А если...

      «А в Надоре уже зима», – пришла в голову совершенно неуместная мысль.       После обеда Ричард направился в Гербовую башню. Энтони, у которого он потребовал ключи от башни, собирался было доложить обо всем герцогине, но Дик его остановил:       - Ваше дело служить герцогу Окделлу. А герцог Окделл здесь – я. Мне нужны свечи, и пусть слуга затопит камины.       - Но… эреа Мирабелла не любит, когда тратят лишние дрова.       - А я не люблю мёрзнуть, – отрезал Дик.       Вот этот диалог и породил мысли о зиме. Нет, это ещё не настоящая зима. Настоящая зима начнётся, когда завоют метели, заскрипят под порывами северного ветра старые сосны. Уже скоро, совсем, совсем скоро.       В Гербовой башне располагались покои отца – кабинет, гостиная, спальня, личная библиотека. Сейчас везде царили холод и мрак. Ричард обходил комнаты одна за другой, оглядывая знакомые с детства вещи, наполняя их воспоминаниями.       Кабинет отца. Пустые книжные полки, почти все книги вывезли столичные чиновники сразу после того, как восстание провалилось и Надор попал в опалу. Четыре портрета – отца, матушки, деда и святого Алана.       Ричард всмотрелся в лицо отца. Портрет Эгмонта Окделла был выполнен в старой манере. Много тёмного фона, на котором светлым пятном – ничего не выражающее бледное лицо северянина в обрамлении светло-русых волос. Как не вязалось это лицо с тем, которое Ричард помнил с детства. Отец… Он всегда сидел в том кресле, в котором сейчас расположился Ричард.       Почему-то вспомнилась привычка отца трогать правой рукой изнутри крышку стола. Задумавшись, герцог Эгмонт часто так делал. Дик провёл пальцами по тому же месту и сразу почувствовал какие-то неровности. Взяв свечу, Дик полез под стол. Возможно, это просто клеймо краснодеревщика, делавшего мебель, но вряд ли бы отец стал его трогать. Кроме того, это «что-то» было единственным, спрятанным от чужих глаз.       Огонёк высветил двойной вензель – «Э» и «А» сплетались вместе. А рядом дата: «5 день Весенних Молний 378 года». Надпись сделана за три года до рождения Дика. Ричард смотрел на надпись. Ну, «Э» – это Эгмонт, а кто же тогда «А»? Пятый день Весенних Молний – день памяти святого Алана. Может, это Алан?       Но почему-то эта мысль казалось глупой. Такие вензеля пишут влюблённые юноши. Перед глазами всплыл листок бумаги, на котором он сам когда-то, чуть ли не в прошлой жизни, писал «Р» и «К», а потом сжигал в пламени камина, чтобы никто не узнал его тайну.       Значит, «А» – женщина. Но не матушка. Тогда кто? И почему она была так дорога отцу, что он все время прикасался к этому вензелю?       Ричард выбрался из-под стола и снова посмотрел на портрет Эгмонта. Под портретами висели иконы. А когда-то здесь была только одна – изображение святой Айрис. Но среди тех, что висели сейчас, её не было. Святая Айрис. Айрис! «А» – значит Айрис! Но кто эта Айрис? Кем она была для отца? Он должен узнать. Это было важно. Дик просто всей кожей чувствовал, что это важно. Но у кого спросить? Кто мог знать, а главное, кто мог рассказать ему правду?       Пожалуй, слуги могут знать, но большинство из них до сих пор не признали его новым герцогом Окделлом, предпочитая хранить верность вдове Эгмонта, а не его сыну. Остается лишь старая Нэн. Верная кормилица, она всю свою жизнь прожила в замке, она наверняка знает правду, и она одна из немногих, кто любит его, Ричарда Окделла. Он должен с ней поговорить и как можно скорее.       Дикон вышел из кабинета, запер дверь и отправился в сторону кухни – именно там обреталась вся малочисленная прислуга замка.       Старая кормилица сидела в своей комнатке и что-то перебирала. Она сразу узнала вошедшего.       - Ох, мастер Дик, как я рада видеть вас. Вы уж простите, – засуетилась она, – тут не прибрано, но…       - Нэн, – Дик прикрыл дверь и взял кормилицу за руку, – мне очень нужно с тобой поговорить.       - Да о чем же, сударь вы мой? О чем молодой господин может говорить с такой старухой?       - О прошлом, Нэн, о прошлом. Ты ведь давно живёшь в этом замке?       - Да почитай с рождения.       - Значит, ты знаешь всё, что было, или почти всё. Я хочу поговорить об Айрис.       - Ох, господин мой, забрали бы вы её отсюда, а? Пропадёт она здесь совсем, зачахнет, как есть...       - Я не о сестре, – перебил кормилицу Дик, – я о другой Айрис, той, с которой был знаком мой отец.       - О чем вы говорите, сударь? Вот уж не пойму, о чем вы говорите.       Ещё недавно Дик поверил бы, но сейчас он какими-то новыми чувствами распознавал ложь – взгляд уплывает в сторону, руки теребят какую-то тряпицу, и слова – торопливые, испуганные.       - Нэн, – Ричард присел, почти опустившись на колени перед старой кормилицей, – пойми, мне это очень, очень важно. Я должен, понимаешь, должен знать правду. А кроме тебя мне её никто не скажет.       - Ох, Ричард, – женщина ласково, как в детстве, провела по его волосам, – не ворошил бы ты прошлое. Пусть покоится с миром.       - Не получится, Нэн, прошлое уже здесь.       - Ох, и тяжкий груз взваливаешь ты на свои плечи.       - Ничего, – улыбнулся Дик. – Скалы тверды и незыблемы, выдержат.       - Любил твой отец, всю жизнь любил. Была тут у нас одна девица, из незнатных. Айрис звали. Вот её-то Эгмонт и полюбил. Да только родители, а особенно бабка, были против. Оно и понятно – да чтоб Повелитель Скал да на какой-то безродной женился? Вот он и взял в жёны твою матушку. А потом ещё и первую дочь Айрис назвал.       - А что она, ну, та женщина?       - Она потом замуж вышла и на Марикьяру уехала. Говорят, была счастлива.       - О-о, вот как? – протянул Ричард. – И это всё?       - Всё, сударь мой, всё, – поспешность, с которой Нэн поспешила заверить его в том, что больше она ничего не знает, вызвала у Дика новый приступ сомнений.       - Нэн, я должен знать всё.       - Прости меня, Ричард, а только больше я тебе ничего скажу. И так много рассказала. Ступай.       Дик покинул комнату кормилицы. После разговора с Робером, услышанное не стало для него потрясением. Зато многое прояснилось. Теперь стала понятна нелюбовь матушки к Айрис. А могло ли быть так, что счастливое замужество любимой женщины и стало «теми обстоятельствами», которые толкнули отца на участие в восстании? Да, между любовью и долгом отец выбрал Долг. А что же любимая? Она просто забыла о нём. Забыла о его любви и счастливо зажила где-то далеко. А вот отец помнил о ней всегда. Всю жизнь.       Ужин начался, как обычно, с молитвы и проходил тоже, как обычно, в тишине. Мысли Дика были далеко – он всё ещё пытался уложить в голове всё, что узнал сегодня от кормилицы. А потому не сразу услышал, о чём его спрашивает матушка.       - Простите, матушка, я задумался о своём. Так о чём вы спрашивали?       - О том, что вам бы следовало исповедаться, сын мой. Я думала, что у меня нет необходимости напоминать вам об этом.       Меньше всего Дику хотелось исповедоваться. Лгать на исповеди – тяжкий грех, а не лгать он не мог.       - Матушка, грехи войны мне уже отпустили. А иных грехов я ещё не успел совершить.       - И кто же отпустил вам грехи? – голос матушки не предвещал ничего хорошего. И зачем она начала этот разговор об исповеди? Такого раньше не было. Но раньше и он вел себя по-другому.       - Епископ Бонифаций, – как можно спокойнее ответил Ричард, понимая, что сейчас разразится буря.       - Олларианский священник? С каких пор вы, Ричард, исповедуетесь у олларианского священника?! Впрочем, стоит ли удивляться тому, что вы отринули истинную веру и предались ереси, если, как мне известно, вы общаетесь с самим отродьем Леворукого.       Ах, вот в чём дело. Ну да, Айрис же спрашивала про Рене, значит, и матушка знает. Сейчас уже неважно, кто рассказал – Наль или эр Август. Вообще-то, могли рассказать оба.       - Матушка, он тоже оруженосец герцога Алвы.       - Мой сын, как истинный эсператист, не может оставаться под одной крышей с этим… этим чудовищем.       - Эреа Мирабелла, – вмешался в разговор кузен, – как оруженосец Первого Маршала, Дик связан присягой, и он…       - Он принёс эту присягу добровольно! – сверкнула глазами герцогиня. – Никто его не принуждал. Принося её, он предал память отца, принял покровительство и поселился под кровом убийцы, негодяя и предателя, он отказался от того, что дорого всем истинным Людям Чести! И вот закономерный итог – он отказался от веры предков и готов погубить свою душу, связавшись с Нечестивым!       - Да, я принёс клятву герцогу Алве. А вы пожелали бы, чтобы я вернулся домой опозоренным? Кто виноват, что Люди Чести струсили перед Дораком, все как один, а Ворон – нет? Кто виноват, что Люди Чести снова и снова продают Талиг и приводят сюда иноземных захватчик, а Ворон их бьет? А что касается Рене… – Ричард вспомнил один из первых споров с Рене, – то будь Леворукий так неугоден Создателю, неужели вы думаете, матушка, что Он, в великой силе Своей не смог бы его сокрушить?       - Замолчи!!! – никогда ещё герцогиня так не кричала.       - Эреа, – Наль кинулся к Мирабелле, – не нужно вам так волноваться. Это опасно. Ричард – послушный сын, он выполнит всё, о чём вы просите.       - Ах, вот как? Сейчас мы и посмотрим, насколько вы, Ричард, помните о сыновнем долге и покорности. Я дам своё прощение, если вы больше никогда – слышите, никогда не вернётесь в дом Ворона. Вы слышите? Вы останетесь здесь.       - С того момента, матушка, как вы отослали меня в Лаик, а сделали вы это тоже по своей воле, вы больше не вправе мне приказывать. Я принёс клятву. Я поклялся своему эру и своему королю, и моя Честь и верность принадлежат им.       - Отлично, в таком случае ни мне, ни вашим сестрам не нужны ваши подарки, купленные на деньги убийцы. Вы заберёте все, что привезли.       - Нет! – Айрис решительно поднялась со своего места. – Я не отдам Бьянко. Это мой конь, это мой подарок, и только я буду решать – возвращать его или нет. И я также не собираюсь возвращать ничего из того, что Дик подарил мне.       - Если ты, – герцогиня посмотрела на строптивую дочь, – не откажешься от этой твари, то я найду способ от неё избавиться. И ещё, – если бы взгляд мог убивать, Ричард уже был бы мёртв, – вы заберёте не только подарки, но и те деньги, которые вы привезли. Я предпочту нищенствовать, но не возьму у вас ни суана. Пусть мой сын продался убийце отца, но я ещё помню, что значит Долг!       - Хватит! – не выдержав выкрикнул Ричард. – Мне надоели ваши бесконечные упрёки, эреа. Мне плевать, кто по закону хозяин Надора. Пока я жив – этот замок ваш, и вы можете делать в нём всё, что хотите. А у меня своя жизнь и свой Долг. И я не собираюсь из-за старой вражды скормить Талиг гайифцам и гаунау.       - У меня больше нет сына. – Бледная, как полотно, герцогиня не произнесла – выплюнула эти слова.       - Ваше право, сударыня. В отличие от вас, я от своего сыновнего и братского долга не отказываюсь.       - Ещё одно слово, и я прокляну вас, – прошипела Мирабелла.       - Ещё одна война, развязанная Людьми Чести – и вас проклянут все, весь Талиг.       Айрис откинулась на спинку стула, оттянула воротник платья и задышала медленно и глубоко. Дик знал, что это означает – приступ скоро. Он посмотрел на мать, но герцогиня и не думала прийти дочери на помощь.       - Не беспокойся, сестрёнка, я обещаю, что заберу тебя отсюда как можно скорее. А пока я возьму Бьянко обратно, в столицу, и он будет ждать тебя, обещаю. Пойдём.       Ричард помог сестре подняться и добраться до её комнаты. «Бедная Айрис, её ни в коем случае нельзя оставлять здесь. Нужно будет поговорить с Рене, он наверняка сможет что-то предложить».       Он подождал, пока Айрис окончательно успокоится и уснёт. Да, его посещение отчего дома оказалось на редкость кратким. Похоже, это ему придётся коротать дни в библиотеке Алвы. Ну, так тому и быть!