Скорость

      Целый день я просидел на работе, как на иголках. Во-первых, выслушивал назойливые комментарии коллег по поводу моего внешнего вида. Обычно я одевался не очень опрятно, за что меня неоднократно упрекал начальник, а тут: новая фланелевая рубашка, модные джинсы от Armani, ни разу не ношенные, и непредсказуемо выбранные эспандрильи. Минхо такие все время носил, сочетая их с яркими рубашками. Я охотно взял с него пример. А еще с дядюшки Хэма и Сальвадора Дали — они обожали эту обувь.       Как меня в таком виде вообще на работу пустили — это уже другой вопрос. Но поскольку я был журналистом, а в офисе у нас царили, вопреки всем стереотипам, полная неразбериха и хаос, на таких мелочах не заостряли внимание. Тем не менее, внезапная смена имиджа самого взбалмошного из работников заинтриговала окружающих. Коллеги непрерывно подтрунивали надо мной, догадавшись, что я иду на свидание.       Второй причиной беспокойства послужила сдача статьи. Разумеется, я не сдал ее в сыром виде, а дополнил по возможности отсебятиной и ехидными комментариями, а лишнее отсеял. Очень уж не хотелось выглядеть в собственных глазах живоглотом, пользующимся чужим трудом. Одно дело, если бы Ньют Динклэйдж сам, засучив рукава и вооружившись чашкой кофе, провел бессонную ночь за мерцающим экраном, но ведь это было не так! Наверняка он заставил своих подчиненных строчить развернутые ответы на мои глупые вопросы, угрожая каждому по отдельности смертной казнью и увольнением.       Мне все же удалось всучить статью главному редактору. Я даже заслужил его похвалу. Коллеги, гримасничая, зааплодировали.       И последняя причина — Ньют.       Я елозил на стуле и поглядывал на время. Стрелки часов двигались черепашьим шагом.       "Я слишком часто на них смотрю, вот и все".       Заткнув сокрушительный внутренний голос, я предельно сосредоточился на том, чтобы достойно ответить на нападки коллег.       Клац-клац-клац.       — Это не я, это ручка!       Разве я виноват, что они такие нервные? Подумаешь, ручкой щелкаю. Если у них проблемы — пусть сходят к неврологу. У меня есть один на примете. Гэлли Уокер. Парень, что надо. И нервишки успокоит, и мозги, если надо, вправит. Лекарства выписывает недорогие и действенные, что врачам, как правило, не свойственно.       Клац-клац-клац.       — Томас, да сколько можно!       На меня возмущенно смотрела вся аудитория, скаля зубы и обещая скорую расправу. Но после шквала замечаний, я опять начал клацать ручкой. Выждал пару минут для приличия — и снова принялся за дело.       Клац-клац.       Каждый раз окружающие реагировали все агрессивнее, пока дело не дошло до крика и скандала. Бэн Шеффилд, один прекрасный журналист, который меня всем сердцем ненавидел, попытался вылить мне на голову свой отвратительный кофе — его вовремя остановили. Только после этого я перестал тянуть из людей жилы. По одной простой, но веской причине — в случае необходимости, мне не во что было переодеться. И вовсе не потому, что мне было стыдно. А вот нисколечко!       Проводив раздосадованного Бэна к его рабочему месту, коллеги взяли с меня слово, что я больше не буду отвлекать их от работы «этими ужасными звуками».       - Ну разумеется! - я важно кивнул, невинно похлопал ресницами, и, когда все отвернулись, последний раз мстительно щелкнул ручкой.       Бэна, бьющегося в истерике, Чак, Уинстон и Клинт заботливо проводили в туалет. После этого его никто не видел.       Коллеги еще долго сверлили меня взглядами, но я не считал себя виноватым. Мне нужно было высказаться, выкричаться, и если не прямым текстом о своих проблемах — то хотя бы вспышками злобы. Сначала специально кого-то донимаешь, а потом, когда жертва реагирует на раздражитель, еще больше распаляешь ссору. От этого приходит чувство глубокого удовлетворения и спокойствия, хотя осадок остается. Не навсегда, конечно, но до ближайшего корпоратива точно.       — Том, я понимаю, что ты нервничаешь. Но не своди, пожалуйста, и остальных с ума! — попросил кто-то из сотрудников.       Я не отрицал, что нервничаю перед свиданием. Напротив, я это чистосердечно признавал. Но мое мысленное откровение — отнюдь не то, что может успокоить расшалившиеся нервишки. Жаль, что в кофейных автоматах не было обычного молока — моего личного сорта валерьянки. Хотя инциденты с кисломолочными продуктами, произошедшие в последнее время, меня кое-чему научили.       — Томас, — ко мне подошел главный редактор, Алби Бэк, и, весело подмигнув, уселся напротив. — Давненько я не видел тебя в таком приподнятом настроении.       Приподнятом?       Он ошибался. Мне было волнительно и страшно, поэтому я целый день был дерганым, резким, и вообще каким-то… гиперактивным. Зато успевал в два раза больше обычного.       — Месяц продержись в таком состоянии — и я поговорю с начальником по поводу прибавки, — заявил Алби. Я безучастно уставился на него. Коллега бесхитростно улыбался.       — Редактор сказал — работник услышал! Смотри, не пожалей о своих словах, а то много тут таких… Желающих, — влез в разговор Чак Пауэлл. Он оторвался от своей еще не начатой статьи и развернулся всем корпусом к Алби, расплывшись в улыбке.       Чака все любили, не смотря на глупости, которые он болтал. Толстый, добродушный, с багровым румянцем и густыми кудрявыми волосами, он чем-то напоминал мне ребенка, хотя давно уже разменял третий десяток. Его страсть к коллекционированию игрушек на рабочем месте и любовь к мультфильмам не спасала плачевного положения в коллективе. Он был для нас младшим братом — глупым, но горячо любимым.       Чак всегда выступал миротворцем в любых конфликтах, поддерживал самые безумные идеи своих коллег и вообще был настоящей душой компании. Наверное, в копне растрепанных волос затерялся маленький позолоченный нимб. Я поклялся себе однажды его откопать.       — Томас, — пытливо уставился на меня Чак. В руках он держал пластмассового Бэтмена, и никак не мог приладить его в ряд к остальным персонажам DC, которые грозно взирали на нас с края стола. Фигурка оказалась на удивление неустойчивой. — А ты идешь на свидание с девушкой?       Я закусил губу. Теперь редактор и журналист буравили меня взглядами. Любопытство — не порок, но лучше бы за него выплачивали штрафы.       — Э-э-э… — глубокомысленно выдал я. Конечно, лучше было бы рассказать им правду, потому что она всегда всплывает на поверхность. Но моя трусость снова дала о себе знать, и я посчитал верным решением солгать товарищам:       — Да, с девушкой. Она замечательная. А что?       — Да ничего, — ответили над ухом голосом Минхо. — Там твоя «девушка» за тобой приехала. На сером SALEENе.       Я вздрогнул от неожиданности, хотя заранее уже знал, кто притаился у меня за спиной. Этот надтреснутый осиплый голос я мог узнать из тысячи других.       — Минхо! Какими судьбами? — Чак неловко подскочил со стула и пожал товарищу руку. Бэтмен снова шлепнулся на офисный стол мордой вниз, приковывая к себе внимание Макензи. Он был фанатом Кристиана Бэйла.       После долгих вежливых расспросов, как жизнь и работа, мне удалось под случайным предлогом утащить друга в сторону и тихо спросить:       — Что ты сказал?       — Что твоя девушка тебя ждет, — Минхо странно улыбнулся, повертев в руках фигурку героя-полуночника.       Я наклонился к его уху и доверительно шепнул:       — Минхо, у меня нет девушки.       — Я знаю, — друг ответил мне широкой улыбкой. — У тебя есть кавалер. Он прискакал к тебе на сером коне. Так что отпрашивайся бегом с работы и топай навстречу своей любви. — Заглянув в мое каменное лицо, он похлопал меня по плечу.       — Ты же не надеялся, что я не видел из окна вашего поцелуя?       «Ну вот, — расстроился я. — Последний паззл в общей картинке. Я так и знал, что Минхо не мог, по счастливому стечению обстоятельств, этого не заметить».       — И что? — тихо спросил я, выдержав паузу. А потом громко сглотнул. — Как ты теперь ко мне относишься?       — А как я к тебе должен относиться? — удивился сосед, помахав перед моим лицом фигуркой Бэтмена. — Ты мой друг. Мы едим из одной посуды и я сплю в твоих трусах, — и ни с того ни с сего Минхо чмокнул меня в прямо губы. — Видишь? Я не брезгую.       Я отшатнулся, удивленно таращась на него и инстинктивно держась подальше.       — Зато я брезгую! Ты зубы сегодня чистил?       — Чистил, — обиделся Минхо. — Просто сэндвич с чесноком недавно ел.       — Алби, — Чак нервно подергал главного редактора за рукав. — А это они только что поцеловались, да?       — Чак, ну что ты, как маленький, — расхохотался Бэк, покровительственно сжав плечо младшего сотрудника. — Не мешай мужикам выяснять отношения.

