***
Какое-то время парни просидели в тишине, то ли погрузившиеся в себя, то ли скованные неординарностью ситуации. Эдвард, не отрываясь, следил за движениями преобразованного в нож пальца, методично счищая кожуру и войдя в состояние глубокой задумчивости. В уме мимолётными вспышками загорались пассивные мысли разного плана: о пережитом, о своём самочувствии, о будущем, о том, куда отлучились механики, об алхимии… Очередная сумбурная цепочка выводов вдруг ударила в голову озарением. Пришедшая догадка так встряхнула, что на эмоциях он вознамерился незамедлительно озвучить её: — Эй, Энви! — позвал Эд, даже не скрывая волнения. Бывший гомункул лениво оторвался от скучного занятия, ожидая узнать, что понадобилось от него алхимику, взбудораженно раскрывшему рот. Тот неожиданно одёрнул себя, засомневавшись, но решил, что правильнее будет поделиться предположением: — Ты же теперь должен быть способен к алхимии, — констатировал Элрик чуть спокойнее, хотя внутри невольно нервничал, что подобное открытие может стать преимуществом для переменчивого создания. Невысказанные опасения поселились и в голове младшего брата, не сдержавшего громкий вздох, мысленно согласившись с достоверностью гипотезы. Единственным, кого эта идея не тронула до глубины души, остался Зависть. — И что? — как-то вяло откликнулся темноволосый, опуская глаза и вновь принимаясь за картофель. — Я уже давно понял это. Эдвард с минуту молча смотрел на него. Он не ожидал такой реакции. — Тогда… что думаешь? — осторожно поинтересовался он. При благоприятном стечении обстоятельств это могло бы, например, стать для него одним из путей к новой жизни. А в худшем случае привести к необратимым последствиям. — Не твоё дело, — огрызнулся Энви, ясно давая понять, что разговор окончен. Он выглядел непривычно угрюмым. В следующий момент обе Рокбелл вернулись с подносом чистой посуды в руках, чем объяснили, наконец, ранее задавшемуся вопросом блондину причину своего отсутствия — в тёплое время года кухонную утварь обычно мыли из уличного рукомойника. И вот немного погодя все уселись за стол. Но Эдвард так и не смог выбросить из головы подозрительную тоску, свидетелем которой он стал.***
Всю последующую неделю Энви потихоньку мирился с неудобствами и необходимостью взаимодействовать, тереться с кем-то бок о бок. Если выражаться точнее, он ушёл в себя и в целом функционировал инертно. Элрик пытался пару раз подвести закрывшегося парня к разговору или хотя бы подбить на обмен колкостями, но тот лишь лениво отмахивался, исключительно для вида бросая пару ласковых. В какой-то момент даже механики перестали обращать на него повышенное внимание всякий раз, как зеленоволосый появлялся в поле зрения. Все разбрелись по углам, захваченные делами, и приостановленные недавней цепью событий процессы продолжили идти своим чередом. Воцарилась атмосфера всеобщей занятости, лишь мимолётные диалоги и галдёж в минуты трапезы иногда прорезали тихую обстановку дома. Усевшись на крыльце одним таким вечером, Зависть пытался немного отвлечься от удручающих его размышлений, набивших голову словно ватой. Он устроился поудобнее, закутавшись в плед, как самый что ни на есть древний старик (собственно, это не было ложью), прикинув, что в ближайшие полчаса его не побеспокоят. Брюнет постоянно наблюдал за проживающими в этом доме людьми и уже имел некоторые соображения на их счёт. Для начала он узнал о распорядке дня и приблизительных привычках каждого. Всё это было ему нужно, чтобы минимизировать нежелательные столкновения и хоть изредка выходить из комнаты, оставаясь незамеченным. Толк в этом был небольшой, уходить ему ведь всё равно нельзя, просто экономил нервы лишний раз. Выйти наружу экс-гомункул мог только близ дома, естественно, его бы никуда не отпустили. Какой-то вздор. Признаться, он даже чувствовал своеобразную ломку, готовый сродни животному броситься в лес и зарыться в траву. Хотелось просто пройтись, в конце концов. Человеческое тело при длительном бездействии будто