***
Кто-то ходил по палате. Шумно переставлял предметы, тихо переговаривался с медсестрами, куда-то уходил и возвращался. Я различал шорох переворачиваемых страниц, скрип шариковой ручки по бумаге, слышал, как телефон при вибрации ползает по столу и производит самый настоящий рев. Иной раз палата наполнялась запахом кофе. Дежурящий у моей постели явно им злоупотреблял. Иногда он заговаривал со мной: голос его звучал ласково, призрачно-тихо, и быстро гас, не оставляя следа в помраченном сознании. Время от времени морскими волнами накатывала паника, ударялась о камни забвения и с шипением отползала назад, погружая меня в глубокий сон. В груди работал отбойный молоток, разгоняя по венам болезнь. Я сгорал. Меня морозило. Мысли текли лениво, неохотно складывались в слова, которые тонули в трясине беспамятства. Со мной происходило что-то странное. Что-то, чего я боялся, как огня. Бессознательно, толком не зная причины, я понимал, что мое нынешнее состояние — это начало конца.***
Мучительный вопль разнесся над топью. Когти вспарывали мою кожу, рвали на лоскуты. Я боролся. Существо рычало, но я не слышал, оглохнув от боли. Не различал ничего, кроме надрывного крика, звенящего в голове — он все никак не кончался. Кто этот несчастный и за что его истязают? А человек все кричал и кричал, да так отчаянно, что во мне стыла кровь. Крылатая тень плавилась, как свеча, и черной вязкой жижей просачивалась в открытую рану на голове. Выжигала меня изнутри. Страстотерпец затих, последний раз судорожно вдохнув. Я успокоился. Кто-то посторонний проник в мое сознание и приказал это сделать. Кто-то посторонний растолковал мне, что кричащий — это я. Мое тело с треском выгнулось дугой, вытаскивая себя из болота, и воспарило над топью. Я заплакал, сгорая от дикой боли в переломанных костях, но не мог пошевелиться. Моим телом руководил кто-то другой — безумец. Я чувствовал чужое присутствие в своей голове и в исступлении плакал.***
Кровать резко прогнулась под чужим весом, вырывая из страшного сновидения. Я проснулся и понял, что на меня пристально смотрят. Для этого не понадобилось открывать глаз. Лицо осыпали градом поцелуев, а рубашку беспардонно задрали до подбородка. Щеки полоснуло огнем. Кто-то поглаживал меня по животу ледяными руками. Успокаивал. Изучал. Во сне я все еще парил над булькающей трясиной и боролся за свое сознание, а в реальности — млел от щекотных прикосновений и приходил в себя. Пальчики-льдинки очертили контур пупка с точностью циркуля и продолжили свое путешествие к солнечному сплетению. Кожа покрылась мурашками. Я был инструментом в руках мастера. Его холстом, незаконченной картиной, воплощением «ПОРОКа» — так он меня подписал. Сон забывался, тяжелые веки заметно теряли в весе. Кошмар в последний раз облизал мне пятки и исчез. Экскурсия по телу оборвалась. Ньютон пощекотал под ребрами и убрал пальцы. Я, разомлевший от массажа, едва не замычал в знак протеста, но вовремя вспомнил о роли спящей красавицы и решил доиграть до конца. — Томми, вы не спите, — разоблачил меня Ньют. Спектакль с треском провалился, декорации сгорели, а тлеющий занавес с грохнулся на сцену. Кровать возмущенно скрипнула — это театральный критик переправил свое седалище на стул. Решил сохранять дистанцию. Хотя, скорее, ее видимость. Я открыл глаза и уставился на блондина. Он сидел напротив меня, закинув ногу на ногу, и внимательно разглядывал в ответ. Перед ним на прикроватной тумбочке лежала книга в твердом переплете, раскрытая где-то на середине. Сразу бросилось в глаза, что Динклэйдж переоделся. На нем не было вчерашнего