***

      Когда я вышел с работы, было уже темно и заметно похолодало. Я не сразу разглядел возле главного здания серый SALEEN. У меня было замечательное настроение, потому что моя статья и вправду понравилась редактору, и потому что мой лучший друг от меня не отрекся. А еще начальник пообещал, что если я буду продолжать в том же духе, он повысит мне зарплату. Насвистывая веселую мелодию, я убеждал себя, что вторник действительно может быть прекрасным, и никакого подвоха от судьбы ждать не стоит.       Но весь мой позитивный настрой мгновенно испарился, уступая пьянящему чувству волнения, влечения и надежды, стоило мне увидеть… Ньюта. Около приветливо открытой дверцы автомобиля, он застыл в довольно расслабленной позе, но неподвижный, как статуя. Никогда раньше не видел, чтобы люди могли так спокойно стоять, долго не меняя положения.       В свете уличных фонарей он выглядел бледнее, чем обычно. Полная луна выкатилась клубком на небо. Она светила ярко-ярко и делала этого удивительного юношу похожим на ледяное изваяние, высеченное давно усопшим скульптором. Вечерний смокинг, галстук-бабочка, идеально начищенные дорогие ботинки неизвестной фирмы. Волосы зачесаны назад — лучше, чем с пробором. Взгляд устремлен на темный купол небес, словно я должен был появиться оттуда. В его глазах луна сверкала ярче, чем на небе. У ног рассыпались звезды из чужой галактики. Присмотревшись внимательнее, я понял, что это иней.       Я затаил дыхание, не в силах сдвинуться с места. Просто стоял и смотрел на него. Такого удивительного. Такого непохожего на меня. И он, почувствовав мой взгляд, посмотрел в ответ. Дыхание сбилось, грудь заходила ходуном, и я взмолился, чтобы мне показалось. Просто почудилось, что я начинаю привязываться к этому человеку. Что я начинаю в него влюбляться.       — Мистер Томас, — на этот раз сухой официальный тон обжег мне слух. — Как прошел день?       — Хорошо, мистер Динклэйдж, — я остановился перед ним и заглянул в глаза. Этот жест, мне кажется, намного красноречивее рассказал обо всем произошедшем сегодня, чем реплика.       — Не устали на работе?       Он что, смеется?       — Работа для того и придумана, чтобы тянуть из людей жилы, порабощать их, превращать труд в ресурсы, — я не хотел жаловаться, нет. Слова вырвались быстрее, чем я сумел их обдумать.       Динклэйдж с минуту переводил взгляд с моих глаз на губы и обратно, а потом рывком развернул меня спиной к машине, и плотно прижал к захлопнувшейся дверце. Той, которая была гостеприимно открыта. Так, что позвоночник затрещал.       Это больше походило на борьбу, чем на поцелуй. Ньют пытался что-то доказать. Он настойчиво исследовал мой рот, мы стукались зубами, я сплетал язык с его языком. Поцелуй вышел мокрый, и, в какой-то степени, дикий. Захотелось большего, и я неосознанно двинул бедрами, вырвав из Динклэйджа случайный стон. Впервые за все время. Кроткий, тихий, сладкий стон.       Я зажмурился от удовольствия, отрываясь от губ и нежно касаясь носом его уха и шеи. Он пытался восстановить дыхание и путался пальцами в моих волосах. Трудно было поверить, что это из-за меня, что это я на него так повлиял. Я крепко обхватил Ньюта за талию и прижал к себе, не в силах сопротивляться страсти. Он был магнитом, зеркально-чистым источником в пустыне. Он стал плацебо для умирающего. Было наплевать, видит нас кто-нибудь или нет. Существовал только Ньют. Хрупкий, ломкий, грациальный. И это было правильно.       В груди свирепствовал пожар. Я отдался ему, не раздумывая. Выбор был сделан, кости — брошены, программа самоуничтожения — активирована.       — Ужин.       До меня не сразу дошел смысл его слов.       — Что?       — Ужин, мистер Уайт, — странная полуулыбка. Ньютон Динклэйдж высвободился из моих объятий, обошел машину и открыл дверцу, намереваясь усесться на водительское сидение. Он был прав. Еще бы немного - и мы вряд ли добрались до ближайшей гостиницы. Ужин был последним приоритетом в списке моих сумасшедших желаний, в которых фигурировал Ньют.       — Да, — запоздало согласился я, но не смог сдвинуться с места. Не потому, что колени дрожали и подгибались, не потому, что образ Ньютона в лунном свете обездвижил меня, а по довольно прозаичной причине: когда дверца SALEENа захлопнулась, а Ньют прижал меня к ней, как маньяк в переулке, салон машины зажевал край моей рубашки и теперь не позволял двигаться. Я был абсолютно беззащитен перед целым миром. Какой же я все-таки!..       — Ньют, — с несчастным видом позвал я.       Динклэйдж обернулся и залился пленительным смехом, согнувшись и пару раз хлопнув себя по колену. Я снова растеряно улыбался, не зная, как себя вести в данной ситуации: смеяться вместе с Ньютоном или обижаться. Выбрал второе.       — Буду признателен, если вы мне поможете, мистер. Видите ли, один я не справлюсь, — для большей наглядности, я подергал застрявший край одежды и опять потерпел неудачу. Ньют снова материализовался рядом, с легкостью справился с непосильной для меня задачей и мягко коснулся губами щеки, как бы извиняясь за доставленные неудобства.       Вечер все больше походил на обычное человеческое свидание.       Разница была лишь в том, что Ньют Динклэйдж — человек, каких больше нигде нет. И свидание с ним не сравнится с тысячью хороших свиданий, вместе взятых.       Ньют галантно открыл передо мной дверцу, и я послушно забрался внутрь. Салон был оформлен в темно-красных тонах, кроме элементов пола. Внутренняя декоративная отделка крыши не вызывала агрессии своей расцветкой, напротив — успокаивала, приглушала эмоции, давала возможность отдохнуть. Создавала романтическую, или даже интимную, атмосферу.       Пахло там дивно. Так, словно машину использовали для развозки всевозможных цветов. Или не всевозможных? Запах напоминал аромат роз, но не чистый, а с примесью. Утонченный, но сильный, мать его, как французский парфюм. Даже в горле запершило.       Салон выглядел дорого, и все было сделано с неоценимым вкусом. Я даже подумал, что в такой машине неплохо бы жить. Словом — мечта.       Я не многое успел рассмотреть, пока Ньютон усаживался в автомобиль. Но впечатление SALEEN произвел на меня просто незабываемое. Когда юный бизнесмен включил свет в салоне, я вспомнил, что рот, наверное, стоит держать закрытым, а не разевать от удивления и восторга.       Что еще бросилось мне в глаза — отсутствие подлокотников. На заднем сидении можно было спокойно спать. Двум людям. Не самого тощего телосложения.       — Ну что же, в путь.       Я только открыл рот, чтобы как-то прокомментировать это замечательное начало вечера, как вдруг машина пулей сорвалась с места и понеслась на бешеной скорости вперед. От неожиданности я вцепился в водительское сидение, находившееся прямо передо мной. О, Господи! Разве машины могут «взлетать»? Чудненько, сейчас догоним Хогвартс-экспресс и отправимся в школу чародейства и волшебства.       А Ньют невозмутимо следил за дорогой, пока скорость все прибавлялась и прибавлялась…       — Забыл предупредить, мистер Уайт, — хотя я не мог видеть его лица, по голосу было слышно, что он улыбался. — Пристегнитесь.       Я судорожно зашарил руками по сидению, но ремней безопасности не нашел. Тогда я, наконец, заставил себя оторвать взгляд от дороги и еще раз проверить салон на наличие элементов пассивной безопасности.       Ремней не обнаружилось.       — Очень смешно! — к горлу подступила тошнота. В груди разрасталось странное чувство, с каждой секундой увеличиваясь, пульсируя, вытесняя из грудной клетки сердце. Это была паника.       — Мистер… Мистер Динклэйдж! У вас нет ремней!       — Серьезно?       Ньют запрокинул голову и беззаботно рассмеялся. Я вытаращил глаза и сосредоточено уставился на дорогу, молясь всем богам, чтобы меня не вырвало прямо сейчас. Мелькали размытым пятном дорожные знаки, проносились огни жилых домов и магазинов. Я сжал зубы так крепко, что они издали неприятный скрежет. Сердце ушло в пятки, и я понял, что сейчас либо сойду с ума, либо умру. Меня никогда не мутило от скорости. Но от страха — всегда «пожалуйста». Вот и теперь я озадачено пытался понять, где в салоне находится пакетик для «крайнего случая». И что-то мне подсказывало, что его, равно как и ремни, я вряд ли найду.       Но мучения прекратились довольно быстро. Динклэйдж сбавил скорость и теперь ехал раза в два медленнее, чем до этого, но все еще слишком быстро для того, чтобы не нарушать правила дорожного движения.       Я перевел дыхание. Теперь я, кажется, понимал, почему Ньютон любил такие машины. Потому что адреналин в крови шкварчал, словно масло на раскаленной сковородке, а возбуждение носилось по венам, опережая кислород.       И когда я это понял, страх остался позади. Где-то рядом с очередным столбом или магазином. Я начал получать удовольствие от риска. Ньют опустил стекла и теперь ветер играл в его идеально уложенных волосах, а я, затаив дыхание, не мог оторвать от него взгляд. Это было волшебно. Это было безумно. Дико. Так, как не было еще никогда.       Именно тогда меня впервые охватило это странное чувство — желание навсегда остаться в салоне этого автомобиля. Вдвоем с Динклэйджом мчаться навстречу неизвестности и ни в чем не нуждаться. Забыть обо всех, наплевать на проблемы. Просто жить одним мгновением, не боясь через секунду разбиться. Просто жить.       Волшебство рассеялось, когда Ньют резко затормозил. Автомобиль совершил последний рывок и замер так резко, что меня подкинуло и швырнуло вперед. Когда я выбрался из машины, луна, беззвездное небо и прекрасный Ньют Динклэйдж больше не привлекали моего внимания.       Я отвернулся от Ньюта, согнулся пополам и освободил, наконец, желудок от того немногого, чего успел сегодня съесть. Хорошо, что судьба действовала не по старой схеме и больше не пыталась меня чем-нибудь обляпать. Это было бы слишком.       Когда в голове перестало звенеть, я осознал, что мистер Динклэйдж придерживает меня за талию и не дает упасть, потому что ноги конкретно подгибались. Пытаясь сдержать очередные рвотные позывы, я плотно закрыл глаза, потом снова открыл и вытер рот тыльной стороной ладони.       — Нет, не смотри!       Это, наверное, единственное, что волновало меня в этот момент. Пелена перед глазами не спадала, чувствовалась ужасная слабость, в общем, вечер портился с каждым мгновением все больше и больше.       В конце концов, немного отдышавшись и придя в себя, я отстранился от Ньютона и взглянул в боковое зеркало серого SALEENа. Бледный, почти зеленый. С растрепанными волосами, измученным взглядом. Самое то для романтичного ужина! Мне стало стыдно.       — Вот, — нотки волнения тронули голос мистера Динклэйджа, и перед моими глазами возникла рука с аккуратно подстриженными ногтями, которая сжимала предмет неизвестного предназначения. Я не сразу понял, что это за тряпка. Когда перед глазами немного прояснилось, я обнаружил перед собой кружевной носовой платок.       — Какой красивый.       Я благодарно взял почти невесомую ткань, с интересом рассмотрел, вытер им рот и… Вокруг стало темно.

