А если...

      - Значит, я буду в Олларии к празднику.       Ричард проснулся рано. Ему безумно хотелось найти карас. Он был абсолютно уверен, что сможет найти камень, хотя тот и пролежал на улице ночь. А ещё он хотел подключить к поискам Рене, но оказалось, что мелкий ушастик уехал вместе с монсеньором. На поиски пришлось отправляться в одиночестве.       Улицу Мимоз трудно было назвать многолюдной. Ричард прошёл вдоль стены особняка Фукиано. Перед глазами снова всплыли события вчерашнего вечера. Дик поежился. На него готовилось покушение. А точно ли должны были стрелять в него? Рене сказал… Проклятье, ведь Рене мог и ошибиться! Он говорил, что видел, как ранили Моро. Значит, стрелять должны были в Ворона. Ну конечно! Кто такой Ричард Окделл? Кому он мог помешать? А вот Рокэ Алва… С одной стороны, эти мысли успокаивали, а с другой… было обидно. Обидно сознавать, что ты не достоин даже покушения. Глупая, конечно, обида, но всё равно… Ричард вздохнул и продолжил поиски.       Уверенность в успешных поисках не подвела Дика. Карас откатился к самой стене. Ричард прошел бы мимо, если бы солнечный луч случайно не попал на одну из граней, заставив камень взблеснуть. Можно будет отдать свою находку Ворону, когда тот вернётся.       Ожидание затягивалось. Дику даже пришлось позавтракать в одиночестве. Можно было бы пойти к Реджинальду, но почему-то не хотелось. Мысли о кузене всколыхнули другие, тяжёлые и горькие воспоминания – восстание отца и всё, что было с этим восстанием связано.       Только сейчас Дик понял, что всё это время гнал от себя эти мысли, боясь посмотреть правде в лицо, осознать и принять до конца. Но нельзя бесконечно прятаться от прошлого. Это трусость. Это недостойно Повелителя Скал и Человека…       Человек Чести. От этих слов Дика передёрнуло. Теперь стало понятней отношение Алвы к тем, кто называл себя «Людьми Чести». Люди Чести, продававшие Талиг тогда и торгующие им сейчас. Но ведь Ворон тоже относится к Людям Чести по праву рождения. Правда он не кричит об этом на каждом перекрёстке, как рыночная торговка. Дик вспомнил, как часто он бездумно бросался этими словами. Стыдно. Как же стыдно – за себя, за отца.       Что ж, у него хватит сил посмотреть правде в глаза. Да, отец был неправ и «законный правитель» оказался негодяем, готовым ради власти продать не только собственную страну, но и славное имя предков. Но Рене признавал, что у отца могли быть обстоятельства. Возможно, отец не хотел участвовать в мятеже, но был вынужден… Ричард пытался представить, что могло толкнуть отца на предательство, и не находил ответа. У кого спросить? Робер ничего не сказал. Знал ли он? Похоже, что нет. Ворон? Если он знал, то почему не сказал Дику ещё там, в Сагранне? Ведь Ричард спрашивал у него. Но Алва лишь повторил слова Рене о том, что у отца, возможно, были обстоятельства. Ричард помнил тот их разговор.       Никогда до этого герцог Алва не был таким… таким понимающим, что ли? Он ерошил волосы Дика, а его голос был тихим и чуть грустным: «Не продолжай Дик. Я знаю, это тяжело, но хорошо, что ты сумел разобраться. Твой отец не был плохим человеком, но… так получилось. Возможно, у него были обстоятельства, было что-то, что заставило его поступить так, как он поступил. Но теперь ты знаешь правду, и ты свободен. Тебе вовсе не обязательно становиться вторым Эгмонтом».       Может, Ворон тоже не знал всего или просто не захотел сказать, щадя Ричарда, на которого и так свалилось слишком много? А повода расспросить подробнее больше не представилось. Кто ещё может знать правду? И как бы в ответ на его мысли, в комнату вошёл слуга с запиской от эра Августа.       Ричард смотрел на листок бумаги и понимал, кансилльер – последний человек, которого он хотел бы расспросить об отце. И причина была проста – Катарина. На вчерашнем приёме Дик старательно отводил взгляд в сторону, стараясь не смотреть на королеву. Потому что перед глазами вновь и вновь вставала зелёная стена, а в ушах звучал холодный и равнодушный голос «… сын Эгмонта оказался даже глупее своего отца». Глупее отца!       