскую песенку и даже гимн Америки, пока мне не надоело, и я не осведомился:       — Доволен?       Но — увы — Минхо остался недоволен. Скорее тот факт, что я веду себя, как гневливый подросток и при этом не пьян, нехило его напугал.       Разругались мы в тот момент, когда я сказал, что Минхо — отвратительная мать, и что его маршрут пролегает через такие дебри, о которых сказать стыдно. Я настойчиво порекомендовал ему не трогать меня ближайшие сутки и сам поразился богатству своего лексикона. Мне было немного стыдно, но только самую малость: в конце концов, мне предстояло составление завтрашней статьи, а вдохновение никак не шло.       Тему пришлось придумывать впопыхах. Сплетничать про Динклэйджа не хотелось. А еще я опасался, что он увидит мою статью завтра утром на первой страничке «Ежедневника», как и ожидал. Появилось противоестественное желание удивить его.       — То-о-ом, — простонал я, по привычке обращаясь к самому себе, и комкая бесполезно исписанный листок. Минхо всегда настаивал, чтобы я печатал на компьютере, но мне были ближе «чернила и перо». Получается писать — пишешь, разрабатываешь почерк, не получается — учишься попадать скомканной бумажкой в мусорную корзину. В этот раз не попал.       — Том, соберись, — убедительно потребовал я. — Том, тебе завтра сдавать статью. Давай, скоренько придумываем свежие новости. Бегом. Мгновенно. Молниеносно. Быстро.       Пальцы вплелись в несчастные волосы.       — Думай, думай…       Ну конечно! Вот чего мне не хватало! Скорости!       Восклицая у себя в голове «Эврика!», я запрыгал по комнате в поисках диктофона. Найдя искомое, я немедленно промотал запись.       «Вы, наверное, не знаете, но данный вопрос три раза обсуждали по городским новостям».       На диктофоне голос Динклэйджа звучал иначе. Не могу сказать как именно, но знаю точно — по-другому. То ли более детски, то ли чуть-чуть выше обычного мужского тембра.       Так, что он там говорит? Городские новости? Интернет? Нет, то, что я ищу — гораздо дальше.       «Я люблю скорость. Скорость — это прогресс. Это — нечто, позволяющее…»       Вот оно! Я вслушивался и быстро записывал на бумаге интересующую меня цитату. Из нее можно было раздуть такое эссе, что мама не горюй. И редактору определенно понравится.       Мысленно потирая руки, я не заметил, как витиеватая речь закончилась, и после нескольких фраз послышался бархатный шепот Динклейджа и тихий звук поцелуя. Поспешно нажав «стоп», я воровато оглянулся, надеясь, что Минхо не слышал этого. Он не просто прикалываться будет, он меня со свету изведет, если узнает. Быстро подключив наушники, я, сам не зная, что делаю, нажал на «плей» и прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания. Сознание просило: «Не усугубляй», но я уже не мог остановиться. В конце концов, Динклэйдж был первым парнем, который меня заинтересовал. Первым, кто назвал «Томми» после мамы…       Поставив на повтор интервью, и раз за разом вслушиваясь в голос владельца «Динклэйдж Индастриз», я провалился в глубокий сон.