***

      Тихонько попискивал кардиомонитор. За окном ругались птицы, где-то далеко-далеко выла полицейская сирена, а я медленно открывал глаза, чтобы оглядеть больничную палату и проклясть свою жизнь десять тысяч раз. Вспомнив вчерашний вечер, я рывком сел на койке. Как выяснилось, напрасно — мне поставили капельницу, и при резком движении иголка болезненно впилась в вену. Голова тоже не одобрила такой инициативы и наказала меня оглушительной болью. Пришлось аккуратно откинуться на подушку и довольствоваться тем ракурсом обзора, который мне предоставлялся.       В палате никого не было. Этой информации мне хватило, чтобы прикрыть глаза и немного отдохнуть. Рассматривать дорогущий интерьер не было смысла. И так понятно, где я очутился.       Пожалев неудачника, который потерял сознания от волнения и тошноты, Динклэйдж отвез меня в свою больницу, так как не был уверен, что Минхо обрадуется моему приезду в таком состоянии. Вряд ли он был знаком с моим соседом, но навести справки для такой важной шишки - раз плюнуть.       — Томас!       Видимо, я опять задремал, потому что голос Ньюта неожиданно для меня прозвучал совсем рядом, хотя не было слышно, как он сюда вошел.       — Спасибо, Элла. Можешь идти. Если понадобишься — я позову.       — Буду за дверью, мистер Динклэйдж, — бархатный женский голос. Кто-то мягко притворил дверь.       — Томас, — взволнованно позвал Ньют.       Разомкнуть веки, под которыми плясали красные огни, оказалось не такой уж легкой задачей. Ресницы слиплись, как во время болезни. Я отвратительно себя чувствовал.       — Томми, — директор Динклэйдж Индастрис смягчился. Что-то холодное коснулось моего лба. Это были тонкие пальцы пианиста. При детальном рассмотрении я удивился, какие они ровные и красивые.       Вы часто обращаете внимание на пальцы окружающих вас людей? Обратите. Такие привлекательные встречаются крайне редко. Теперь я сосредоточился на лице Ньюта, но картинка плыла.       — Томас, прости меня. Я не знал, что у тебя аллергия на распылители и ароматизаторы.       А, так вот почему в машине странно, но приятно пахло цветами! Но, минуточку, у меня нет такой аллергии.       — Как выяснилось, есть. Последнее я произнес вслух, и Ньют поспешил мне ответить. Он заботливо помог мне приподняться и подложил под спину две подушки. На комоде, прямо перед кроватью, аккуратной стопочкой были сложены десятки кружевных носовых платков, очень похожих на ту несчастную тряпочку, которая вчера мне так понравилась.       — Ты находишься в больнице моего отца, если тебе интересно. Провел здесь всю ночь и заставил меня поволноваться. Ты задыхался, Томми. А я, в свою очередь, не давал покоя врачам.       — Они караулили меня всю ночь под страхом увольнения? — заулыбался я.       В этот момент безмолвная нежность наполнила все мое существо. Я почувствовал слепое доверие к своему визави. Возможно, мою реплику Ньют счел болезненным проявлением посттравматического стресса, поэтому не удосужился ответить. Только спросил:       — Как ты себя чувствуешь, Томас?       «Как на курорте», — чуть было не ляпнул я, но реальность вовремя покачнулась, уступая место спасительной темноте.       — Томас? Томми! Элла, срочно! Ему плохо! Уволю!       Видимо, с появлением в моей жизни Ньютона Динклэйджа, размеренное существование офисного планктона подошло к концу. Начиналась новая эра. Эра кружевных платков, неудачных свиданий и глубокой, инстинктивной привязанности.       Начиналось то время, которое врезалось мне в память и оставило после себя кровавый след. Время, воспоминания о котором будут преследовать меня безмолвными призраками. Но вот, что я вам скажу, господа присяжные: этот период был самым лучшим в моей жизни.