Наступил день последнего звонка для выпускников, и, пока они были на торжественной части во дворе школы, наш класс готовил актовый зал вместе с учителем информатики. Он по-прежнему заменял нашего классного руководителя. С самого утра мы надували шарики и развешивали их по залу, вешали стенгазеты и носили туда-сюда старый тяжёлый проектор: он нужен был для показа памятного фильма, который подготовил Станислав Николаевич с одиннадцатым классом.
Я снова стала ловить себя на том, что всё время о нём думаю и постоянно пытаюсь поймать его взглядом. Опять же, возможно, это всё гормоны и переходный возраст... Но так хочется чувствовать его рядом. Очень хочется.
Я вешала шары у сцены, стоя на стуле, который был поставлен на парту, а внизу был он и поправлял проектор. Я потянулась на носочки и оступилась. Стул шатнулся, и я рухнула вниз...
Вниз, в его объятия. Снова в его руки. Господи, какие у него сильные, тёплые руки и... тело...
Он подхватил меня и аккуратно поставил на пол. Он держал меня за талию, сжимая пальцы. Я чувствовала на себе его горячее дыхание и боялась выдохнуть. Он смотрел мне прямо в глаза, так пристально, завораживающе. И только сейчас, беспомощно стоя в его объятиях, чувствуя его горячее тело в миллиметрах от своего, я осознала, что влипла... Влипла по полной. И просто так из этого омута его тёмных глаз мне уже не выбраться.
Его хватка ослабла и руки скользнули вниз по моей пояснице, от этого будто ток по телу провели... И не вздрогнуть было просто невозможно.
– Осторожней, – прошептал он с хрипотцой в голосе, от которой кружилась голова, и отстранился.
– Ну надо же, она опять рухнула ему прямо в руки! Панина, дай и другим возможность! – съехидничала Ленка Анисина, прервав идиллию и трепет в моей душе.
Я, задыхаясь, несмелым взглядом посмотрела на учителя. А он лишь улыбнулся и, казалось, уже даже забыл о произошедшем.
Но, падая, я схватилась ему за рубашку и не только её помяла, но и пуговицу умудрилась оторвать. Он поднял её с пола и, ухмыльнувшись, преподнёс мне, вскинув вверх свою выразительную бровь, как бы спрашивая: «И что мне с этим делать?»
И тут у меня появился прекрасный шанс ответить Анисиной взаимностью.
– Да! – довольно улыбаясь, заявила я. – У меня это отлично получается! А ещё у меня отлично получается пришивать пуговицы, что я сейчас и сделаю, – я невольно закусила губу и подмигнула учителю.
Ленка буквально захлебнулась собственным ядом. А я взяла пуговицу, слегка коснувшись кончиками пальцев его ладони.
– Пойдёмте в кабинет трудового обучения, – попросила я учителя и победным взглядом посмотрела на ошарашенную Елену.
Ко всему прочему, я ещё и за руку его взяла.
Ленку нужно было видеть! Она была вся красная, как рак, и глаза были так злобно прищурены. Она, как рыба, открывала и закрывала рот, но не проронила и слова. Анисина потеряла дар речи?! Анисиной нечего сказать?! Юху, Юля! Это твоя маленькая победа!
Я отпустила его руку, как только мы оказались в коридоре. И чувствовала себя неприлично стыдно.
– Извините, – тут же поспешила извиниться, – просто иногда она меня так бесит.
– Понимаю, – ответил учитель как ни в чём не бывало. По всей видимости, она и его уже достала. Как только не поймет, что это как минимум некрасиво, как максимум противно.
Кабинет трудового обучения для девочек находился недалеко от актового зала и всегда был открыт. Марья Никифоровна считала, что девочкам всегда может что-нибудь пригодиться, поэтому не запирала кабинет. Да и прогульщики там часто отсиживались, а она, добрая душа, всех покрывала. Считала, что лучше они пусть в кабинете сидят, чем шляются неизвестно где.
Мы зашли и прикрыли за собой дверь. В кабинете было пусто. Естественно, все сегодня слишком заняты. Прогульщиков тоже не было: уроков ведь нет, что прогуливать?!
– Вы верите в суеверия? – спросила я, взяв из шкатулки на учительском столе нитку и иголку.
– Нет, – ответил учитель, слегка усмехнувшись. Посчитал, наверное, мой вопрос нелепым.
– Тогда рубашку можно не снимать, – предупредила я, вдевая нитку в иголку, и с довольным видом подошла к нему, думая, что удачно выкрутилась и спаслась от вида его обнажённого торса.
– Правда? – спросил учитель, приподнимая брови кверху, и сел на краешек учительского стола. А в его голосе звучали нотки недоверия, и меня это даже забавляло.
– Правда! – ответила я, лукаво усмехнувшись, и принялась аккуратно пришивать ему пуговицу. Дело-то простое, Никифоровна и не такому нас тут учит.
– А у тебя и вправду отлично получается! – заметил он, и я тут же почувствовала, как к щекам подступает румянец.