смокинга: только джинсы, свитер с V-образным воротом и больничный халат, накинутый сверху. Последний то и дело норовил соскользнуть с плеч, но Динклэйдж терпеливо возвращал его на место. Такая картина меня позабавила. — Доброе утро, — пробормотал я с улыбкой. Сон я не помнил, поэтому решил, что спал без сновидений, с чем мысленно себя поздравил. Настроение было расчудесное. Я неплохо отдохнул, к тому же… Вас когда-нибудь будили щекоткой? Ни с чем несравнимое удовольствие! — Доброе? — Ньют неожиданно расхохотался, тыча пальцем мне в грудь. — Доброе утро?! Мистер Уайт, а вы — шутник! Что-то нервное было в его смехе. Неожиданно я обнаружил, что не все так радужно: у Ньюта синяки под глазами и волосы торчком. Выглядит он замученным, в голосе сквозит усталость. Он не отходил от меня всю ночь? Я собирался приподняться на локтях и сесть, но Ньют остановил меня и напомнил, что я все еще «подключен» к капельнице. В попытке пресечь любое движение, которое могло бы навредить мне, он едва не опрокинул стул и злополучную капельницу. В какой-то момент мне показалось, что он вот-вот потеряет сознание, но обошлось: блондин вернул себе равновесие и поспешно устроил мои руки вдоль туловища. — Позову медсестру, — сообщил Ньют, качнувшись в сторону двери. — Уладим все формальности и поедем ко мне. Мои брови взлетели вверх. Мы поедем к нему? Сейчас? Динклэйдж, вероятно, подслушал мои мысли. Рука замерла в дюйме от дверной ручки. Его колкий взгляд метнулся ко мне и просканировал до костей. От комментариев блондин воздержался, только сухо улыбнулся, предоставляя мне возможность самому сделать выводы. Никто никого соблазнять не собирался. Не сегодня. — К тебе? — я баюкал уязвленное самолюбие и обрастал колючками. — Покажешь свои хоромы? — Нет. — Динклэйдж открыл дверь. — Завезу тебя в глушь и принесу в жертву Нихазе* в месте захоронения древних аборигенов. Халат, наброшенный на плечи, опять начал сползать. Ньют ухватил его в последний момент. — Я думал, сарказм — оружие бедных, — съехидничал я. — Тогда ты предо мной безоружен, — Ньют одарил меня бледной улыбкой. - Кстати, я рад, что тебе уже лучше. Он скрылся за дверью. В этот момент завибрировал телефон и пополз по тумбочке, чем здорово меня напугал. Я потянулся за ним и сбил иглу в вене. Ну конечно, капельница! Как я мог забыть о своем злейшем враге?.. С детства не любил больницы. Несмываемый запах лекарств, стены унылой окраски, врачи в идиотских шапочках, горькие пилюли… Даже богатые больницы, где не было трещин в потолке, тараканов по соседству и гадких кашиц на завтрак, вызывали во мне смертельную тоску и хроническое желание сбежать. Я потряс головой, избавляясь от лишних мыслей, и озадаченно уставился на экран телефона, где было десять пропущенных от Минхо. Точнее, от «Мистера Большой Задницы», как я окрестил его в целях воспитания. Не так давно мой друг, мрачный после работы, опустошил все запасы соленых крекеров, приготовленные на случай зомби апокалипсиса, как необходимый для жизни провиант. Минхо сточил все и даже не признался в этом, дождавшись дня, когда я сам обнаружу пропажу. Время разоблачения совпало с моментом, когда и во мне пробудился гастрономический интерес к заначке. Но было поздно. Диванная ниша пустовала, а на месте преступления были обнаружены крошки и пустые пакеты, которые Минхо даже не потрудился убрать. Мы прилично повздорили, и в тот роковой день Макензи получил свое второе имя. Сосед не обиделся на прозвище. Оно ему даже понравилось и послужило основой для пошлых шуток, которыми он не гнушался поделиться в компании. Так почему же «Мистер