Дауншифтинг

             Это был как удар обухом по голове, как прорубь после жара парной, как космическая тишина после трешевых мегадецибел. Даже полуголый Таська не сразу начал скакать и щебетать вокруг меня, дал мне время принять и пережевать мысль о том, что моё «психическое помешательство» — чья-то изощрённая диверсия, вероломный блицкриг. Впрочем, после этой ночи Тася стал восприниматься мной как-то по-другому. Или он стал меньше перчить в разговоре и не так круто вилять при походке?       После двадцатиминутного молчания и тупого рассматривания динамика (явно цифровой плеер) я получил из рук Таськи большую кружку кофе.       — Тася, мне надо обратно, в город! — решительно заявил я.       — Тс-с-с… — он прижался мягкими губами к уху и прошелестел: — Не нужно так громко, мы ведь не знаем, какие чудо-устройства хранит в себе этот дом… И не торопись!       — Пойдём на улицу! — я сразу понял, что Таська говорит о прослушке.       — Нет, там дождь начался. Ты разве не слышишь? — И действительно, равномерный белый шум прохладным звуком пробивался извне. И это даже не дождь — ливень. Он лопочет с ладонями листьев и смывает пыль обмана. В подтверждение серьёзности природных намёков мокро прокашлял гром. Тася поволок меня обратно, к дивану, на котором комом белело постельное бельё. — Допивай кофе, и мы поговорим, — прошептал ночной гость почти неслышно, на уровне шума дождя.       Я выпил почти залпом, обжёг нёбо. Тася толкнул меня на диван и резво прилёг рядом, обхватив меня своими жаркими руками, уткнулся в меня лицом. От него пахнет кофе и летом.       — Как ты оказался в этом доме? Ты его купил? — прошептал полуночный сыщик.       — Нет. Это домик Пети Шаповалова — вернее, его стариков. Когда я сказал ему, что тоже хочу, как его брат, уехать в деревню, то он мне предложил «только попробовать», снять домик… Этот дом стоял бесхозным несколько лет. После смерти родителей здесь какое-то время жил дальний шаповаловский родственник, а потом сгинул. Просто исчез куда-то и всё… Вот дом и стоял пустым, хирел, разваливался потихоньку. Петя мне и предложил пожить здесь летом. Я думал выкупить дом у него…       — Шаповалов здесь был?       — Был, даже дважды. Сначала приехал вместе со мной, показывал всё тут. Потом приезжал, чтобы дела перенять…       — Он вместо тебя на фирме сейчас? — Таськины холодные пальцы забрались под футболку на горячую кожу спины.       — Да. Он очень умный мужик, Сашке без него не справиться.       — Сейчас-то он будет партнёром? После смерти Ильяса?       — Думаю, да…       — Как давно «сгинул» родственник этого усатого дяди?       — Петя говорил, что уже года два дом пустует.       — Хм… Вра-а-ал… Когда ты приехал сюда, неужели тебе показалось, что дом не имеет хозяина?       — Я не задумывался… Да и не жил я никогда в деревне.       — Смотри, печь белёная, окна все целые, батарейка в часах на стене ещё двигает стрелки, а в буфетное стекло вставлен календарик 2014 года. Не ты вставил?       — Не я… Получается, что отсюда съехали ради меня?       — Да. Около забора табак растёт, а ведь цветочек-то однолетний. Весной посеяли! И бабуленция мне сказала, что ещё до апреля-мая здесь жил мужик, пил изрядно. Она боялась, что спалит дом.       — И кто был этот мужик?       — Она не знает. Мужик с ней не общался, ни с кем не общался.       — Тася, руки убери с моей задницы!       — О! Ожил! — Шаловливые ручонки поползли наверх.       — Тася, ты думаешь, что за всем этим стоит Петя?       — Петя, Петя, петушок, золотой гребешок, масляна головушка, шёлкова бородушка, что ты рано встаёшь, голосисто поёшь, деткам спать не даёшь? Я не знаю, мой господин. Пока не знаю!       — Тася, в деревне должен быть тот, кто включал запись с голосом Ильяса и той девушки.       — Я думаю, что включали каждую ночь. Но ты же пил таблетки?       — Да. А в последние два вечера не пил. Кроме нас с тобой здесь есть ещё пришлые люди, мне сегодня местный почтальон рассказал. Мужик, который постоянно сидит в компьютере, и семья сектантов. Может, кто-то из них включал?       — Не факт… Может, кто-то и из местных. Здесь работы нет, люди за тысчонку запросто подрядятся кнопочки на пульте понажимать…       — И никто об этом не знает?       — А ты думаешь, раз деревня, то и люди не умеют рот держать на замке?       — Всё равно, надо завтра будет наведаться к этим новичкам!       — Так тебе и сказали всё! Так и выложили! Скажи, а как этот усатый Петечка отнёсся к твоему отъезду? Это у тебя там родинка или прыщик? — пальчики пройдохи выводили круголя между моих лопаток.       — Тася! Прекрати! Это родинка… Пётр был недоволен.       — Но в избушку привёз.       — Я его уговорил. Он сказал, что только до сентября.       — А как другие отнеслись?       — С недоумением. Все. Только Айна равнодушно сказала, чтобы я «делал, что хотел», ей всё равно.       — А кто кроме Шаповалова и Лунгина был здесь?       — Надя. Я, если честно, не понял, зачем она сюда приезжала…       — Хм… и я пропустил её визит.       — Тася, мне надо уехать, там, в городе, легче разобраться во всём.       — Там, в городе, ты сразу же окажешься в очередном бессознательном состоянии. При этом не зная, от кого исходит угроза. Это на руку злопыхателю. Тем более сейчас, когда он пропустил пару ударов. И ещё… неужели тебе хочется от меня уехать, мой прынц? — это он уже мне не в ухо, а в губы выдал и прижал меня к спинке дивана.       — Тася! Остановись, иначе я… — начал я его от себя отцеплять.       — Всё-всё, какой ты стойкий! Я вот не такой, я влю-у-убчивый… «Опять кипит воображенье, опять её прикосновенье зажгло в увядшем сердце кровь, опять тоска, опять любовь!»* — стихотворные строчки он промямлил еле понятно и совсем тихо. — Я сплю долго, так что…       И заснул, что ли? Или притворяется? Вот ведь мартышка! Я попытался аккуратно высвободиться. Не тут-то было! Таська ещё плотнее втёрся в меня и горячо задышал в шею. Таська… если бы не он, я бы сейчас уже трясущимися руками верёвку мылил. Одна маленькая находка, и вся моя психическая история болезни насмарку. Получается, что кто-то заставил меня поверить в собственную ненормальность. Для чего? Для того, чтобы я признался в «содеянном»? Или наложил на себя руки от мук совести? А если нынешний сюжет с чудо-техникой всего лишь экспромт на фоне неудачи в предыдущей серии?       Например, каким-то образом вырубив меня, злодей доставляет меня к телу убитой девушки, вкладывает в мои руки нож. Я очухиваюсь, я в панике, я оставляю следы… (вспомнил визитку, найденную в подвале). Позже находят тело, ищут маньяка и находят… Вуаля, правосудие, параша, смирительная рубашка. Но не всё пошло по плану: возможно, я рано пришёл в себя, стёр отпечатки, забрал визитку и смог уйти незамеченным. Повезло. И даже врачу не сказал о новых выпадениях. Привлекать родные правоохранительные органы — слишком опасно, можно проколоться, выдать себя.       А потом я незаметно ушёл из палаты Ильяса. И опять нет следов. Тогда враг меняет тактику: делает расчёт на то, что я из плоти и нервов, а не из силикона и стали скроен… Но, чёрт! Ведь могло быть и по-другому! Убийца я, а кто-то пытается мне показать, что он всё знает и не хочет выдавать меня в органы на органы… Дескать, усовестись сам, накажи себя сам! Голова пухнет от мешанины мыслей и предположений. И главное: кто за всем этим стоит? Неужели Шаповалов? Он никогда не был мне другом и даже не пытался играть в признание-уважение. Он не скрывал своё глухое недовольство тем, что Ильяс тянет с партнёрством. И ещё эта история с братом его добила, Петя уже предупредил нас, что собирается уходить и подхватывать дело брата, раскручивать, начинать с чистого листа. А брат бизнес ему не оставил. А Пете нужны не столько деньги, сколько причастность к делу, к успеху. И Петя мог всё организовать… он стратег.       