Лучше бы он снял рубашку и я спокойно пришила эту чёртову пуговицу. Невыносимо находиться так близко к нему. Руки начинают дрожать, сердце из груди выскакивает, мысли туманятся…
А от него так и веет феромонами, гормонами или чем там ещё, от чего рассудок теряешь. И запахом нереальным. Ароматом дорогого парфюма, смешанного с ярким запахом мужчины. А он сменил парфюм. Только сейчас это заметила. Этот намного мягче, но голова от него кружится не меньше прежнего...
Закончив пришивать эту злосчастную пуговицу, быстро сделала узелок на внутренней стороне рубашки и машинально приблизилась губами к нитке, чтобы разорвать её... О чём тут же пожалела.
Он прерывисто дышал над моей головой, а я была так близко к его телу, что по коже прокатывалась дрожь.
Как же неприлично это выглядит. Господи.
Я быстро перекусила нитку, выпрямилась и развернулась, чтобы поскорее отойти, но, к моему удивлению, учитель не позволил мне этого сделать. Его руки вновь легли на мою талию. Он притянул меня к себе, и я обернулась к нему в недоумении. Чего это он? Не понимаю.
– Спасибо, Юля! – улыбнулся информатик своей самой обворожительной улыбкой. – Так что там насчет примет и суеверий? Что теперь должно произойти? На меня рухнет очередная красавица?! Ещё одна пуговица оторвётся и будет сплошное невезение? – нарочно игриво ухмыльнулся он. А я слушала через слово. И в голове эхом отдавалась «красавица». Он, что, правда считает меня красивой или просто шутит?!
– Нет, это хорошая примета, – пробормотала я, улыбаясь, как ненормальная.
Тогда он вдруг спросил:
– А ты веришь? В магические свойства пуговиц, – и, сделав небольшую паузу, добавил: – и ниточек? – а затем провёл пальцем по шраму на моём левом запястье...
И по коже пробежала стая мурашек. Невероятно приятное ощущение. Я догадалась, кажется, он всё знает о нитке. Ответила:
– Верю, – и поспешила уйти.
Мы продолжали заниматься своими делами, каждый по отдельности. Он больше не пытался со мной заговорить, а мне так этого хотелось...
Вскоре зал заполнился выпускниками и бывшими учениками нашей школы. Мы с Аней были ведущими на этом вечере и практически всё время провели за кулисами, расставляя первоклассников, объясняя, кому, когда и что говорить, что делать и когда выходить на сцену.
Первым показали фильм Станислава Николаевича, который произвёл невероятный фурор. Конечно, такого в нашей школе ещё не было. Он и выпускники потрудились на славу. Собрали целый архив фотографий начиная с первого класса, записали небольшие речи учеников о том, кем они выросли и что им дала школа, а также благодарность родителей учителям, сняли несколько уроков и всё это смонтировали, добавив много ярких видеоэффектов.
Такое не может не впечатлить.
После фильма, каждый раз выходя на сцену и объявляя то или иное выступление, я, сама того не осознавая, пыталась найти Станислава Николаевича в толпе. И, как ненормальная, желала, чтобы он взглянул на меня. Но он был всегда занят, разговаривая то с одним, то с другим и не обращал ни малейшего внимания на сцену.
Позже, оторвав наконец взгляд от Станислава Николаевича, я заметила на себе заинтересованный взгляд другого парня, которого я раньше никогда не видела. Он сидел в центральном ряду, всегда аплодировал, улыбался и смотрел прямо на меня. От Ани это тоже не ускользнуло:
– Юлька, он глаз с тебя не сводит!
– Кто он? – поинтересовалась я. Стало очень интересно, кто же он? И чего так смотрит внимательно, будто хорошо меня знает. Или даже будто бы мы пара. Будто он пришёл на свою девушку посмотреть и теперь взгляд от неё оторвать не может.
– Бывший ученик, его Саша зовут, он мой сосед. Юлька, присмотрись! – восторженно ответила Аня. Ну, конечно, присмотрись. Мы что, на смотре жеребцов?! Чтобы присматриваться…
Объявив из-за занавеса своё же выступление, мы с Аней вышли на сцену в новом облике. Мы были в таких же платьицах с фартучками, как и выпускницы, по плану была песня. Подарок для выпускников. Поначалу я не хотела петь, так как не совсем умею, но Анька ни с кем другим петь не согласилась. А поёт она лучше всех в школе, и другой кандидатуры просто не выискалось.
Заиграла музыка, я подняла взгляд и посмотрела в зал...
Чуть ближе стоял этот самый Саша и с какой-то странной улыбкой пристально смотрел на меня. Позади него, в самом конце зала, стоял он – Станислав Николаевич Дёмин. Он стоял не шевелясь. Он впервые за всё время, что идет концерт, обратил на меня внимание. Ему что-то говорили ученики, но он, казалось, ничего не слышал и смотрел на сцену, на меня. Наконец-то… Он не улыбался. Напротив, казался мне очень грустным.