Большая Задница» звонил мне десять раз? Сегодня его день рождения, а я забыл поздравить? Или Минхо серьезно вляпался и ему позарез нужна моя помощь? «А, может, он просто волнуется?» — развеселился я, представляя, как Минхо бегает по квартире в одних трусах — моих трусах — и заглядывает под диван, под стол, за угол, в надежде, что я могу там прятаться. Потом, правда, радость улетучилась. Вдруг Минхо обиделся? Теперь на порог не пустит… Или, воспользовавшись моим отсутствием, сожрет заначку шоколадных крекеров, которую я прятал от него после того случая? Или зайдет в историю браузера? Забудет завезти одежду в прачечную? Или… нет, об этом лучше не думать. Минхо не сорвется. Минхо давно завязал с наркотой. Он сильный. Все-таки нельзя оставлять в одиночестве этого парня. Я ему нужен. Телефон оповестил меня, что «Мистер Большая Задница» в ярости, и если я с ним не свяжусь в ближайшее время, в назидание он проведет ряд моих убийств и воскрешений. Я поморщился от количества матов в сообщении, и отправил ему СМСку следующего содержания: Чего лютуешь, окаянный? Меня не было одну ночь. P.S. Ноут не трогай. Почти мгновенно пришел ответ: Ебанько! Почему это я ебанько? — опешил я. «Потому что!» — друг не счел меня достойным объяснений. Я попытался выбрать и отправить смайлик, соответствующий ситуации, но сосед и этого не позволил, прервав мои размышления входящим вызовом. — Алло? — неуверенно предположил я, держа телефон на безопасном расстоянии, как будто Минхо мог укусить меня через экран. Что ж, ему это почти удалось. — Алло?! — брызгала слюной трубка. — Тебя не было двое суток, и ты говоришь мне «алло»?! Какая нахрен одна ночь? Ты думаешь, я считать не умею?! Я не поверил своим ушам. — Двое суток?! — Да, слух тебя не подводит, детка, только арифметика! — Минхо, не смешно. — Вот и я тебе о том же, что ты ебанько! Обычно такие разговоры веселили меня, даже если Минхо бесился. Но не в этот раз. По коже пополз мороз. У меня не было аллергии на запахи. Что, черт возьми, произошло в машине? Почему я вырубился на два дня?! Черная капля разбилась о мертвую гладь воды. Кап. Сон возвращался фрагментами, бессвязными обрывками воспоминаний. Кап-кап. Черная жижа сочилась из сталактита, падала тяжелыми каплями вниз и стачивала мой мозг. Кап-кап-кап! В голове нарастал шум, какой бывает, если от мощного скачка напряжения у телевизора сбивается настройка каналов. Перед глазами возникла пещера, где я был медведем, склонившимся над телом ребенка. В то же время я был сторонним наблюдателем, чувствуя одновременно голод и ужас. — Эй, Шумахер, ты там? — обеспокоенно спросил Минхо, и наваждение лопнуло, как воздушный шар. Я вздрогнул, напуганный собственным сознанием. Что за чертовщина? Меня накачали наркотиками? В капельнице был не физраствор? — Ты вообще меня не слушаешь! Я поспешил заверить друга в обратном. — Надеюсь, ты сделал выводы? — сварливо поинтересовался он. — Конечно. Я сделал вывод, что у тебя синдром Туретта*. Обратись к доктору, приятель. Минхо разразился новой бранью, чем вряд ли опроверг мои слова. А я постарался абстрагироваться и проанализировать причину своего страха, но не преуспел: мысли путались, болела голова. Я даже не помнил, как послал Минхо, не заметил, как вернулся Ньют в кожаной куртке и полной боевой готовности, как полненькая медсестра вытащила из меня иголку, вручила проспиртованную ватку и, трижды ко мне обратившись, но не получив вразумительного ответа, выгнала прочь. Вскоре мы с маленьким принцем покинули больницу. На парковке нас ожидал внушительного вида вездеход. Я залез в машину и с любопытством покрутил головой, но SALEENа поблизости не оказалось. Если Динклэйдж солгал про аллергию, своей сказки он придерживался с достоинством. Я сглотнул. Обостренное чувство тревоги никуда не делось. Оно крохотным молоточком стучало в виске, как будто спрашивало: «Ты помнишь меня? Ты помнишь обо мне?»***
