А если...

      А вот когда он вернётся, он поговорит с другом. Обязательно поговорит.       Вот только не с этим другом мечтал поговорить Ричард Окделл. Приглашение на встречу, больше похожее на приказ, от эра Августа пришло совершенно неожиданно.       Идти ужасно не хотелось. Что ему может сказать кансилльер? А что он, Ричард, может ему сказать? Отказаться? Не пойти? Но Август Штанцлер – старый друг семьи. Это просто некрасиво, невежливо – не пойти.       Кансилльер был взволнован.       - Братья королевы заключены в Багерлее по обвинению в государственной измене, – вздохнув, сообщил он.       - А Её Величество? – тревожно спросил Дик. Нет, он больше не испытывал к Катарине каких-либо чувств, но всё же… всё же…       Эр Август начал расспрашивать Дика о том, был ли он в особняке Ариго в ту ночь. Ричард честно рассказал о том, что видел на площади Леопарда.       - Ты ведь знаешь, что Килеан получил приказ: оставаться в казармах. Он солдат и выполнил то, что ему было приказано…       - Но эр Август, по уложению Франциска Оллара, комендант Олларии подчиняется королю, Первому маршалу и Совету.       - Дикон, ты же понимаешь, кто правит в Талиге. И если бы комендант нарушил приказ…       - Не имеет значения, кто правит в Талиге. Комендант столицы отвечает за безопасность столицы. Из-за того, что граф испугался Дорака, погибли люди – сотни безвинных людей! А он просто сидел и бездействовал! Это неправильно!       - Д-да, да, мальчик мой, – кансилльер был немало смущен и растерян. – Людвиг был неправ. Он испугался. Люди Чести уже давно живут в страхе – не столько за себя, сколько за своих близких. Килеан оказался в западне: какое бы решение он ни принял: выполнить или не выполнить приказ – он в любом случае был бы наказан.       - Нет. Если бы он не остался в казармах, монсеньор не позволил бы его наказать, потому что комендант выполнял свой долг.       - Ворон? Дорак всё равно расправился бы с графом Людвигом – не сейчас, так потом. А если и не с ним, то с его родственниками. По крайней мере, теперь Людвиг сам отвечает за свои поступки. Будем надеяться, что Дорак удовлетворится одной жертвой и не станет трогать его родных и близких. А вот скажи мне, Ричард, где был Первый маршал весь день? Почему он сам начал действовать лишь вечером? Чего он ждал? Или, пока убивали людей, он убивал время в обществе этого леворукого отродья и бокала вина?       - Не говорите так о Рене! Он… Он побежал на Золотую улицу, он спасал людей, он даже нарушил приказ монсеньора из-за этого.       - Что ж, похоже, даже у этого кошкина сына совести больше, чем у Ворона.       - Эр Август, вы сказали, что были арестованы братья королевы. Но о какой измене идёт речь?       Кансилльер рассказал о черновиках, которые Алва достал в доме Ариго и о том, что особняк был пуст – братья королевы вывезли всё ценное. Теперь их обвиняют в том, что они знали о готовящихся погромах и скрыли это.       - Но всё дело в том, что Иорам Ариго получил подмётное письмо. Если бы он рассказал о письме, поднял шум, а ничего бы не случилось – ты представляешь, в каком бы свете предстали братья королевы. Да их бы со свету сжили насмешками и обвинениями в трусости. И вот теперь Дорак и Манрик лепят заговор из глупости Иорама. Назначение младшего Манрика капитаном личной королевской гвардии – дурной знак. У этой семьи, Дикон, чести нет. Даже такой, как у Алва.       - А граф Лионель? Он же …       - Он теперь комендант Олларии.       - Эр Август, Лионель Савиньяк – честный человек. Он будет отличным комендантом и не станет слушать Дорака. Разве это плохо?       - Для столицы это хорошо, но для Катарины Ариго это плохо. Хотел бы я знать, кто подбросил письма в особняк Ариго, кто пустил эту чудовищную сплетню о том, что Преосвященный Оноре хотел отравить пришедших за благословением. Я уверен, что всё это, и погромы в том числе, дело рук одного человека.       - Но монсеньор нашёл письма случайно. Кроме него, никто бы туда не влез.       - Ах, Дикон, поверь, такие бумаги не оставляют на виду.       - Но монсеньор не мог…. В конце концов, это он всех спас!       - Но то, что он творил – это было чудовищно.       - Но по-другому было нельзя!       - Можно, Ричард, можно. Но Ворон не ценит ни чужую, ни свою жизнь. Разве он разбирался, кто прав, а кто виноват? Страх. Страх, мальчик мой – очень сильное оружие. Вот он им и пользуется. Дикон, – кансилльер вздохнул и поднял на Ричарда полные скорби глаза, – меня пугает, что ты так восхищаешься Алвой. Ты хочешь стать таким, как маршал. Только не лги мне. Ты хочешь быть непобедимым, злым, неотразимым, чтобы в спину злословили, а в глаза улыбались. Ты хочешь научиться убивать одним ударом и при этом смеяться. Ты стыдишься, что тебе становится плохо при виде крови. Ты злишься, что не можешь одним словом сломать человеческую гордость, что не можешь так же легко, как он, играть чужими чувствами. И ещё – ты стал привыкать к безнаказанности.       - О чём вы?       - О том, Дикон, что Алва очень ясно дал понять, что тому, кто тронет его оруженосца, не поздоровится. Ты перестал быть Ричардом Окделлом, ты стал оруженосцем Ворона. Более того – ты стал его игрушкой. Но ты этого не замечаешь. Он играет твоими чувствами, как играл чувствами многих до тебя, как играет чужими чувствами сейчас. Скажи мне, Ричард, есть ли у Ворона друзья? Не торопись. Я знаю, ты сейчас будешь говорить о братьях Савиньяк, но это не так. С ними, как и со многими другими, он лишь пьёт вино, не более. Есть ли у него друзья или друг, которому он мог бы довериться? Видел ли ты такого человека?       Ричард задумался. У него был друг – Рене. С ним он мог говорить обо всём. Но был ли такой человек у Алвы? Определённо, нет.       - Это потому, – продолжил кансилльер, – что Алва пуст, пуст внутри. В этом человеке нет ни любви, ни жалости, даже ненависти. В нём нет главного – души. Он болен пустотой и скукой. А ты этим восхищаешься, ты стремишься этому подражать.       Ричард возвращался домой в смятении. С одной стороны, эр Август уже лгал ему, пытался защищать Килеана, хотя тот и трус. Но с другой стороны, выполни Килеан свой долг – и Дорак мог и не наказать его, но отыграться на его родных.       А ещё и Ворон.       У него действительно нет друзей. Если так подумать, то и Эмиля, и Лионеля можно назвать лишь приятелями, но не друзьями. В Варасте Ворон так же вёл себя по отношению к Бонифацию и Вейзелю – приятели, с которыми можно выпить.       Дику определённо нужно было поговорить с Рене, но вернувшись домой, он не смог этого сделать, потому что ушастик спал, а потом пришла госпожа Вердье. Её визит совершенно выветрил из головы Ричарда все мысли о разговоре.       Утром поговорить, как хотел Ричард - сразу после тренировки, тоже не удалось. Тренировки, на которой Ворон просто сломал свою тренировочную шпагу, а потом высмеял Дика за «игру в благородство» и за то, что Дик не воспользовался преимуществом и не стал атаковать безоружного противника.       Ричард попытался, но Алва увернулся от удара – как всегда, изящно и красиво. Кажется, монсеньор решил показать, как уходить от ударов, если их нечем отбивать. Несомненно, нужные знания, но… Дик и сам не знал, откуда взялся этот неприятный осадок.       А потом пришёл Джанис. Новая Ночная Тень был не один. С ним был человек, который видел, кто нанял одного из тех, кто покушался на Ричарда. Незнакомец назвался бароном, заплатил сто золотых авансом и обещал ещё четыре сотни после исполнения заказа.       