Мы начали петь. Я никак не могла унять дрожь в голосе. Казалось, вот-вот заплачу так же, как и выпускницы. Только я не понимала отчего. То ли оттого, что песня такая грустная, то ли оттого, что я такая дура... Голос срывался на каждой ноте, но, к счастью, песня это позволяла. Ведь она была грустной, и никто ничего не замечал. Да и Аня вытягивала.
Допев, я быстро скрылась за занавесом, спустилась в подсобку, быстро скинула школьную форму и уже через пару минут была снова за занавесом. Не знаю, зачем только пошла на эту авантюру...
Уняв наконец дрожь, я махнула рукой Серёге, который был сегодня за пультом.
Ну что? Всё, выбора нет…
Заиграла популярная на сегодняшний день музыка. Я вышла на сцену и нерешительно запела, глядя лишь ему в глаза. По сути сейчас я пела только для него, не обращая никакого внимания на присутствующих. Я и пошла на это только ради него. И пусть пою я не так хорошо, как Аня, это мой единственный шанс всё рассказать…
«Я каждый новый вечер
Раскрываю крылья, плечи»
Я дернула за шнурок, зажатый у меня в кулаке, и на моей спине раскрылись большие белые крылья. Я продолжала петь и смотреть ему в глаза. Он был удивлён и по-прежнему стоял неподвижно.
«Без тени сомненья
Тебя сегодня встречу»
Я смущенно улыбнулась, изо всех сил пытаясь попадать в ноты.
«И ты меня заметишь,
Но под силою волнения
превращаюсь в тень»
Я пела так, как никогда раньше, вкладывая в песню всю свою душу. На этих словах я повернулась спиной к зрителям и не могла его сейчас видеть, но я знала, что он продолжает на меня смотреть. Я опустила голову так, что волосы скрыли моё лицо. И продолжала петь. Тихо, очень тихо, буквально шёпотом. На одном дыхании, не шевелясь...
«И ты проходишь рядом,
Тебя я обнимаю взглядом,
Я бы прикоснулась,
Но ты меня не знаешь,
О другой мечтаешь,
Бесконечным будет завтра
снова, новый день»
Я резко повернулась к зрителям, волосы красиво ударились о плечи. Я протянула руку в его сторону, как бы давая знак. За сценой мне помогала Аня. Если бы не она, я бы никогда не вытянула этот припев:
«Мне многого не надо,
Коснуться только взглядом
До кончиков ресниц твоих
на несколько секунд»
Я отдернула руку назад.
«Тебя я заколдую,
Тебя ко всем ревную,
Но, может быть, по взгляду»
В этот момент я вновь смотрела ему прямо в глаза.
«Прочтешь, и отобьется
твое сердце вдруг»
Он смотрел на сцену, широко распахнув глаза и приоткрыв от изумления рот. Мне кажется, он даже не дышит.
Может быть, он наконец поймёт...
«Быть может, я невзрачна,
Мечты мои прозрачны»
Я пожала плечами.
«Но я в них упрямо верю,
Томится в моем теле»
Я провела правой рукой по изгибам своего тела.
«И пульсом бьет по вене»
Ударила ладошкой по вене на левом запястье, именно там, где виднелся маленький шрамик. Станислав вздрогнул. Потом покачал головой, будто гоня мысли прочь. Интересно, о чём он думает сейчас?
«Безрассудное желанье
быть всегда твоей»
Я опустила свой взгляд, а потом вновь указала рукой в его сторону. Зажмурила глаза и запела. Мой голос уже срывался на крик. Я безумно желала, чтобы он понял, что я пою для него.
«В толпе тебя я вижу,
Себя вдруг ненавижу»
Я резко повернула голову в сторону, и волосы больно ударили по лицу. А когда вновь обернулась к залу, то не увидела его…
Я не пела, я буквально кричала в микрофон:
«Захлебнётся ночь водой,
Все будто так и было,
Любить себя забыла»
Я искала его взглядом, осматривая различные лица, различные фигуры, и увидела у выхода из зала. Он оглянулся на мгновение и ушёл.
Если он ушёл, значит, он понял и ему всё равно...
Я кричала в микрофон что есть мочи:
«Но будь проклят день,
Когда встретилась с тобой»
Я кое-как допела ещё один припев, точнее, пела больше Аня, я шептала что-то в микрофон, и это было уже бессмысленно. Допела и развязала крылья, и они с шумом рухнули на пол. Без сил я упала на колени, опустив голову.
Ему безразлично...
Напридумывала себе что-то, ещё и опозорилась. И пусть никто другой ничего не понял, он-то понял. Как теперь смотреть ему в глаза? Надо с этим заканчивать!
Я с трудом поднялась на ноги, и меня оглушил шквал бурных аплодисментов. И я заметила, что из толпы как-то очень ярко выделяется тот самый Саша. А когда я зашла за занавес, там меня ждал мой одноклассник с запиской от этого самого Саши. В ней говорилось о том, что я ему очень понравилась и он будет ждать меня на улице.
Вот тогда я и решила, что это единственный шанс покончить с мыслями о Станиславе Николаевиче. И будь что будет. Ему ведь всё равно... Он ушёл...
