А если...

      Где-то во тьме уже гудел невидимый колокол, готовый вот-вот сорваться в набат.       Колокол собора святой Моники пробил полдень. Дверь с шумом отворилась, заставив Валентина оторваться от книги.       - Граф Васспард, - вошедший офицер был холоден и невозмутим, - извольте следовать за мной.       Ещё в начале лета в резиденцию Рокслеев прибежал шустрый мальчишка, нахально потребовавший у привратника немедленно позвать ему «спрутьего графа». Привратник несколько раз отгонял нахала, прежде чем на шум не вышел сам Валентин, находившийся в это время в саду.       - Что случилось? – поинтересовался граф Васспард.       - Вам послание, - крикнул через прутья ворот оборванец, при этом так многозначительно подмигнув, что и последнему дураку стало бы ясно, что послание могло быть только от прекрасной дамы.       Достойный наследник Приддов, не меняясь в лице, подошел к оборванцу и протянул руку.       - Талл, - без зазрения совести заявил маленький нахал.       - Ах, ты ж наглец! – Привратник попытался ухватить мальчишку за ухо, но тот ловко увернулся.       - Держи, - так же невозмутимо произнёс Валентин, бросая блестящий кругляшок. Мальчишка ловко подхватил монету, сунул Валентину в руку записку, показал привратнику язык и, под аккомпанемент громкой ругани последнего, бросился наутек.       Оруженосец графа Рокслея развернул записку, пробежал глазами по строчкам, положил клочок бумаги в карман и невозмутимо направился к особняку. Глядя во след уходящему, привратник с улыбкой покачал головой – эх, молодость, молодость.       «Говорят, конец лета и осень на севере просто великолепны. Не лучше ли провести их там?»       Валентин ещё раз прочел записку и бросил клочок бумаги на всё ещё тлеющие угли камина. Бумага сначала пожелтела, затем начала чернеть и обугливаться, в центре листочка появились робкие язычки пламени.       Мелкий Леворукий не забыл о своих словах, и снова предупреждает его об опасности. Валентин тоже помнил о том, что сказал ушастый спутник Окделла. Граф Васспард вообще отличался очень хорошей памятью. Но стоит ли обращать внимание на слова Леворукого?       Стоит. Валентин не был религиозным фанатиком. Он верил в Создателя, потому что во что-то нужно верить. Но в отличие от эсператистских священников, считающих кознями Чужого, всё, что не укладывается в рамки религиозной догмы, знал, что в мире есть слишком много того, что не в состоянии объяснить никакая религия, и чем пренебрегать совершенно не стоит.       Значит, нужно убедить мать покинуть столицу в конце лета. Это будет сложно. Говорить с отцом бесполезно, у него нет никаких аргументов и доказательств, лишь слова мелкого ушастика, которого супрем иначе как «отродьем Леворукого» никогда не называл.       Но у него ведь есть сёстры. Ирэна точно не будет уточнять, зачем брату нужно, чтобы она пригласила матушку к себе в конце лета. И она, конечно же, сумеет задержать её на всю осень.       Гораздо сложнее уехать самому.       Сильвестр сидел в своем кабинете, медленно потягивая отвар. Человек привыкает ко всему и кардинал тоже привык к этому пойлу. Он и не заметил, как травяной отвар даже стал доставлять ему некое удовольствие. Да, не щадди, но чуть горьковатый, полынный вкус тоже весьма неплох.       Итак, что же мы имеем?       Алва опять победил. Казалось бы, к этому можно уже и привыкнуть, но кардинал не мог. Ситуацию в Фельпе он знал. Эти дожи до последнего не желали тратиться и обратились только тогда, когда перед ними замаячило полное поражение и потеря независимости. Даже после разгрома своего флота они ещё упорствовали. Интересно, с чем же там воевал Рокэ? Соглядатаи доносили о каких-то совершенно немыслимых кораблях. А этот его подрыв скалы чего стоит! Тогда Рейнкваха, сейчас Веньянейра. Есть от чего удивляться.       Победа – это хорошо. Народ любит победителей. Король – победитель, король – защитник. Его примут. Ну, уж женская-то часть Талига – однозначно. Сильвестр улыбнулся. В том, что армия пойдёт за новым королём – он не сомневался. Сейчас, когда все основные военные силы сосредоточены в руках тех, кто гарантированно поддержит Алву, опасаться смуты в армии и стране не приходилось.       Опять же, разговор с Савиньяком прошел именно так, как и следовало ожидать. А значит, у нового короля будет отличный кансилльер.       Оставался один маленький, но очень большой вопрос – кто будет новым кардиналом. Дорак понимал – он не вечен. И то, что боли в сердце утихли, вовсе не означает, что болезнь прошла. Нет, она лишь отступила на время. И когда наступит это самое время – он не знал. А потому торопился. Торопился сделать всё, чтобы Талиг получил достойного правителя.       А ещё Алве нужна будет поддержка церкви. Выступление главы талигойской церкви в поддержку или против кого-либо – весомый аргумент для многих глав государств.       