Но поверить в это не получалось. Не умещалось в голове. Как и другие кандидаты в злоумышленники. У них либо «кишка тонка», либо мотив слабоват. А если Айна? Вдруг действительно этот её ухажёр не такой и простой танцор-жопокрут. Мадина, мать Ильяса, нас с Сашкой всегда недолюбливала (особенно Сашку), она могла вместе с дочерью озадачиться устранением «прилипал» с капитала их семейства. Пока были живы Сабир и Ильяс, женщины помалкивали. А потом рядом оказался ловкий человечек, умеющий не только резво снимать брючки, но и действенно мечтать об устранении тех, кто мог не допустить его к «золотому тельцу». Надо узнать всё про этого Демьяна! Я его даже и не видел никогда, только на видеофайле, что Сашка скачал с ю-туба и, матерясь, демонстрировал мне. Но запомнилось не лицо, а жопа, поглотившая серебряную нитку трусов, и охренительного рельефа руки. Интересно, а знают ли Мехтиевы, что у Ильяса вообще-то есть ребёнок? Девочка лет четырёх… А вдруг Нестеров захочет долю наследства и признает, что девочка не его? Бля-а-а-а… круговерть мыслей и лиц бесконечна. Только этот странный парень, пахнущий кофе, дрыхнет у меня на груди. Ни стыда, ни совести…       Если я и заснул, то уже когда светало. И, как мне показалось, сразу проснулся оттого, что белая кошка бесцеремонно прошлась по мне и стала мокро тыкаться в лицо. И как только эти соседи заходят ко мне в дом?       — Дура! Ты дура? Посмотри, сколько времени! — промычал Тася и прижал кошку к себе. Теперь нас уже трое на узком, скрипучем диване. И я решил выбираться из этих наглых рук и беспокойных снов. — Сёмушка, а сваргань кофеёк! И мне в постелю принеси! Я буду благода-а-арен!       И что удивительно, я принёс. А наглый приживалка ещё и скорчился: сахара, видите ли, маловато. И блаженно улыбнулся, когда я принёс ему шоколадный батончик.       День намечался тяжёлый, пусть и с новыми ощущениями свободы: как будто выпустили из душной безоконной камеры, в которой на заплесневелых стенах зачёркнутые палочки — мои и чужие дни отчаяния. Теперь для меня, вышедшего из застенка собственных терзаний, открылось столько новых дорог и перспектив, нужно было так много обдумать и на многое решиться. И, конечно, Таська будет рядом! В его придурковатой голове оказалось гораздо больше здравого смысла, чем в моей, разумной. Он мне нужен!       Как только Тася убежал к бабушке — «отметиться и встать на учёт», как он выразился, я обшарил дом, но ничего подозрительного не нашёл. Прихватив с собой плед, телефон, творожное печенье и бутылку воды, направился на берег реки. Там мы с Тасей решили встретиться. Он прибежал через полчаса при полном параде: джинсы в цветочек (и где такие взял?), красная футболка с разнокалиберными булавками на рукавчиках, знакомые кеды с блёстками, в волосах розовая заколка, глаза обведены чёрным, на запястьях болтается по штук двадцать разноцветных браслетиков. Тася притащил свой ноут и бабушкиных пирожков с карамельками внутри. И хотя погода не обещала солнечных ванн, мы устроились на пледе, как будто лето в самом разгаре, а мы праздные курортники, дорвавшиеся до безделья.       — У меня идея! — Тася поднял руку, как в школе. — А давай позвоним твоему Шаповалову и в лобешник ему скажем: «Что ж ты, фраер, руку поднял на хорошего человека?» Ну, типа мы всё-всё знаем!       — Нет, Тася. Он умный человек, он найдёт, что ответить. И знаешь, что? Я думаю, что нужно продумать каждый шаг. Так как люди, которые играют со мной, опасны. Ильяс не единственная жертва…       — Несчастная из лампочки?       — Это было 28 июня. Я очнулся в подвале в промзоне, в недостроенном цехе цементного заводика. Передо мной лежала девушка, она была в агонии, живот исполосован и около шеи рана. А у меня в руке нож.       — И она говорила этот текст?       — Может, не совсем этот, но хрипела. Моя визитка валялась недалеко. Факт, кто-то прихватил её со стола. У меня нет визитницы, да и портмоне с собой не было, в карманах нет привычки носить карточки. И ещё, у меня в руке был окровавленный нож… — Тася присвистнул. — В левой руке! Меня это сразу удивило. Я правша!       — И ты решил, что у тебя раздвоение личности? Тот, что с ножом, — это Тайлер Дёрден** — альтер-эго тебя, зеркальное отражение Сэма Берана…       — Я был не просто обескуражен, я был в панике. Пойми, тот, кто смог ради этого убить человека, очень опасен.       — А кто эта девушка?       — Я не знаю, да и наверняка не узнал бы на фотографии. Она панк, волосы короткие и выстрижены ирокезом, мне показалось, что они какого-то неестественного цвета. Много макияжа на лице, он смазан был, в ушах колечки по всему краю, и одета вульгарно, как пэтэушница на дискотеке, кожа, блёстки, кеды…       — Но-но! Ты нас, пэтэушниц, не трожь! Ты думаешь, её убили, чтобы подставить тебя?       — У меня появилась ещё одна мысль. А что, если её смерть — это не просто сцена кровавого спектакля. Может, её убили ради неё… А я как раз для красоты картины.       — Гвен! — Таська даже подпрыгнул от радости. — Эта несчастная Мэри Келли*** слишком похожа на Гвен! Из отряда фрикообразных.       — Это только версия!       — А давай-ка я позвоню Юрику в «Мышеловку». — И Тася оживляет ноут, входит в скайп. Ещё немного ожидания — и сонный голос зазвучал из слабых динамиков, а на мониторе появилась похожая на разваренный пельмень голова — вернее, полголовы, с глазом и ухом.       — Здорово, фройлян! Ты на природе торчишь?       — Юрасик, чмоки тебя! Дрыхнешь ещё?       — Практически…       — Юрасик, я по делу.       — Про своего папика усатого спросить? Гы-гы-гы… приходил он вчера в «Мышарню», сидел нога на ногу, спрашивал про меня и про твоего боя… Но так и не подошёл. Я, как ты и велел, не изображал из себя актива.       — Он приходил?       — Ага! Гы-гы-гы…       — Юрасик, цыпа моя, есть ещё один вопросик. Была ли в «Мышеловке» такая девчонка с ирокезом на голове, в коже, в блёстках, серёжки по всему уху, волосы ещё такого странного цвета…       — Синего? Это, наверное, ты про Чушку.       — Что за эпидерсия? Имя-то у неё есть?       — Чушка и всё тут, она не тру, педовка была. Пару недель покантовалась и укатила куда-то. Она хотела исполнять что-то под гитару. Но ей не обломилось. Видимо, делает гастроль по другим клубешникам. Давно я её не видел!       — Давно — это когда?       — Так уже больше месяца назад! Так ты мне что за этого усатого скажешь? Ждать его ещё?       — Думаю, не придёт. Но ты жди-жди… Чао, бомбини! — Тася торжествующе оглянулся на меня и повалился на спину. — Слыхал? Петя-петушок прибегал на разведку в «Мышеловку»!       — Это ничего не значит! Ему позвонил какой-то пустозвон…       — Не какой-то! А симпатичный!       — Наговорил всяких странностей, назвал адрес… Петя мог просто полюбопытствовать. Ему нечего бояться, поэтому он и пошёл… Думаю, что злоумышленник как раз не придёт, не объявится так явно. Тут ты просчитался!       — Бу… — Тасенька надул губы, изобразил обиду.       — А вот сведения о Чушке действительно заставляют задуматься. Эта девушка выглядела вызывающе, пыталась петь в «Мышеловке». Вдруг убийца её принял за Гвен?       — Тогда исчезновение Гвен сейчас выглядит абсолютно безрадостно, летально, я бы сказал.       — И это значит, что убийца не знал настоящую Гвен!       — Это ты решил убрать из списка своего дружка Лунгина и родственников Ильяса? Глупо! Для кровавого дела они могли нанять аспида, а тот мог и промахнуться!       