***

      — Томас! Том Уайт! Гляди-ка, что тебе привезли!       Я приоткрыл один глаз и недовольно заворочался на месте. И чуть не упал, потому что, судя по всему, так и проспал всю ночь на стуле. А Минхо, добрая душа, не разбудил меня.       Тело ужасно ныло, создавалось впечатление, что до рассвета мне пришлось таскать на спине камни. Правую руку я совсем не чувствовал, потому что использовал ее в роли подушки и перекрыл доступ крови. Теперь она распухла и побелела, смотреть на нее было страшно. Попытался размять ее здоровой рукой — и ничего не почувствовал. Как будто не было у меня правой руки.       — Этот чувак к тебе в бойфренды записался? Или в шоферы?       — Что за бред? — наконец, прохрипел я. Потом прочистил горло и ехидно поинтересовался: — Минхо, ты что, опять те таблетки принял?       Тема веществ в нашем доме была запретной. Друг прошел через ад, когда самостоятельно — без посторонней помощи — заставил себя отвыкнуть от героина. Он пережил мучительные три недели, вылезал из кожи, выдавливал себе глаза. Дикая боль в спазмах скручивала его тело, обещая мучительную гибель. Я не знал всей истории, но того, что я слышал от наших общих знакомых, мне было достаточно. Я примерно представлял, на какие пытки он добровольно обрек себя, отказавшись однажды от дозы. Не знаю, что на меня нашло в тот момент, когда злая шутка слетела с моих губ. Друг такого отношения не заслужил.       — Не, — Минхо появился в поле зрения и горячо улыбнулся, протягивая кружку с молоком. Кажется, он совсем не обиделся, как всегда бодрый с утра и полный жизненной силы. Кружка весело подмигивала мне желтым глазом, второй глаз хитро уставился в сторону. — На те таблетки я тратиться больше не буду. Мне потом так хреново было…       — А что ты говорил про записки? — я благодарно кивнул и принял любимый напиток. Сделал глоток и чуть не завопил — Минхо не умел регулировать температуру разогрева. Теперь язык жгло, и когда первые болезненные ощущения прошли, он казался шершавой коркой черствого хлеба во рту.       — Смерти моей хочешь, да?! — я возмущенно на него уставился и с грохотом опустил чашку на стол.       — Разумеется, — лаконично ответствовал друг. — А еще хочу объяснений. Кто стоит под нашими окнами и почему он привез твой джип?       Я ровным счетом ничего не понял. Наверное, потому что не успел до конца прогнать сон и продрать глаза. На всякий случай я попросил повторить.       — На улице, с твоим джипом, тормоз. Сам посмотри, — и Минхо подтолкнул меня в сторону окна, не без удовольствия придав мне ускорение.       Я озадачено уставился на черную фигурку незнакомца, который стоял под домом рядом с моим вездеходом. Гордая осанка, светлые волосы — он мне кого-то ужасно напоминал. Но я и мысли не мог допустить, что такая шишка появится в нашем районе. Со второго взгляда я все же признал в нем Ньютона Динклэйджа.       Он посматривал то на наши окна на седьмом этаже, то на наручные часы какой-то модной марки и беспокойно расхаживал туда-сюда около моего видавшего виды джипа. Улица, на которой пришлось засветиться, ему явно не нравилась. Гармошка морщин, прорезавшая высокий лоб, свидетельствовала о неодобрении, смущении и явном отвращении человека, привыкшего к чистоте и порядку, а не к помоям, составляющим семьдесят процентов нашей улицы. Когда Ньютон снова посмотрел на окна седьмого этажа, мы встретились взглядами.       Мгновение спустя, я уже летел вниз по лестнице и слушал недовольные крики Минхо по поводу того, что я забыл одеться, и если простужусь — он мне не доктор, чтобы все ему потом объяснил, и чтобы допоздна не задерживался. Не было времени с ним пререкаться — пришлось согласиться.       Я был неумытый, бледный, растрепанный и в домашней одежде, но об этом удосужился подумать, когда уже шагал в сторону своей машины и лихорадочно придумывал красивое приветствие. Когда до меня дошло как нелепо, должно быть, выгляжу со стороны, я предпринял отчаянную попытку незаметно повернуть назад и кинуться обратно, под защиту Минхо. Быть высмеянным миллиардером — отнюдь не то, о чем я мечтал всю жизнь.       Но поворачивать было поздно. Ньютон посмотрел в мою сторону и узнал меня. Пришлось подойти.       — Мистер Динклэйдж, — вежливо поздоровался я, теребя так и не пришедшую в себя правую руку.       — Томас, — он окинул меня оценивающим взглядом, и губы опять тронула та самая незаметная улыбка. — Вы, как я погляжу, любите эффектные появления.       Я не видел себя со стороны, но щеки обожгло адским пламенем. Было не сложно догадаться, как сильно я покраснел. Под этим насмешливым взглядом хотелось исчезнуть, как будто меня никогда и не было, или перенестись в другое место, чтобы как следует подготовить свою речь. Импровизация — явно не мое второе имя.       — Вы прекрасно сегодня выглядите, — ляпнул то, что первым пришло в голову. Но это была чистая правда. Ньют действительно выглядел красиво и свежо. Аккуратно зачесанные на бок волосы. Строгий костюм и пиджак, идеально подчеркивающий талию. Брюки, которые не стесняли движения, но показывали стройность ног.        Глаза-галактики подозрительно сощурились, и он еще раз окинул меня рентгеновским взглядом с головы до ног, задержавшись при этом на ногах.       — Чего не могу сказать о вас, — последовал сухой ответ.       Как раз в тот момент, когда он это произносил, я понял, чем мои ноги, а точнее область ниже пояса, могла привлечь его внимание.       — Это молоко!       От моего лица, наверное, шли испарения: я чувствовал себя и униженным, и глупым. Надо было вообще из дома не выходить. Да, надо было послушать Минхо.       — Конечно, — понятливо кивнул Динклэйдж, но по его голосу было не очень слышно, что он поверил. Однако, чтобы не смущать меня еще больше, он сменил тему разговора. А взгляд черных глаз метнулся к другим моим конечностям: — Что с рукой?       — Затекла. Уснул за столом, — я помял для верности руку, и она отозвалась щекотным покалыванием. Не отмерла. Жить будет.       — Томми, у вас что, нет кровати?!       Я оторвался от созерцания своих расшнурованных кроссовок и посмотрел на «большого боса», пытаясь понять, издевается он или… издевается. Нельзя же всерьез о таком спрашивать. Или можно?       Но Ньют говорил без намека на шутку, более того, он выглядел одновременно взволнованным и озадаченным. Можно подумать, дай я положительный ответ — он тут же помчался бы в магазин покупать мне шикарную кровать.       Чтобы как-то исправить положение, я рискнул открыть рот, впрочем, незамедлительно об этом пожалел:       — Что вы, мистер Динклэйдж, конечно есть! Есть у меня кровать. Две кровати есть! В смысле, у меня одна, вторая — для моего друга, — и поймав на себе странный взгляд, я поспешил исправиться. — Лучшего друга, почти брата. Не смотрите так на меня.       И отвернулся.       Воцарилось молчание. Я не собирался его нарушать, так как понимал, что опять все испорчу. Ньютон молчал, наверное, пораженный моей глупостью. Я бы и сам такого человека, как я, палкой по голове стукнул, если бы это было безнаказанно.       — Вы забыли свою развалюху у меня на стоянке, — перешел к делу Динклэйдж. При слове «развалюха» я метнул на него возмущенный взгляд, но никакой агрессии в ответ не последовало. Видимо, для Ньютона это действительно была развалюха, иначе он бы не воспринимал это слово как должное.       — Спасибо, что привезли, — пробормотал я. — Премногим обязан.       — Да, — согласился Ньют, и я удивленно моргнул.       — Вообще-то в таких случаях принято говорить всякую вежливую фигню вроде «да ладно, чего уж там» или «обращайся». Но никак не соглашаться.       Не знаю, кто все время дергал меня за обожженный язык, но сказал я это вслух. Прозвучало, наверное, дерзко и грубо, что невероятно развеселило Ньютона. Он вдруг хмыкнул, а потом звонко рассмеялся, согнувшись в три погибели. Не так я представлял себе смех «большого боса».       Не уверен, но у меня он ассоциировался со смехом злодея из мультика. Теперь же, впитывая этот жизнеутверждающий хохот, я сам вдруг заулыбался, хотя ничего смешного в ситуации не видел. Динклэйдж хохотал, и его смех тек по моим венам медовой негой. Я постепенно расслаблялся, смущение и стыд отодвигались на второй план.       В тот день я увидел в нем человека. В тот день я влюбился в его улыбку.       Насмеявшись вдоволь, Ньютон тут же поменялся в лице и стал таким суровым и серьезным, как будто презирал слово «радость» и его однокоренные.       — Вы обязаны мне ужином, мистер Томас. И еще кое-чем, — и прежде, чем я успел что-либо сделать, он притянул меня к себе за ворот футболки и поцеловал. Опять.       На этот раз поцелуй был властный, подчиняющий, и я, несмотря на то, что был крупнее и сильнее Динклэйджа, почувствовал себя каким-то слабым и бесхарактерным. И что хуже всего — мне это понравилось. Понравилось подчиняться, понравился язык, проникший ко мне в рот. Не знаю, где он такому научился, но во рту происходило что-то фантастическое. Сложно было представить, что будет дальше, если я завелся от одного поцелуя.       — Сегодня в восемь, — напомнил Ньют, оторвавшись от меня и сладко облизав губы. — Я заеду за вами, мистер Уайт.       — Откуда вы знаете, где я работаю? — мое желание выдавала хрипотца в голосе. И голодный взгляд. Да и не только. Но мистера Динклэйджа, судя по приподнявшимся уголкам губ, это устроило.       — Удачи со сдачей статьи. — Подмигнул он, садясь в навороченную тачку, которая подъехала как раз тогда, когда Динклэйдж меня целовал.       Я проводил уезжающий порш растерянным взглядом. Только после того, как Минхо высунулся в окно и проорал, что убьет меня, я отправился домой. На казнь.