Выслушав описание «барона», Ворон лишь кивнул, а затем пообещал сотню талов, если ему этого «барона» найдут.       Ричард смотрел, как Алва общается с бандитами и удивлялся тому, что с людьми порядочными Ворон ведёт себя куда как заносчивей. И снова вспомнилась Вараста: все эти адуаны и бакраны, с которыми монсеньор обращался, словно с благородными. А вот Рене обещал наказать только за то, что тот, вопреки его приказу, решил спасти людей, которых, кстати, сам Алва спасать не торопился. Это было несправедливо.       Но то, что произошло после ухода хозяев Двора Висельников, было хуже всего. Алва велел Дику разыскать Герарда Арамону и пригласить его в дом. Это было невозможно!       - Это же сын Свина! – не выдержал Дик.       - И что? Да, Арнольд Арамона был подлецом, дураком и трусом. Ах да, ещё и вором. И что дальше?       - Вы… Вы позволите его сыну служить в гвардии?       - Позволю. А ты против?       - Да! – выкрикнул Ричард.       - Какая прелесть. То есть, мы сообщим молодому человеку, что он не поедет в Торку только потому, что Ричард Окделл не ладил с его отцом? Знаете, вы мне сейчас очень напоминаете кардинала, который два года назад очень не хотел, а фактически – запретил брать кому-либо в оруженосцы Ричарда Окделла. Вот только я не Ариго и не Килеан, и я от своих слов не отказываюсь. Вы пойдёте в Нижний город, и вы пригласите Герарда Арамону ко мне… вежливо пригласите.       Ричард сидел в своей комнате и пытался написать письмо сыну бывшего начальника Лаик.       Пойти и пригласить... Нет, он не сможет. И ведь Алва знает, что он не сможет – это унижение. Тогда зачем он требует этого от Дика? Но не выполнить приказ монсеньора тоже нельзя. Значит, остается только письмо. Вежливо-нейтральное. Письмо может отнести любой мальчишка за пару суанов.       И опять не удалось поговорить с Рене. Сначала ушастика осматривал лекарь, который видя, что пациент проявляет лишком большую подвижность, накапал ему каких-то капель, после чего Рене хоть и не заснул, но толком говорить с Ричардом не мог.       - Прости, Дикон, я ничего не соображаю. В голове полный туман и мысли все передохли. Прости.       Ричарду только и оставалось, как уйти к себе и заняться треклятым письмом самостоятельно.       Он уже почти дописал послание, когда в комнату вошел молодой кэналлиец и сообщил о прибытии гонца из Гаунау, которому срочно требовался соберано.       Пришлось отложить письмо (что Ричард сделал с превеликой радостью) и отправиться вместе с теньентом Коршем на поиски Ворона. Правда, по дороге молодому офицеру стало плохо, и его пришлось оставить в доме какого-то лавочника. Ричарду ничего не оставалось, кроме как взять письмо и самому отравиться во дворец.       Ох, лучше бы он пошел к Арамоне.       То, что он увидел… Это было… было… Ричард даже слов подобрать не мог. Если Алва был с Катариной, зачем он позволил войти своему оруженосцу. И снова память выдала картинку из Варасты. Юная бакранка, с которой монсеньор ведёт себя так, словно она наследная принцесса. А вот с королевой Талига он ведёт себя совсем иначе.       Вскрыв письмо, Алва сообщил, что отправляется в казармы, а Ричарда отправил к Марианне – выяснять, что говорил, а чего не говорил ей Килеан-ур-Ломбах.       - Всё дело в том, что Ариго не единственные покинули Олларию так вовремя, – спокойно произнёс герцог, когда они вышли из будуара. – Килеан предупредил свою несостоявшуюся любовницу о возможной опасности и посоветовал уехать из столицы. Вам предстоит выяснить все детали. Отправляйтесь.       И Ричард отправился. Отправился прямо в этот золотистый омут, пахнущий розами.