Дорога заняла чуть больше часа — Ньют предпочитал уединенный пригород шумному мегаполису. Когда мы подъезжали к имению Динклэйджев, я разлегся на задних сидениях, как на диване. Не судите меня строго — я был выжат, как лимон. А все из-за волнительного происшествия, которое случилась с нами в дороге. — А я уж начал было думать, что вы живете в своем офисе, — брякнул я, когда Ньют уверенно вел свой Cadillac конгломератом узких улочек, оставляя больницу далеко позади. Он побарабанил пальцами по рулю, размышляя над ответом. — Наверное, так и есть, — наконец сказал он. — Я имею квартирный комплекс в нескольких кварталах от «Динклэйдж Индастриз», там и живу. Когда работа под боком — дышать становится легче. Закрались нехорошие мысли, что Ньютон хвастается. — Даже не знаю, как у вас, человека более-менее сообразительного, возник подобный вопрос, — поддразнил Ньют, оценив характер моего молчания. — У меня нет времени каждый вечер ездить в свое имение. Это было бы крайне утомительно, не находите? — Нахожу. — Я уткнулся взглядом в раскрытые ладони, которые лежали на коленях, чувствуя себя королем дурацких вопросов. Самое то для журналиста! Выехали на трассу. — Расслабься, — посоветовал Динклэйдж и включил магнитолу. Но увлечься дорогой он не успел — машину сотряс истошный вопль Тейлор Свифт, и мы с водителем подпрыгнули от неожиданности. Певица, не обратив внимания на нашу реакцию, настоятельно рекомендовала мчаться вперед и оставить неприятности позади. — О, нет-нет-нет, — спохватился Ньют, пытаясь переключить песню, но я, охваченный секундным азартом, перегнулся через проем между сидениями и схватил его за руку. — Почему? Пусть будет! Ньют рывком обернулся ко мне с диким отблеском в глазах и случайно крутанул руль. Cadillac вильнул в сторону; нас занесло. Машина закрутилась на скользкой дороге, как волчок. Я заорал, а Ньют, бледный от страха, дал по тормозам. Машина истерично взвизгнула и, совершив финальный пируэт, резко остановилась. Я едва не перекочевал на переднее сидение, не найдя точки опоры. Трасса была пустой. Грузовиков, желающих нас сбить, или уронить на нас парочку бревен, как в «Пункте назначения», не наблюдалось. И все-таки меня колотило. Я даже не сразу сумел разжать кулак, в котором смял ладонь Динклэйджа. Крутой бизнесмен невозмутимо помассировал руку, завел мотор и вернул Cadillac со встречной полосы на положенную. Тейлор Свифт вполголоса допевала последний куплет «Shake it Off», а мы ехали дальше, словно ничего не случилось. Когда мы подъехали к Динклэйдж-холлу, я встрепенулся и прилип к стеклу, не в силах поверить в происходящее. За зелеными, еще не тронутыми сединой кронами деревьев возвышались шоколадные башенки замка. Особняк, стилизованный под дворец! — Ты шутишь, — выдохнул я. Хотелось выскочить из машины и лично убедиться, что представшая перед нами панорама — не фокус и не подделка. Ньют заглушил мотор. Мы выбрались из автомобиля. Я неотрывно смотрел на усадьбу, восхищаясь, завидуя и не веря своим глазам, а Динклэйдж, в свою очередь, следил за моей реакцией. За чугунными воротами нас встретил удивительной красоты парк. Наверное, в теплое время года от его пышности и пестроты рябило в глазах, но пока что ожившая заставка WINDOWS ограничилась зеленым газоном и аккуратно