Мне пришлось согласиться. Тася позвонил своим «резидентам», имена которых он дал всем «подозреваемым». Кроме Шаповалова, никто не показался в назначенном месте. Впрочем, есть ещё неделя. Ещё мы погрузились в глубины инета в поисках информации о воздыхателе Айны — Демьяне Молчане. Оказалось, что Сашка был прав: этот стриптизёр был фигурой популярной, во всех смыслах этого слова. У Таси уже имелась коллекция роликов с обнажённой натурой этого раскрасавца. Некоторые танцы были даже неплохи. Там, где он изображает официанта — почти цирковое искусство эквилибра. Стриптизёр танцует, крутится вокруг шеста и раздевается, удерживая бокал с вином на маленьком круглом подносике. И ведь не разлил. Под финал — феерично выливает себе на голый завидный торс вишнёвую жидкость, окрашивает белые трусики страстным вином и одним движением срывает и эту запачканную тряпицу, хотя успевает тут же прикрыть главное место подносом. Дамы в зале визжат, тянут ручки, гогочут, источают благодарность и желание. Еле остановил Тасю, который попытался продемонстрировать на сиротливо стоявшем рядом деревце и своё «мне не слабо!» после нескольких молчановских раздеваний на экране.       Но главное — это, конечно, не то, как выглядел и как эротично мог двигаться Демьян. Таська завёл меня на форумы дам, ценительниц злачных мест, познакомил с сайтом «Дюка» — известного стрип-заведения, показал статейки какого-то электронного журнала, подвизавшегося на поприще сексуального любопытства. Демьян Молчан слыл загадочным, немногословным бруталом, оправдывающим свою фамилию. Дамы жаловались, что он никогда ни с кем не уходил в ночь за дополнительными заработками. Нашлась на форуме и девушка, которая оказалась его бывшей однокурсницей. Если ей верить, то Демьян вполне сносно осваивал вполне приличную профессию, связанную с информационной безопасностью. Эта же девица пожаловалась, что Демьян всегда был необщительный и даже стеснялся своего шикарного тела, а на танцпол его заставили выйти жизненные обстоятельства. Правда, какие именно, она не уточняла. Тася предположил, что просто понадобились деньги.       — Такие, как он — «черти в тихом омуте», — наиболее опасны! Если бы был отъявленный кобель или игрок, то и все его шаги-ходы можно было бы просчитать. А тут… Короче, я прав! Этот уж-ж-жасно сладкий мен (ты тоже очень ничего, не переживай!) мог быть как автором, так и исполнителем всех этих безобразий! — разглагольствовал Тася, лёжа на животе и дрыгая ногами. — А ты не думаешь, что у твоих врагов есть лапа в больнице?       — Да я думал об этом. В клинику к Ильясу меня нужно было как-то доставить. Трудно представить, что никто в этом заведении не в курсе, как это было сделано.       — И какие соображения?       — Никаких. С врачами из этой клиники общались родственники Ильяса. У друзей и коллег вроде никаких завязок с докторами. У Сашки тёща врачиха, так она гинеколог и вообще не там работает. Только один человек, косвенно связанный с нами, работает там. Это жена нашего основного конкурента Коротаева Егора Ильича. Она главврач, собственно, этой клиники.       — Ого! Так позвони ей! Спроси!       — Я не знаю её лично — это раз. Во-вторых, времени-то сколько прошло! В-третьих, ты внимательно слушал? Коротаев — наш конкурент.       — Это не делает его автоматически гадом! Ты же не думаешь, что это он причастен ко всему этому?       — Уже не думаю. У него был повод недолюбливать меня и Ильяса, но к Гвен он точно не имеет никакого отношения. Да и все эти психические интриги — не его стезя.       — Вот и позвони! Чего тебе стоит? Сегодня выходной, они, наверное, дома… Пришлось набирать Коротаева, хотя это было совсем неприятно. Тот немало удивился, долго не понимал, что я от него хочу, но я победил: он таки передал трубку жене.       — Нина Георгиевна, у меня к вам вопрос, очень важный для меня. Помните, у вас лежал Ильяс Мехтиев.       — Прекрасно помню.       — Меня интересует ночь, в которую он умер.       — Она всех интересует! — женщина занервничала, повысила тон голоса. — За свой персонал я отвечаю, никакой халатности не было!       — Я вас ни в коем случае не обвиняю! Скажите, а почему не было камеры в палате Мехтиева?       — Она сломалась за два дня до этого…       — А камера при въезде в клинику?       — Она нормально работала.       — Полиция её просматривала?       — Да. И ничего необычного не происходило. Никаких праздных посетителей, никаких нештатных ситуаций. Только «скорая» приезжала.       — А из отделения скорой помощи можно в стационар попасть?       — Конечно! У нас операционные же наверху!       — Скажите, а можно ли как-то узнать списки тех работников, которые дежурили в ту ночь?       — Молодой человек! Списки, конечно, есть, и я уже передавала их следователю. Но даже в полиции никаких преступников не обнаружили.       — Никто не уволился за это время из той бригады?       — Никто. Всё, мне неприятны эти вопросы. Полиция уже всё…       — Последний вопрос! — буквально взмолился я. — А список поступивших больных в ту ночь полиция затребовала?       — Н-н-нет, зачем? К нам ночью только тяжёлых могут привезти, вряд ли они могли бы разгуливать по больнице.       — Спасибо, я больше не побеспокою вас. — И я отключился, ибо чувствовал, что ещё чуть-чуть — и Коротаева взорвётся.       Тася улыбался. Он уже сожрал почти всё печенье и выдул всю воду из бутылки.       — Ты думаешь, что тебя в бессознательном состоянии привезли на «скорой» в качестве потерпевшего? А там под белы рученьки и тайными тропами в палату к Ильясу?       — Да. Это единственный способ, как можно доставить незаметно бесчувственное тело. Мы ведь отвергаем возможность того, что я, переродившись в другую личину, став практически ассасином, прокрался через какое-нибудь окно, чтобы убить…       — Отвергаем-отвергаем… — промурлыкал Тася и сложил на меня ноги.       — Как бы теперь узнать, кто за всем этим стоит…       — Узнаем-узнаем… — Тася пододвинулся поближе и запустил руку под мою футболку. — Сём! Давай потрахаемся… а?       — Ты чего? — я аж подскочил. — Я уже к тебе как к человеку стал относиться, а ты!       — А ко мне не надо как к человеку! Ты ко мне как к фее-спасительнице относись… Какой ты, право, тёмный человек… Тебя ещё перевоспитывать и перевоспитывать… — Тася горько вздохнул. — Пойдём тогда на подозрительных селян посмотрим, что ли?       Всё-таки Тася — ненормальный. То он само благоразумие, то он клоун-эксцентрик. Даже не знаю, как себя с ним вести. И выгнать нельзя, и подыграть не сумею, и не отдаваться же в его пошлые ручонки.       Мы доели всухомятку пирожки и печенье и отправились на поиски новеньких в деревне. Катерина — богиня местного супермаркета — подсказала, где живут эти гости провинции. Тася начал изображать из себя безумного ниндзя: когда мы подошли к домику любителя порнографии, он уморительно перебегал от дерева к дереву, припадал к заборчикам, почти полз по заросшей травой канавке. Местная лохматая собака вместо того, чтобы отбрехать нас по полной, удивлённо заурчала и совсем заткнулась, когда это чучело предупредительно зарычало в ответ.       Домик Ефимовны был пуст. Ни хозяйки, ни квартиранта. Мы, правда, залезли в огород и через мутное стекло попытались рассмотреть, что там внутри. На столе ноутбук, рядом паяльник, проводки, тарелка с шелухой от семечек. И больше ничего не видно. Сходили зря. Только все штаны в репье!       