Дорак прикрыл глаза и попытался представить Агния, произносящего благословляющую речь на церемонии коронации: голос тихий и неуверенный, руки, возлагающие корону, подрагивают. Сильвестр брезгливо поморщился. Нет, нет и ещё раз нет! Агний - не кардинал. Все соседние государства должны увидеть – церковь на стороне нового короля. Особенно сейчас, когда олларианская и эсператистская церкви заключили союз. Врагам нельзя давать даже тени сомнения в правомерности притязаний Алвы на трон.       Сильвестр улыбнулся, представив себе лица Дивина, Хайнриха и иже с ними, когда они получат приглашения на коронацию нового короля. Он просто обязан дожить до этого благословенного момента. Но сейчас не об этом. Сейчас – о новом кардинале. Жаль, как же жаль, что он сломал Бонифация. Кардинал вздохнул, он уже второй раз за этот год пожалел о своей трусости и недальновидности – испугался конкурента и вот теперь расплачивается.       Кардинал снова вздохнул. Что толку мечтать о несбыточном. Есть, конечно, ещё один вариант – отец Антоний, из аббатства святой Моники. Для этого его придётся сделать епископом Олларии (после Авнира место всё ещё свободно). Но захочет ли он? Отец Антоний не амбициозен, но он умен и понимает разумные доводы. В конце концов, все мы должны чем-то жертвовать для Талига. Алве придётся смирится с нежеланием сидеть на троне, а брату Антонию придётся надеть кардинальскую мантию.       Беседу с церковником Дорак откладывать не стал.       - Я не имел удовольствия посетить часовню аббатства, - начал Дорак после приветствия, - но говорят прихожане в восторге.       - О да, Ваше Высокопреосвященство. Восстановленная часовня не только радует глаз, но и возвышает душу, напоминая ей о Создателе и славе Его. Всегда отрадно, когда Глава церкви заботится о детях своих. За заботливым пастырем паства всегда готова следовать с верой в мудрость и доброту его. – Отец Антоний сдержанно улыбнулся.       Дорак оценил готовность проповедника к сотрудничеству.       - Как Глава церкви, я всегда готов заботиться о душах детей Его. И если после смерти душа возвращается к создавшему её, то при жизни душа и тело – неразрывны. И забота о телесных нуждах – является обязанностью Главы государства.       Кардинал замолчал, ожидая, что же ответит Антоний. Намек был более чем прозрачным, но захочет ли священник поддержать разговор.       - Вы правы, господин кардинал, - неспешно начал проповедник. – Государство – это тело, а церковь – душа его. Хорошо, когда телесные порывы разумно направляются и поддерживаются душевными силами.       Теперь замолчал Антоний, что же скажет Сильвестр. Это была такая игра – кто первым откроет свои карты. Что ж, с любым другим соперником Дорак мог бы играть долго, или просто прекратить всё это, но сейчас силы были равны, а времени – мало. Дорак решился.       - Да, государство – это тело. И как всякое тело оно склонно к болезням. В некоторых случаях лекари рекомендуют тинктуры и отвары. Но бывают случаи, когда лишь отсечение больной конечности может дать положительный результат.       Антоний продолжал слегка улыбаться, но взгляд стал не просто внимательным, он стал цепким:       - Отсечение не всех конечностей может остановить болезнь. Рука или нога – не спорю. Но голова…       - О да, - Дорак не спеша отхлебнул из чашки с отваром. – Для человеческого тела потеря головы – смертельна. Но государство – это особое тело. Оно способно отращивать себе новую голову, в случае потери старой. И, зачастую, такая замена бывает очень и очень полезной для здоровья, что с блеском доказал Франциск Великий.       - Воистину, Талиг храним Создателем ибо в те тяжелые времена само Провидение ниспослало нам достойнейшего главу государства, - ушел от прямого ответа священник.       - Да, провидение… Но не одними молитвами Франциск взошел на трон. А нынешние времена не легче тех, что были. Талиг болен. Неужели всё, что нам остаётся – это уповать на любовь Создателя и божественное провидение? – большей откровенности Дорак не мог себе позволить. Антоний умен, и если сейчас он сделает вид, что не понял, о чем говорит кардинал, то разговор окончен.       Священник молчал, и Сильвестр не собирался неуместными фразами подталкивать его к ответу. Это решение брат Антоний должен принять сам.       Наконец, проповедник посмотрел на кардинала:       - Создатель хранит Талиг, но помимо этого мира у Создателя есть много миров о которых он также печется, оставляя заботы о мире, который он оставил, на тех, кто в нем живет.       Дорак выдохнул и улыбнулся:       - В народе говорят «На Создателя надейся, а сам не плошай».       - Да, Ваше Высокопреосвященство, иногда божественному Провидению бывает очень необходима помощь человеческая, - брат Антоний улыбнулся в ответ.       