подстриженными кустами, которые плотно обступили усадьбу, защищая ее от нежелательных зрителей. Замок, который приковал мой взгляд, не был похож на памятник истории, но мог бы им стать через несколько веков. Я представил большие просторные залы, мысленно разместил там богатую мебель, а стены украсил гобеленами и захлебнулся от нахлынувшего вдохновения. Неужели об этом сооружении никто не писал? Динклэйдж не мог хранить все это в тайне - он всегда находился под прицелом камер! Дворец стоял на холме, башенками подпирая небо. Хотелось дождаться зимы, сесть на ледянку и скатиться с покатого спуска вниз, как с горы. Или приехать сюда летом, схватить покрывало и, накинув его на плечи в лучших традициях Брюса Уэйна*, сбежать со склона на бешеной скорости, едва успевая переставлять ноги. Весело хохотать и беспорядочно размахивать руками, чтобы мгновением позже повалить мистера Динклэйджа на землю и показать, что такое простое человеческое счастье. Пока мы поднимались на холм по широким ступеням, выложенным белым кирпичом, никто не обмолвился ни словом. Я онемел от изумления и восторга, а Ньют молчаливо здоровался с особняком, как со старым другом, которого давно не видел. Навстречу нам вышел хмурый дворецкий по фамилии Марлоу. «Англичанин! — мысленно восхитился я, услышав британский английский. — Как и подобает классическому дворецкому». Мистер Марлоу вежливо поздоровался, выслушал короткие распоряжения Ньюта по поводу багажа и спустился вниз к CADILLACу, чтобы забрать вещи и припарковать автомобиль в положенном месте. Когда мы остановились возле массивных дверей Динклэйдж-холла, я задрал голову и с благоговением уставился на высокие стены, от которых веяло холодом и загадкой. В голове рождались и гасли вопросы. Я не выдержал и озвучил один из них: — Здесь есть подземелья? Ньют покосился на меня и хмыкнул: — Сколько угодно! - я почти ему поверил, но тут он продолжил, не скрывая насмешки в голосе: - С промозглыми сырыми стенами, крысами и колесом-распятием. По воскресеньям мы пытаем грешников. Динклэйдж неожиданно преградил мне путь рукой, облокотившись на стену, и вкрадчиво, почти интимно, осведомился: — Ты был хорошим мальчиком в этом году, Томми? От него пахло табаком и кофеином. Я вздрогнул, когда ледяные пальцы свободной руки вплелись в мои волосы на затылке. Он прислонился пылающим лбом к моему, шумно втянул в себя воздух и прикрыл глаза. Я не мог оторвать взгляда от его губ, призывно открытых, возбужденно красных, от бисеринок пота над верхней губой. Черти внутри меня лихо подкидывали сердце на сковородке, обжигая его со всех сторон. Я сглотнул. Мы испытывали друг друга. Кто первый не выдержит и сократит оставшееся расстояние — проиграл. Никто не хотел проигрывать. Ньют открыл глаза и медленно отстранился. Шутливо-разочарованный. Тайно потрясенный. Я не чувствовал себя победителем. Еще миг — и я жадно завладел бы его ртом. Он выпрямился, не разрывая зрительного контакта. Солнце засверкало в его глазах, и я увидел собственное отражение. Вот он я, как на ладони: напуганный, очарованный и очень плохой мальчик. Черный омут затягивал меня, а я не звал на помощь. Зачем? Я не боялся смерти. Я уже умирал. Тяга к нему стачивала меня изнутри, будто вода. Я слушал жаркое клокочущее сердце и думал, что никому не под силу потушить этот пожар. В этот момент взревела газонокосилка где-то на заднем дворе поместья, и мы отшатнулись друг от друга, как нашкодившие сорванцы. Динклэйдж отвернулся от меня, скрывая блеск в глазах. Опираясь рукой о двери, он несколько раз глубоко вздохнул. Плечи расслабились. Маска высокомерия вернулась к своему законному владельцу. Хозяин Динклэйдж-холла вспомнил о цели нашего прибытия, толкнул тяжелые парадные двери и провозгласил, не глядя на меня: — Mi casa es su casa, señor* Уайт! — и пересек порог. Пыльная тишина замка треснула, как стекло. Эхо шагов по шашечному полу гулко раздавалось под сводами. Я почувствовал себя пешкой на шахматной доске. Ступив на мягкий красный палас, ведущий к мраморной лестнице, Ньют неожиданно предложил: — Сыграем партию?***