Сектанты-солнцепоклонники были дома: копались в огороде. Тася залез на яблоню и прикольно комментировал их передвижения:       — Рыжая мадам в зелёном балахоне роется в горохе! Наверняка там у неё несколько пачек пластита. А младшенький ребёнок отрабатывает приёмы дзё-дзюцу с грабельками. А вот и главный шаман! Выходит! Подозрительным взглядом окидывает владения, почесал бедро, там у него мозолька от катаны. Взял лопату! Он сейчас будет выкапывать зарытое оборудование для прослушки-дешифровки-передачи…       Короче, зря и до этой семейки ходили. Зато прошагали по всей деревне вдоль и поперёк. Обсуждали всякую столичную жизнь, некоторые клубы, но каждый раз разговор сводили к «нашему общему делу». Пока были в деревне, мне позвонил Сашка, спросил, как здоровье. Таське тоже звонили какие-то друзья. «Аноним» не звонил.       Около Таськиного дома его поджидала бабушка и Помпадур. Обе испускали флюиды суровости, одна — утверждая своё превосходство руками в боки, другая — властно постукивая хвостом и щурясь. В общем, Таську угнали на исправительные работы: вырезать сердцевинки из груш для варенья. А я, выразив бабушке Томе своё восхищение, а Таське — соболезнование, отправился к себе, на ротанговое кресло, но не к Грину, а к клеёнке с рисунками и надписями. Дополнил Таськину схему новыми сведениями. Сделал несколько звонков, в том числе следователю Чистякову, нарвался на грубость, но выяснил, что Гвен не нашли, да и не особо ищут. Я даже позвонил Айне, она была в машине, она неожиданно мне стала жаловаться на какого-то идиота (или идиотку), который ей звонил и угрожал. Её речь, и без того сбивчивая, превратилась в истерику, она обвиняла и меня, и Сашку в том, что всё «кувырком» и что она «это не выдержит». Что конкретно «всё» и «это», я так и не понял. Зато понял, что её оголяющийся красавец бросил стриптиз, теперь она будет приобщать его к семейному бизнесу. Чёрт! Таська был прав…       К вечеру я уже выстроил несколько преступных линий, а также ясно осознал, что надо уезжать из деревни; что мой дауншифтинг хоть и затянулся, но удался. Может, Таську забрать с собой?.. Странные мысли.       Тася и Дура явились ближе к ночи и принесли с собой плошку умопомрачительного варенья из груш с апельсином. Я сразу заявил, что всё-таки решил уехать. Пообещал Таське ни с кем не пить кофе, вести себя осмотрительно, сходить в отделение скорой помощи и всеми правдами и неправдами узнать о том дне всё, съездить в «Мышеловку» и с помощью Юрика Мятного найти подружек Гвен, пообщаться с Демьяном и многое другое. После каждого акта расследования обещал звонить Тасе. Но мой молодой друг расстроился не на шутку. Даже забыл как шутить и пошлить, все свои фразочки и литературное цитирование тоже вырубил. Надулся. Пришлось предложить поехать вместе (звучало фальшиво, учитывая, что я знаком с ним дня три). Тася посмотрел на меня тяжёлым обвиняющим взглядом и не ответил. Свернулся клубочком в весёлый джинсовый цветочек и сделал вид, что заснул. Дура притулилась у него в ногах и тоже решила спать у меня. Ну и пусть спят! Я вряд ли смогу уснуть: бурлит во мне всё, после коматозной, вялой жизни такая жажда деятельности во мне образовалась, мысли скакали полчищами, планы менялись один на другой. Я понял, что соскучился по нормальной жизни. К чертям этот дауншифтинг, растительное существование. Надо бороться за себя. А потом найду в городе Таську и обязательно отблагодарю его. Не знаю как…       Мне не спалось, поэтому решил прогуляться до речки, вдруг повстречаю по пути злоумышленника, который придёт, чтобы включить аппаратуру в моём доме. Но на улице никого не было. И ночь опустилась тёмная, безглазая. Даже не видно, где начинается лес: бесфонарное пространство деревни и чаща сливаются в единую чёрную массу. Во всех избах уже потушили свет, так что дорога на речку была почти на ощупь. Зато на реке фантастическая картинка, как на холсте Куинджи. Робкие лунные лепестки света и холодный дух мира водяных и русалок бил, отрезвлял, бодрил. Я посидел на пеньке, послушал колыбельные песни лягушек, удивляясь, что ничего этого не видел, не слышал те четыре недели, что жил здесь. Думать о том, что меня кто-то предал, не хотелось… Хотелось запомнить этот последний день в деревне, этот плеск воды, это протрезвление, этого дурака Таську.       