***

      — Ты видел, да? — убитым голосом спросил я, когда Минхо проигнорировал мое возвращение.       — Видел что? — невинно поинтересовался друг, методично расстреливая зомби и перекладывая ноутбук на колени для большего удобства.       — Простите! — взвинтился я, решив, что Минхо издевается. — Извините! Я в чем-то провинился перед тобой? Слушай, то, что произошло на улице — это не твое дело, понятно?       — А что произошло на улице? — компьютерный герой умер от объятий особо любвеобильного монстра, и азиат раздосадовано застонал.       — Если ты ничего не видел, почему ты так себя ведешь? — раздраженно бросил я, намереваясь переодеть заляпанные брюки. — Не набрасываешься на меня с вопросами, не достаешь упреками?       Минхо оторвался от созерцания надписи, что он лузер, ехидно появившейся на экране, драматически заломил брови и продекламировал, глядя мне прямо в глаза:       — Ты опоздал на тысячу вздохов, и я уже не твоя девочка!       — Минхо, иди к черту, — рассмеялся я, натягивая домашние спортивки. — Меня сейчас вырвет от передозировки пафоса.       — А меня вырвет от твоего внешнего вида. Ты гнездо у себя на голове видел? Голуби еще не насрали? И шнурки! Не царское дело их зашнуровывать, да? Иди, расчешись, образина! И обувь сними… — Минхо продолжал ругаться, а я удовлетворенно прошаркал в ванную комнату к единственному в квартире зеркалу.       Глядя на покрасневшие уши и шею, я думал о том, как же это удивительно — то, что Минхо не наблюдал за нами в окно. Вот повезло — так повезло! А если бы наблюдал? Что-то изменилось бы? Он перестал бы при мне красоваться своим прессом и бицепсами? Так не я ведь гей. Это все Динклэйдж!       — …Динклэйдж, — донеслось до меня из коридора. Я очнулся от мыслей, быстро закрутил кран с горячей водой и громко переспросил у Минхо:       — Что?       Может, показалось?       — Говорю, офигеть, Динклэйдж на все вопросы ответил!       — На какие вопросы, дружище? — я удивленно выглянул из ванной, наскоро вытирая руки полотенцем.       — Ты что, вообще мыло не проверяешь? — рассердился сосед. — Этот большой бос из «Динклэйдж Индастриз» прислал тебе полное интервью в электронной форме.       — Куда прислал? — не понял я.       — На твое мыло, дубина.       — Серьезно? — я вытаращил глаза. Откуда у него копия моих вопросов? Я же забирал, кажется, конспект со стола. Или не забирал? И как он узнал мой электронный адрес?       Последний вопрос я повторил вслух.       — Откуда я знаю? — возмутился Минхо. — Тебе виднее. Я просто зашел на твое мыло, а там громадное сообщение с этими дурацкими…       — Постой, что? Я не ослышался?       — А что? — удивился Минхо.       — Ты зашел на мое мыло, и увидел там громадное сообщение с «этими дурацкими». Извини, а что ты вообще делал на моем мыле?!       — Ну все, Шумахер, не злись, — Минхо, почувствовав неладное, решил пойти на мировую. Подхватил со стола кружку остывшего молока и протянул мне. — Молочко будешь?       — Не буду, — буркнул я и ушел в свою комнату. Осталось теперь распечатать интервью и отнести редактору. Минус два часа работы над эссе.       Внимание со стороны мистера Динклэйджа определенно нравилось, но чтобы он делал за меня всю работу… Нет уж, увольте. Не для этого я становился журналистом.       Похоже Ньютон все сделает ради того, чтобы у меня не осталось отговорок не прийти на ужин.