Партия в шахматы оказалась не такой уж плохой идеей. Мы расположились на веранде и расставляли коллекционные фигурки по доске, когда дворецкий предложил нам выпить чаю. Окна были открыты, сквозняк свободно разгуливал по комнате, а я готов был на все, чтобы согреется и перекусить. Сердобольный Ньют попросил принести самые сытные пирожные, которые миссис Даббл только сможет найти. Он помнил, что я давно не ел. Я был тронут. Дворецкий поклялся передать эту просьбу кухарке и удалился. Ньют лениво потянулся, встал, походил по комнате и стащил с себя куртку. Я наблюдал за ним и не мог понять, играем мы уже, или только разминаемся. Ньют перекинул куртку через плетеную спинку стула и оперся на нее руками. Он был необычно бледен и едва держался на ногах. — Томми, вы не против, если я закурю? — его рука скользнула в карман и извлекла оттуда мятую пачку сигарет. Такие же продавались в супермаркетах для простых смертных. Я сострил: — Пожалуйста, если у меня нет аллергии на табачный дым. В противном случае, вам придется везти меня обратно в больницу. Ньют сложил руки лодочкой и щелкнул зажигалкой. Мне сигарет он не предлагал. Наверное, уже узнал, что к табаку я не испытываю ни малейшей симпатии. Кто же его информирует? — Так что? — поторопил я с ответом. — Такой аллергии у меня нет? Мистер Динклэйдж с наслаждением затянулся, задерживая ненадолго дыхание, и выпустил дым изо рта. Хоть я и не был в восторге от его увлечения, но, стоит отметить, курящим Ньют выглядел сексуально. — Нет, Томми, такой аллергии у вас нет, — неохотно отозвался он, предчувствуя, что этот вопрос повлечет за собой те, на которые он отвечать не в праве. — Если меня не подводит память, у меня и на распылители не было аллергии. — Всякое в жизни случается, — уклончиво ответил Ньют, а потом неуклюже сменил тему: — Кто такой «Мистер Большая Задница»? И я попался, польстив себе мыслями о его ревности! Позволил ему уйти от ответа! — Минхо. Мой сосед по квартире. — Почему он звонил сутки напролет? — продолжал допрос мистер Динклэйдж. Он видел, что мне звонят. Почему же не поднял трубку и не предупредил человека? — Телефон жужжал, не умолкая, — возмущался Ньют. — Можно подумать, у вас в доме пожар случился! Я заулыбался, потому что Минхо это было по силам: устроить поджог в мое отсутствие, просто забыв о чайнике. — Всякое в жизни случается, — передразнил я Динклэйджа. Кажется, он обиделся. Очень вовремя появился дворецкий с серебренным подносом в руках. От него так пахло свежей выпечкой и ванилью, что рот сам собой наполнился слюной. Мистер Марлоу ловко расставил сервиз на летнем столике, разлил чай по чашкам и поднял хмурый взгляд на Ньюта, словно хотел что-то сказать, но не решался в присутствии гостя. Как много тайн. — Томми, я ненадолго отойду, — выдержав взгляд слуги, бросил Ньют. — Прошу, ешьте, не стесняйтесь. Извините меня. Он затушил сигарету, накинул куртку, дежурно улыбнулся и вышел из комнаты. Дворецкий направился вслед за ним. Я услышал отрывок их разговора: — Тереза не могла подождать до завтра? — Нет, сэр. Она сказала, это срочно. Тереза? Это еще кто?