Однако оказалось, что это преступное блаженство. Когда вышел обратно на дорожку, ведущую к моему крайнему дому, сразу увидел тревожную перемену: среди темноты язык света и белый дым. Услышал крик, похожий на сирену. Что там? Это Таськина бабушка кричит? И она же бежит ко мне навстречу:       — Ах! Да вы здесь! А я-то думала, угорел сосед! Звонить надо! Соседей надо, чтобы! Ох! Го-о-оре! Надо водой на забор, чтоб не перекинулось! А-а-а-й, го-о-о-оре! Побегу к Субботиным, они помогут! А вы машину, машину убирайте со двора!       И тут до меня дошло: это я горю! Какая машина? Там Таська! И бабка не знает! Та-а-аська! По-моему, я заорал…       Бегу, запинаясь, как во сне, когда кажется, что ноги не слушаются, что их засосало в трясине. Поскальзываюсь, сдираю о гравий ладонь, но бегу дальше. Дом горит только с одного угла, огонь не внутри — подожгли! Блин, Тася! Я ведь запер дверь! Хватаю висящий на заборчике плед, снимаю футболку, натягиваю на лицо устремляюсь к двери, трясущимися руками открываю дверь, на меня какой-то белый, горячий дым и между ног рванула Помпадур! Она жива… Машу руками, как будто разгребаю дым. Откуда такой дым? Едкий, химический, заслезились глаза, но я не дышу. Нагнувшись, в два шага допрыгиваю до дивана. Таська здесь! Хватаю его на руки, расползается, вялый… Чёрт, он без сознания! Перекидываю его на плечо, выдыхаю и бегу наружу, успеваю с крючка схватить свою куртку и вон… на холодный воздух, который врывается в ноздри, живительно выгоняет дурь и муть из головы. И вдруг — пух-х-хк! В деревянной стенке над моим плечом взломанная дырка. И ещё раз — пух-х-х! Меня толкнуло сбоку! Это выстрелы? Почти падаю, чтобы укрыться за высотой заборчика и крыльца. Вовремя, потому что прямо надо мной в двери ещё одна дырка! Откуда стреляют? Кто? Но я цел! А Тася? Бля-а-а… Вот почему меня толкнуло, пуля попала в плечо Таськи. По голой руке обильно стекает кровь. Я вытащу тебя! Пригнувшись, волоку Таськино тело за собой, его ноги в кедах беспомощно стукаются о лесенки. Выстрелы были с улицы, туда нельзя, нужно за дом, там повален заборчик, через него в лес, в спасительную темноту. Набираю побольше воздуха, взваливаю расслабленное тело на себя, бегу в огонь! Бах! Ещё выстрел! Гад попадает в стекло! Осколки обжигают мне щёку и шею! Но теперь преступник нас не видит — огонь, облизнувшись, закрыл нас от него! Надо спешить! Спешить в лес! Бежать от пуль! Там спрятаться, а потом вернуться, вся деревня же сбежится!       Переваливаюсь через заборчик, ноги уходят вниз, падаю на задницу, поддерживаю Таськино тело! Оживай, мальчик мой! Съезжаю по овражку вниз, спрячусь здесь! Нихрена! Фьують! И трава рядом со мной вспарывается пулей! Бежать!       И я бегу! Сначала по дну овражка, потом, вгрызаясь пальцами в мокрую траву, наверх, к деревянным прямым спинам сосен и берёз, которые защитят от этих металлических жал! В какой-то момент чувствую, что Таська дёрнулся и даже вроде стал кашлять! Но надо бежать! Ветки по лицу, шум в голове, чуть не падаю от коряг. Что-то врезается мне в руку: то ли пуля, то ли сучок впился. Бегу с ценной ношей на плече. Оживай, мальчик мой! Кашляй! Вдыхай жизнь! Я обещаю тебе, что мы с тобой… Бля-а-а! Оступаюсь и падаю куда-то вниз, в какую-то яму, погребая под собой тело моей феи-спасительницы. Тёплое тело Таськи! _______________________       * Из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина.       ** Герой романа «Бойцовский клуб» Чака Паланика, доппельгангер, личностная проекция главного персонажа.       ***Самая известная и привлекательная жертва Джека Потрошителя.