А если...

      - Боюсь, – лениво возразил герцог, – но не смерти. Смерть – та же женщина, её нельзя бояться, но её можно не хотеть…       - А вот чего я хочу, – Латона снова перевела взгляд на Рене, – так это чтобы вы спели, господин Леворукий. Вы же мне обещали. Или вашему слову нельзя верить?       - Как можно не верить Леворукому? – усмехнулся Рене.       - А разве можно? – мурлыкнула София, всей грудью прижимаясь к Ворону.       - Нужно, сударыня, нужно. В любом случае, я всегда держу данное слово. Правда, даю его редко. Не люблю пустых обещаний.       Быстрые пальцы пробежали по струнам: Любовь, не покидай меня, не уходи! Пускай слова сожгут язык и губы, – Я должен их тебе произнести... Любовь, не покидай меня, не уходи... Я жду тебя, когда звезда и вечер, Я жду тебя, когда закат кровав. Гляди, гляди, плоды текут с ветвей в траву, Гляди, росу собой пронзают травы.       Любовь, Любовь, не покидай меня, не уходи… Я жду, когда в саду цветы и вечер, Когда дозор теней на полпути, А ветер, словно зов любимого, А звезды словно теплятся в ночи...       Любовь моя, не покидай меня, не уходи! Не уходи…*       Марсель украдкой вздохнул – всё-таки кошак пел отменно. И откуда он только брал эти песни? Странные, тревожные, нездешние. Они завораживали, очаровывали, уносили куда-то далеко-далеко. Неужели в Закате могут так петь? Тогда понятно, почему Алва совершенно его не боится.       Рене почти прижимался щекой к деке, когда играл, и смотрел только на струны. Старая привычка, ещё с тех времен, когда он учился играть. Вот и сейчас, когда отзвенел последний аккорд, он поднял голову и… упал в синее-синее небо. Сколько продолжалось это падение? Час? Мгновение?       Кажется, к нему кто-то обращался. И этот голос вернул ушастика на землю.       - Ну вот, – Луиджи с легким укором смотрел на него, – а говорили, что вам нечего бросить к ногам прекрасных дам.       - И я не лгал, капитан.       - Так-таки и нечего? – насмешливо переспросил Джильди.       - Абсолютно, – улыбнулся Рене.       София стащила-таки с Ворона рубаху. Вид кошмарных шрамов почти отрезвил всех присутствующих. Разговор резко переключился на ублюдков, которые предпочитают бить в спину, так как встретиться лицом к лицу у них кишка тонка. Положение, как всегда, спас Марсель, возмутившийся тем, что у Алвы две дамы, а у Джильди – ни одной.       - Со мной всё в порядке, – отмахнулся капитан, припадая к бутылке.       - Не сказал бы, – меланхолично откликнулся Рокэ, – моряки во время Ундий так себя не ведут.       - Ундий? Каких Ундий? – Латона оторвалась от уха Марселя, которое она то ли облизывала, то ли уже ела.       - Полагаю, что святой Андий в древности звался Ундом, – пояснил Алва, не забывая оказывать посильное внимание обеим красоткам, – а праздник, затеянный им в честь подруги, – Ундиями. Потом его смешали с Венсиями, то есть праздниками победы, ну а эсператисты всё окончательно перепутали.       - А я и не знал, – глухо произнёс Луиджи и снова приложился к бутылке.       Марсель внимательно посмотрел на капитана – и что такое с ним творится? Вроде, когда они шли сюда, всё было хорошо, и – на тебе.       Дверь отворилась, и в комнату вошла Клелия. В чем мать родила. Малышка улыбалась, словно сытая кошка.       «Интересно, там от Ричарда хоть что-то осталось?»       - О, Клелия, – воскликнула Ариадна, – ты вовремя. Похоже, капитан загрустил. Может, ты развеселишь его?       Пышка согласно кивнула головой, но сначала направилась к столу и залпом осушила первый попавшийся бокал. А затем, призывно покачивая бедрами, подошла к Джильди и, беззастенчиво разведя колени капитана, устроилась на ковре между ними.       - Надеюсь, – Алва поднял за подбородок головку Софии, и та, извернувшись, поймала губами ласкающую её руку, – мой оруженосец не посрамил свой род?       - Не-а, – Клелия попыталась пристроить голову на колени капитану. Луиджи сделал попытку избавиться от неожиданно свалившегося на него счастья.       - Я также надеюсь, – Ворон аккуратно освобождал бордонку от нижней юбки, – что он всё ещё жив и завтра сможет приступить к исполнению своих обязанностей?       Клелия что-то невразумительно мырлыкнула.       Глядя на усиливающийся разгул страстей, Рене вздохнул.       «Ещё немного – и пойдет крутое порно – Йя, йя, натюрлихь. Даст ист фантастиш. Нужно либо присоединяться, но тогда я рискую всем круто обломать кайф, либо сваливать по-тихому, что тоже маловероятно».       - О чём вздыхаете, Рене? – тяжёлый вздох ушастика не укрылся от Ворона.       - О несбыточном, – усмехнулся Рене.       - Всё ещё страдаете по кавалерии? – губы Алвы изогнулись в кривой ухмылке.       - Нет, – неожиданно для себя пустился в откровения Рене. – У маршала большое сердце, которое не терпит пустоты. А я – эгоист, и не люблю соседей, тем более – соседок.       «И чего я перед ним оправдываюсь? День, что ли, сегодня такой – особенный? Но об этом я подумаю завтра. А сейчас надо решать глобальную задачу».       Но очевидно, Рене слишком долго колебался, и судьба сделала выбор за него.       Возможно, Латона решила заполучить Леворукого во что бы то ни стало, а может, ухо виконта не удовлетворило её гурманским пристрастиям, но она исхитрилась вырваться из объятий Марселя и оказалась на коленях Рене раньше, чем тот успел понять, что происходит.       «Тяжелая, зараза, даром, что такая стройняшка».       Но одним запрыгиванием на колени дело не ограничилось. «Пантерка», плотоядно облизнувшись, запустила свою лапку в расшнурованный ворот рубахи ушастика. Никогда ещё Рене не потел так быстро. По спине буквально потекли ручейки холодного пота, во рту мигом пересохло, а глаза готовы были вот-вот оказаться на лбу. Самое ужасное, что Рене боялся пошевелиться – вдруг эта дура вцепится ещё крепче.       «Мамочка! Господи! Да отцепите её от меня кто-нибудь! Лучше дайте мне паукана. Клянусь, я буду его любить, холить и лелеять – только уберите это…»       «Да чего ж этой кошке неймется? – Марсель подскочил к «пантерке». – У Алвы – ревность, у кошака – откровения, а тут она – так невовремя». Виконт подхватил девицу на руки.       - О-о, Латона, радость моя, не бросай меня так неожиданно. Может, у меня и нет таких потрясающих ушей, но поверь, у меня много других достоинств. И я готов показать их тебе прямо сейчас.       Освобождённый от девицы, ушастик сидел, не в силах пошевелиться.       - Идите сюда, Рене, – Алва бесцеремонно ссадил Софию в освободившееся кресло Марселя.       Зеленоглазый, словно очнувшись, вздрогнул, а затем резво подскочил к маршалу.       - Монсеньор, – затараторил Рене, – хоть я и будущий повелитель кошек, но с этими кисками мне не справиться. А потому позво…       Договорить он не успел, потому что Алва, обхватив порученца за талию, опрокинул его себе на колени и впился в его губы таким страстным поцелуем, что наблюдавший за происходящим Марсель, смог сказать только «О-о-о!»       Нет, виконт оказался настоящим мужчиной и даму свою не выронил, но вот челюсть…       Такого Рене точно не ожидал. Комната кувыркнулась, а потом чужой язык властно ворвался в его рот, обшаривая все его уголки, сплетаясь в диком танце с его собственным. Ушастику отчаянно не хватало воздуха, а потом его тело обмякло, а сознание закружилось в цветном водовороте, уносясь в неведомые дали.       Последнее, что успел подумать Рене – «Матерь Божья, как это восхитительно».       - Ого, – услышал Рене, придя в себя, – так вы знаете и гайифскую любовь?       - Хорош бы я был, если б не вкусил любви по-имперски. В наше время это просто неприлично.       Рене окончательно пришёл в себя, покраснел, как помидор, и дернулся, пытаясь освободиться из объятий Ворона.       - Надеюсь, сударыни, – Ворон по-прежнему удерживал трепыхавшегося Рене у себя на коленях, – я достаточно чётко обозначил границы своей собственности.       Сударыни дружно захихикали.       «Дурак! Рокэ – ты дурак! Это, типа, ты так меня спасаешь? Ты, ты… Ничего ты не понимаешь. Рене не может тебе ответить, потому что его нет. А если ты узнаешь правду, то, скорее всего, сам меня оттолкнёшь. Дурак».       Рене сидел лицом к Джильди, и, кажется, от произошедшего у него на глазах капитан резко протрезвел.       «И что он теперь обо мне подумает?»       - Ну, так расскажите, – Ариадна обхватила Алву со спины и, наклонившись почти к самому его уху, громко и страстно зашептала, – нам интересно.       - Да, да, – Латона больше не пыталась вырваться из объятий Марселя, а потому показала Софии, которая тоже пожелала устроиться на коленях виконта, язык.       - Мы умрем, еcли вы не расскажете, – София извернулась и цапнула соперницу, но слегка, чтобы не прервать столь захватывающий разговор.       - Мне было девятнадцать, – продолжил свой рассказ Алва…       Рене чувствовал себя так, как чувствовал бы себя молодой лосось на вершине Большой египетской пирамиды. Рассказывая о своих гайифских похождениях, Рокэ одной рукой крепко держал его за талию, а другой нежно оглаживал спину, иногда опуская руку чуть ниже ремня. Ушастик уткнулся взглядом в пол, чувствуя, что из помидора он всё больше превращается в свёклу.       «О нет! – Рене судорожно вздохнул. – Герцог, сердцем прошу, скажите, что у вас в кармане лежит электрический фонарь. О Господи, а фонарь-то неслабый».       Ушастик почти не слышал, о чём говорят остальные. Мысли путались, лицо пылало, Рене чувствовал, что ещё немного – и он просто разрыдается.       Похоже, Алва тоже что-то такое почувствовал, потому что его хватка ослабела, а потом он и вовсе убрал руку.       - Простите, монсеньор, – Рене вскочил на ноги, – позвольте, я покину вас. Сударыни, господа.       И, не дожидаясь разрешения, выскочил из комнаты.       Как только дверь за спиной захлопнулась, Рене прижался лбом к стене, пытаясь выровнять дыхание и успокоить бешено колотящееся сердце.       - Сбегаешь?       Рене обернулся. Алва стоял у него за спиной, скрестив на груди руки.       - Совершаю тактическое отступление, – буркнул Рене.       - Это сложный маневр. Уверен, что сможешь справиться с ним в одиночку? – герцог вдруг оказался совсем близко.       - А вы уверены, что Марсель справится самостоятельно с превосходящими силами? – Рене попытался спрятать страх и растерянность за весёлой бравадой.       - У него есть союзник.       - Я уже говорил, монсеньор, что я – эгоист. К тому же, с романтической дурью в голове. Увы, Ундии – не лучшее время для демонстрации эгоизма, но что поделать. Вот такой вот я странный.       Алва молчал.       - Вы разочарованы? – голос ушастика дрогнул. Рене и сам не ожидал, что его собственный голос так его подведёт.       - Нет, – мягко произнёс Алва. – Но вы правы, Рене, – к Ворону вернулась его привычная насмешка, – бросать союзников в разгар сражения – недостойно.       - Вот теперь я спокоен за честь Талига, – весело хмыкнул Рене. – Доброй, а точнее, весёлой вам ночи.       «Ну, вот и что это было? И чего он полез целоваться? Хотя целуется, гад, отменно. Как же хорошо он целуется… Эй, стоп. Ты чего? Я ведь не влюбился в него, нет?»       На задворках сознания кто-то гаденько хихикнул.       «Нет, не влюбился. Только не я. Это всё игры Кэртианы. И Ундии, будь они неладны».