деревенело, что Энви совершенно не нравилось. Но размяться как следует можно было либо на полноценной прогулке, либо в отменной перепалке. Добиться первого в будущем шанс есть, но второе, он был уверен, никто бы не оценил по достоинству. Безмолвно глядя на ровные поля зелени, новоиспечённый человек успокаивал себя тем, что подобные этому вещи, радующие взор, никуда не исчезали и не менялись. Нынче это было одно из немногих развлечений для него, где не нужно ни с кем контактировать или заниматься всякой бытовой ерундой. Ещё он мог читать книги. Но в доме мастеров вся литература сводилась к одному: как правило, это были различные научные труды и медицинские исследования, трактаты, всевозможные альманахи о последнем слове техники, подробные пособия по узкоспециализированной физике и биологии, а также бесчисленное множество книжонок по инженерии. Это не так уж плохо, Энви любил всяческие науки. Но он к тому же немало знал, и читать по большей части было скучно. Многовековой ум нуждался в разнообразии. Пока он тешился видом с крыльца, углубившись в рассуждения, со стороны входной двери послышался шум, и в тот момент, когда брюнет обернулся на него, младший Элрик уже отодвигал противоположный стул, присаживаясь напротив. Зависть попытался игнорировать его, вернувшись к созерцанию природы, изображая не иначе как просветлённого мудреца, но про себя возмутился: так не должно было случиться! Его расчёты не могли подвести. Разве что… Малой пришёл сюда намеренно. Несколько минут прошли в полном молчании, но Альфонс-таки разрушил ложную идиллию — он шумно вздохнул, после чего повернулся к соседу. Последний заметил движение боковым зрением, но предпочитал делать вид, что его это не касается. — Можно вопрос? — наконец, окликнули бесстрастного экс-гомункула, стараясь звучать не слишком навязчиво. «Вот оно, он оказался прав. Пацан преследовал конкретные цели». В ответ Энви, выведенный из равновесия и так бесцеремонно оторванный от своего занятия, бросил не самый доброжелательный взгляд, тем не менее показывая, что слушает. — Чем ты обычно занимался… — мальчик осёкся, подбирая подходящие слова. — Ну, в «свободное» время? Сидящий за другим краем стола зеленоволосый не успел уловить собственные эмоции, и, упущенные, они автоматически вывели на его лице выражение безграничного недоумения. Он тупо глядел перед собой какое-то время, но вскоре решил, что проще ответить, чтобы мелкий отлип. — Не особо догоняю, к чему это, но я вряд ли смогу тебя удивить, — менее враждебно отреагировал он, хотя и без особой охоты. Немного подумав, как лучше обыграть свой истинный замысел, Альфонс остановил выбор на тактике, в коей явно был его конёк — на открытой и доверительной беседе. Никаких чрезмерных усилий и заковыристых уловок ему для этого не требовалось, только оставаться собой. В тот раз, попробовав вывести Энви на контакт, он заронил основополагающее зерно, способствуя становлению приятельских отношений, и планировал продолжать с необходимой периодичностью, помогая им с братом найти общий язык и подтачивая углы, которые сам Эдвард пока не в силах притупить. Чересчур тонкая работа, особенно на столь деликатном этапе, а его призвание — в другом. Сейчас же было время Альфонса сделать вклад. — Тебе, должно быть, тошно сидеть здесь взаперти, — Зависть заинтересованно поднял голову. — Я просто хотел узнать, что тебя привлекает. Может, я могу чем-то помочь? — Как мило, — подчеркнул Энви с холодной иронией. — А теперь притормози и подумай, что меня привлекает, — угрожающе буркнул он, останавливая поток неравнодушных вопросов. Напряжение возвратилось вновь, но блондин перестал быть к нему столь чувствительным спустя дни, проведённые в неоднозначной компании. Он старался держаться спокойно и дружелюбно, не провоцируя острые осколки тревог и обид из глубин возвращённой души прорезаться наружу. — Я знаю, — максимально нейтрально отозвался младший. Тягу собеседника к кровавым развлечениям он изначально опускал в заданной теме, надеясь