Судьба Оллара была решена.       Кардинал был доволен. Антоний оказался именно тем человеком, который ему был нужен. Хорошо, что он вовремя заметил этого тихого проповедника. Тихого, как же? Он даже не удивился, когда Сильвестр, как бы невзначай, упомянул о том, что место епископа Олларии всё ещё вакантно и что именно епископ Олларии наиболее вероятный кандидат в кардиналы. Вот уж верно говорят – в тихом омуте живут демоны. Хотя своих «демонов» брат Антоний, будущий епископ Олларианский, умеет обуздывать.       Значит, в ближайшие дни брат Антоний будет рукоположен в епископы. Откладывать нельзя. Дорак и сам не понимал, почему он так торопится, словно какая-то невидимая сила подгоняет и подгоняет его, не давай передышки. А тут ещё визит бывшей любовницы с этими странными разговорами о Гальтаре. Что-то происходило. И это «что-то» кардиналу очень не нравилось.       Дорак сидел за своим письменным столом и готовил бумаги. Он решил не тянуть с назначением брата Антония. Агний, наверняка, уже ушел. Конечно, ведь сам его отпустил. А вот его самого ждёт очередная ночь без сна.       Кардинал поднялся, подошел к шкафу с книгами и … Боль была мгновенной и настолько сильной, что даже закричать не получилось. Перед глазами расцвела белая вспышка. Дорак судорожно схватился за сердце.       Ещё полчаса назад кардинал отпустил своего секретаря. А ведь сам опять будет работать всю ночь. И это с его-то здоровьем. Агний обрался было уходить, но решил ещё чуть задержаться, лучше просмотреть все бумаги. По старой привычке он раскладывал их на три стопки – те, что срочно; те, что могут немного подождать и прочие. Именно в таком порядке он и подавал их кардиналу. Он уже закончил пересматривать все три стопки, надежно запер бумаги в столе и собирался уходить, когда из кабинета раздался странный звук, похожий на удар.       Секретарь подошел к двери и постучал. Не в привычках Сильвестра было кидаться предметами. Постояв ещё немного и не дождавшись ответа на свой стук, Агний отворил дверь и вошел в кабинет.       Рина не знала, как сможет вернуться к себе после всего случившегося. Но этого и не потребовалось. Ворон сказал ей оставаться в его спальне. Слуги приготовили ванную для монсеньора, которой тот не воспользовался, и сейчас можно было привести себя в порядок.       «Интересно, что Алва скажет Дику и Марселю? После сегодняшней ночи ни в седло не сядешь, ни фехтованием не позанимаешься».       И всё же она была счастлива. Счастлива провести не только день – жизнь в этой комнате. Вот только… За всё утро Рокэ ни разу не заглянул к ней. Почему?       Он появился далеко за полдень. Рина была всё ещё так смущена произошедшим, что просто не могла смотреть ему в глаза.       - Эрэа, собирайтесь.       То, каким тоном были сказаны эти слова, заставили Рину вздрогнуть, она резко подняла голову и… Ледяной горный ветер обжег лицо, заставив побледнеть, задрожать и зябко обхватить руками плечи. Он смотрел на неё привычным насмешливо-равнодушным взглядом. Рина отчаянно пыталась найти в этих глазах хоть каплю того тепла, которым он одаривал её ночью – и не находила.       - Насколько я помню, сударыня, вы согласились быть моим порученцем. Что ж, самое время приступать к своим обязанностям. Вы отправляетесь на север с капитаном Джильди.       - На север? – только и смогла прошептать Рина.       - Да. Ситуация там обострилась. Мы ждали войны весной, но, похоже, она начнётся раньше.       - А вы? – не удержалась от вопроса Рина.       - У меня есть несколько незавершённых дел. Но в самое ближайшее время я также покину Ургот.       В дверь постучали, а затем в комнату пошел Луиджи.       - Вы очень вовремя, капитан, - Алва подошел к столу и, взяв пакет, потянул его капитану. - Это ваш приказ, капитан Джильди.       - Да, монсеньор. – Луиджи хотел открыть конверт, но Алва остановил его.       - У вас будет время прочитать его. А сейчас поторопитесь, вечерний прилив скоро начнётся.       - Да, монсеньор.       - Теньнет, сколько времени вам потребуется, чтобы собрать свои вещи? Полчаса?       - Д-да, господин Первый маршал. – Рина, всё ещё бледная, сумела кое-как взять себя в руки.       «Не перед Луиджи, нет. Я справлюсь, справлюсь. Я смогу».       - В таком случае – поторопитесь.       Через полчаса Рене Райс покинул здание посольства, направляясь в гавань.       «Почему? Ещё утром, я была самой счастливой на земле, а сейчас… Что это? Это всё была игра? Вы развлекались, монсеньор?.. Я смогу, смогу это всё пережить. Я справлюсь. Я сильная. Но во имя Создателя – почему?!!!»       Он стоял у окна, глядя на хрупкую, закутанную в плащ фигурку. Больше всего на свете, он хотел бы прижать её к груди, спрятать в своем сердце и никогда не отпускать. «Ненавидь меня, проклинай, плюй в лицо… только живи».