А если...

      - Иду, – коротко бросил Рене, направляясь к тому месту на краю долины, где находился маршал.       По случаю грядущей битвы Ворон изволил вспомнить о маршальской перевязи, которую и надел поверх рубахи. Сейчас он отдавал последние указания:       - Ричард, отправляйтесь с Савиньяком. Ваше дело стоять и смотреть. Когда начнётся схватка, скачите к его Преосвященству, он будет на другом краю рощи. Не заблудитесь? Рене, после того, как эскадрон исполнит свою роль, вы отправляетесь в распоряжение генерала Манрика.       Золотой эскадрон безупречно сделал своё дело. Казаронская кавалерия рассеялась как дым. В пылу сражения Рене было некогда переживать о Ричарде, оставалось надеяться, что Эмиль сможет за ним присмотреть.       - Талиг! Талиг!!       - Кагетааааа!       - Вараста и Вороооон!!       Безумный водоворот людских и конских тел, тяжелые кавалерийские палаши со свистом рассекают воздух, вопли, стоны, лошадиное ржание, лязг сталкивающегося оружия. Дика несёт в этом водовороте. Единственной точкой опоры стал Эмиль. Генерал, забрызганный чужой кровью, сверкал глазами и что-то орал. Его палаш казался смертоносным вихрем, разящим всех в пределах досягаемости.       Бегущих гнали и давили без жалости. Дик несся, нет – летел рядом с Савиньяком. Враг бежал, и это потрясающее чувство победы пьянило похлеще самого дорого вина. В это миг Дик чувствовал себя всемогущим и бессмертным, он ничего не боялся и всё мог. Это было счастье, высшее счастье, которое может быть даровано воину. Над головой трепетало знамя Олларов, но сейчас Ричард Окделл не считал его чужим. Это было его знамя, его соратники и его победа!!!       Стоя рядом с Леонардом Манриком в центре одного из черно-белых каре, Рене не мог толком видеть, как носятся по полю невиданные упряжки, на одной из которых был Дикон вместе с монсеньором. Алве удалось-таки сказать новое слово в артиллерийском искусстве.       Даже сейчас, когда численность врагов сократилась значительно, их всё равно оставалось слишком много. От знания того, каким будет исход битвы, легче не становилось. Внизу живота расползался неприятный холод.       А потом ушастик услышал, как дрожит земля. Странно, пока он был в седле, эта дрожь совсем не ощущалась. А вот сейчас… На них неслась кавалерийская лавина. Казалось, что где-то в земной толще бьют безумные барабаны. Только сейчас Рене понял, что такое настоящая война. Нет, война – это не Вараста, с её одиночными стычками, не Барсовы Врата, где была просто диверсионная вылазка. Настоящая война – это здесь, на Дорамском поле. Это схватка, когда глаза в глаза, когда до врага – рукой подать. Я столько раз видала рукопашный, Раз наяву. И тысячу – во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.*       Пехотинцы пропустили артиллерийские упряжки, смыкаясь за их спинами и выравнивая строй. Каре ощетинилось пиками и рогатками.       Удар! Словно гигантская волна ударила о скалу. Каре прогнулось.       - Стоять! – взревел Манрик. – Держать строй!       Павших бойцов тут же заменяли другие. Тем, кто падал внутрь каре, повезло, их могли оттащить подальше, те же, кто упал наружу – не жильцы. Даже если рана не смертельная – всё, затопчут.       Дикий прилив накатывал и откатывал, сокрушаясь о черно-белые скалы. Ещё немного – и они выстоят…       Удар! Каре дрогнуло… Слишком сильный напор, а люди устали… Как в замедленной съемке, Рене видел, как какой-то «барс» прорывается сквозь строй… Безумные глаза лошади, и такой же безумный взгляд всадника… С удил слетают хлопья пены… Вот взлетает вверх тяжелый палаш…       В детстве маленький Леонард мечтал о подвигах… Сейчас он видел, что строй не успевает сомкнуться, а значит, прорыв неизбежен.       Нет, так не должно быть! Он не может подвести тех, кто ему поверил! Лучше смерть, чем такой позор! Он хотел быть настоящим военным, а не паркетным генералом? И судьба улыбнулась ему – он здесь. Он всегда мечтал доказать, что может? И судьба снова пошла ему навстречу…       Подхватив одну из валявшихся пик, Леонард ударил навстречу несущемуся всаднику, вкладывая в удар всю свою злость, всё отчаяние, скопившиеся за годы непонимания; всю свою веру и надежду, что сейчас – он прав! Прав, как никогда! А дальше – будь, что будет.       Удар пришёлся сбоку, пика, скользнув по седлу, проткнула всадника от бедра до противоположного плеча.       - Держать строй! – проорал Манрик.       - Талиг!!! – взревело в ответ.       От сильного рывка древко выскользнуло из рук. Манрика дернуло вперёд, и в это мгновение всё ещё завершающая начатый удар рука всадника опустила палаш на голову генерала.       - Талиг! – с криком, в котором страха было больше, чем воодушевления, Рене подхватил какую-то рогатину и кинулся вперёд.       Развить успех «барсы» не смогли – слаженно шагнув назад, пехотинцы ударили с боков, протыкая рвущихся в прорыв и смыкая строй. Рене не видел, что произошло за его спиной, но крик «Генерал!» заставил его развернуться. Он увидел, как Манрик ухватился рукой за лицо, а сквозь пальцы струится кровь.       - Генерал! – Рене кинулся к Леонарду, чтобы как раз успеть его подхватить. Манрик всей тяжестью навалился на худые плечи.       - Держать… строй… – прохрипел генерал.       - Держать строй! – отчаянно звенящим голосом проорал Рене, не особо надеясь, что будет услышан.       Но солдатам не нужны были команды. Они видели, что произошло. Генерал Манрик не струсил, не отступил – этого оказалось достаточно. В этом сражении все были равны: и маршалы, и рядовые – все рисковали, все сражались и могли погибнуть в любую минуту.       - Всё, – Бонифаций вздохнул полной грудью. – Бегут – не остановишь!       Они победили! Победили!!!!       А ведь ещё несколько часов назад, начиная это безумное сражение, люди готовились умирать. Умирать и дорого продать свои жизни, но победить…       - Прости, Рокэ, – Савиньяк вытер, а точнее, размазал по лбу пот вперемешку с грязью и кровью, – но я не верил в успех. Надеялся, что как-то выкрутимся, доберёмся до леса, но… Вот это, – генерал неопределённо повёл рукой в сторону недавнего поля боя, – в это я не верил.       - И я, – поддержал Эмиля епископ, – хоть и стыдно признаваться, но думал грешным делом, что размажут нас, мокрого места не останется. Ох, грехи наши тяжкие, прости Создатель меня, недостойного, что усомнился в силе праведного воинства твоего. До последнего не верил.       - Я тоже, – Алва протянул руку. – Епископ, дайте касеры, если она у вас есть.