Дик вздрогнул. Так может, это и были те самые загадочные обстоятельства! Конечно! Катарина ведь рассказывала ему, как она восхищалась отцом. Но что, если это тоже была игра? И отец узнал об этом? Тогда… Могло ли отчаяние толкнуть его на предательство? Могло! Ведь и сам Ричард готов был совершить нечто подобное. А эр Август знал обо всем. Это ведь с ним говорила тогда королева. Значит… Во имя Создателя! Сколько ещё раз его мир будет рушиться?!       Идти не хотелось, совсем. Но придумать достойный повод для отказа Ричард не мог. А ещё… Ещё ему хотелось посмотреть в глаза человеку, который всё это время лгал ему. Зачем? Он и сам толком не понимал. Это противоестественное желание было сродни тому, которое испытывает преступник, когда его тянет на место преступления.       - Ты помнишь, как всё было?       - Я не очень хорошо помню, – неуверенно начал Дик. – Я думал о мече Раканов и как-то не сразу понял, что произошло.       - Интересно, откуда Ворон знал о засаде.       - Может, он увидел, как убийца зажёг порох на полке? – Дик сам не понимал, почему, но говорить о видениях Рене ему не хотелось.       - В любом случае, это довольно странно… Ричард, неужели ты думаешь, что такого человека, как Рокэ, можно взять и застрелить с двадцати шагов? Да ещё спереди, да ещё ночью?       - Нет, я так не думаю. Но кого тогда поджидал убийца? – Дик очень не хотелось верить в то, что покушались на него.       - Возможно, это было покушение на это отродье Леворукого?       - Рене?! Но зачем? Я не понимаю…       - А тут и понимать нечего. Не было никакого покушения. «Покушение» устроил Дорак, чтобы обвинить в нём своих врагов. Все знают, как Алва относится к «своей собственности». Возможно, Ворон узнал о «покушении», потому и смог его предотвратить. А кроме того, с чего бы ему с утра пораньше мчаться на встречу с этим лжекардиналом. Хотел бы я услышать их разговор, а ещё лучше увидеть, как Рокэ сворачивает голову негодяю в сутане. Это было бы высшей справедливостью. Вот только я сомневаюсь, что это возможно       Ричард закусил губу. Могло ли так случиться, что покушение было на Рене? Но сам ушастик говорил, что целью был Дик. Мог ли друг ошибиться в своем видении, неправильно истолковать его? Вполне. Все ошибаются. А у Рене было слишком мало времени, чтобы правильно понять то, что он увидел. А Дорак? Стоит ли он за всем этим? Почему нет? Чуть больше года назад он уже посоветовал не брать Ричарда Окделла. Но Алва не послушал приказа. А потом ещё взял и Рене, наплевав на олларианскую церковь. Что это? Месть? Дорак – чудовище. И если Ворон защищает страну и честно служит ей, то кардинал использует Талиг, как свою вотчину. Даже Оллар ему не указ.       - Я понимаю, мой мальчик, ты хочешь сказать, что Рокэ Алва вовсе не так уж плох, – по-своему истолковал кансилльер молчание Дика. – Было бы странно, если бы, вернувшись с войны, ты повёл бы себя иначе. Люди Чести (на этих словах Дик вздрогнул) всегда умели оценить чужое мужество и талант. А Ворон вновь доказал, что он лучший полководец Золотых Земель. Как жаль, что его таланты направлены на служение недостойному. Да, он спас Талиг, но Талиг – это, увы, не Талигойя. Я соврал бы, если бы стал это отрицать. Пока вы воевали, я разобрался в причинах войны. Во всем виноват Адгемар. Его наняли гоганские ростовщики с одной лишь целью – взвинтить цены на хлеб.       Ричард удивленно посмотрел на кансилльера. Гоганское золото? Да, там было гоганское золото, а ещё агарисское. Вот только Адгемару платили не гоганы и не за то, чтобы поднять цены на хлеб. Но если эр Август провел своё расследование, то должен был знать правду. Зачем же он лжет сейчас? Так ли уж нужно Талигу возрождение Талигойи? Мысли снова вернулись к разговору в палатке Робера. Возрождение Талигойи – это война. А война нужна лишь тем, кто жаждет поймать свою рыбку в мутной воде. Может ли Август Штанцлер, друг отца, быть одним из таких «рыбаков»? Ответ был настолько очевиден, что Дику стало не по себе.       - Да, я не хотел, чтобы ты шел на эту войну, – продолжал тем временем эр Август, – я не сомневался в поражении и позоре своей страны. Но Алва – великий полководец, и он ещё раз доказал это. Он заслужил все почести, которые ему были оказаны. Возможно, это заставит его вспомнить, что он не только потомок Рамиро, но и глава Великого Дома. Её Величество очень на это надеется.       Дик снова вздрогнул.       - Да, Дикон, Катарина Ариго удивительно чистый человек. Она видит или хочет видеть в людях только хорошее. Но я старше ее, я повидал жизнь. И я очень сомневаюсь, что Ворон изменится.       Молчание затягивалось. Ричард с трудом заставил себя говорить:       - Эр Август… Вы ошибаетесь.       - Время рассудит, – вздохнул кансилльер. – Ты уже был у Реджинальда?       - Нет.       - Не стоит к нему заходить. Он уехал по делам. И тебе тоже не мешает уехать. Твоя матушка очень хочет видеть тебя. А Эйвон Ларак уже несколько раз писал герцогу Алве с просьбой отпустить тебя. Да, вот ещё что, твоя матушка весьма недовольна твоей службой у Ворона. Но я написал ей, что ты присягнул ему по моему настоянию. Твоя матушка – весьма достойная женщина, но понять некоторые вещи она просто не в состоянии. Да, я ведь ещё не поздравил тебя. Стать в семнадцать лет кавалером ордена Талигойской Розы! Её Величество передает тебе свои поздравления. Она очень за тебя волновалась. Отец бы тобой гордился.       Ричард понял, что он на пределе.       - Прошу меня простить, эр Август, но мне пора возвращаться.       - Да-да, конечно, мой мальчик.       Ричарду стоило неимоверных усилий не сорваться на бег, а покинуть дом кансилльера пусть быстрым, но шагом.       К счастью, первым человеком, которого он встретил дома (Давно ли он стал называть особняк Ворона домом?), был Рене.       - Эй, что случилось? Я так понимаю, ты был у кансилльера.       - Да. Я … я не хотел, но не смог найти причину, чтобы не пойти.       - Ну и ладно. Не хочешь поделиться со мной откровениями эра Августа?       - Мы говорили о вчерашнем покушении. Он сказал, что это было покушение на тебя.       - Моя популярность растёт, – гордо вскинул голову Рене. – Дик, надеюсь, ты не сказал ничего лишнего?       - Мы говорили о войне. Он сказал, что в войне виноваты гоганские торговцы зерном. Они заплатили Адгемару…       - И откуда же у господина кансилльера такие данные?       - Он провел своё расследование.       - Что ж, ты знаешь правду. А из услышанного можно сделать лишь два вывода: либо из господина кансилльера получился паскудный следователь, в чем я лично очень сомневаюсь; либо он лгал тебе в глаза. Я склоняюсь ко второму. Даже нет – я уверен во втором. Тогда возникает новый вопрос – зачем он лгал? Вывод прост – он отлично знает об истинных причинах войны, он замешан во всем этом.       - Но зачем он тогда упомянул о гоганском золоте?       - Здесь тоже всё понятно. Ты – оруженосец Первого Маршала. Находясь подле своего сеньора ты вполне мог услышать о том, что бириссцам заплачено гоганским золотом. Немножко правды делают большую ложь достовернее. Ты ведь понимаешь, что этот «друг семьи» лжёт как дышит. Все эти разговоры о Людях Чести, эти постоянные сравнения с отцом, навязчивые упоминания о долге перед Великой Талигойей – всё это лишь для того, чтобы заставить тебя делать всю грязную работу. Эр Август удивительным образом оказывается причастен ко всем значимым событиям в Талиге. Странно только то, что по его счетам платят другие. Вот и сейчас он пытается списать на тебя свои долги, толкая на предательство и пытаясь погреть свои грязные ручонки на возможной смуте. Ты для него – никто, разменная монета, выбросит и забудет. Подожди, настанет день, когда он предложит тебе совершить преступление, просто стать наемным убийцей, и всё это, конечно же, во имя светлых идеалов. Хватит уже верить словам, Дик, какими бы красивыми они ни были. Начинай верить делам и поступкам.