услышать нечто более посредственное. — Но должно же быть что-то ещё? Что-то… иное. Зависть сверлил светловолосого мальчика глазами очень долго и как-то отчаянно, всерьёз борясь с собой. Отмалчиваться дальше, наматывая мысли внутри тугим клубком, разрастающимся и давящим, он не смог бы вечно. Даже Стальной со своей неотёсанной прямолинейностью — не промахивался, ударяя провокациями прямо в уязвимые точки и тем самым выудив из него не одно откровение. А младший Элрик, прилежный до зубного скрежета, пусть медленнее, но зато мягко огибая линии обороны, а не пробивая их — рано или поздно точно так же вскроет его немую защиту. Раз неизбежного не миновать, так и быть, Энви не станет затягивать болезненный узел ещё сильнее, усугубляя и без того незавидную позицию. Ему действительно не помешало бы поговорить. Наверное, он впервые ощущал эту нужду. Или же она всегда робко клокотала из недр подсознания, но поверхностные: желание отомстить, искусственная усмешка и жажда до чужих страданий и крови, пропорциональная боли собственной — давили её весом бесконечно тянущихся лет. — Я люблю узнавать новое, — тихо начал брюнет, но остановился. Альфонс же выжидал, чувствуя, что это отнюдь не всё. — Обычно это происходило само собой, пока я крутился в том мире, — небрежно всплеснув одной рукой, он со вздохом умолк. Снова. Будто преодолевая вышестоящую ступень с каждой последующей репликой, он превозмогал себя. — Я привык быть в курсе всего. Быть способным на всё. Сейчас я очевидно далёк от прежнего состояния. Так чем ты можешь мне помочь? — прямо спросил экс-гомункул. Поразмыслив над сказанным, Элрик озвучил обратную точку зрения: — Человек не должен быть способен на всё, — серьёзно заявил он, машинально покачав головой. — Это главный стимул становиться лучше. Нужно уметь оборачивать слабость в силу, ведь именно несовершенство в той или иной степени побуждает людей постигать новое и развиваться. Нет смысла зацикливаться на том, чего тебе не изменить… — тут Альфонс вспомнил излюбленные слова своего брата. — Надо просто идти вперёд. Парень говорил на удивление разумные вещи, и Энви, против воли ощутив их вес, был вынужден отвечать по существу. — Я немного не в том положении, чтобы… — Всё в твоих руках, — с невозмутимостью педагога отчеканил младший Элрик. — Нельзя моментально достигнуть желаемого. Но стоит лишь постараться — и тебе отроется множество путей, — темноволосый наблюдал за ним с неприкрытым скепсисом, но тот уверенно продолжал. — А пока можно переключиться на что-то простое. Какое-нибудь безобидное увлечение? — Альфонс слегка улыбнулся. — У тебя вроде неплохо получалось чистить картошку, — сбоку от него фыркнули. — Говоря «быть способным на всё», я не подразумевал умение счищать кожуру, — утомлённо пожаловался Энви, параллельно обдумывая услышанное. Его отчасти возмущало, что какой-то малолетний щенок, едва отживший первый десяток, поучает его. Но и сбросить пацана со счетов так легко он уже не мог: кареглазый мальчик казался куда более сговорчивым, чем тот же Стальной. — Благодаря твоему брату я и шелохнуться-то особо не могу, — заговорил Зависть с намерением довести дело до конца, раз уж согласился на эту затею. — Он должен видеть, что тебе можно доверять, — парировал его собеседник. — Ты тоже мне не доверяешь. Зачем тогда?.. — первый не смог произнести надлежащее окончание или просто не захотел, но Альфонс уловил призрачный посыл. — Верно, — с лёгкостью согласился он. — Но я работаю над собой, как должны и остальные. Как должен и ты, — светловолосый выдержал паузу и указал задумчиво. — Правильнее начинать с малого. Я решил, что лучше будет поговорить с тобой, чем постоянно избегать, ведь твоё состояние мне знакомо. Но я могу обратиться к людям, которые рядом. Думаю, так же стоит поступить и тебе, — наконец, под весьма красноречивый взгляд подведя беседу к необходимому руслу, младший перешёл к заключению. — Чтобы тебя услышали — нужно говорить. И если ты чего-то хочешь, почему бы не сказать Эду? Тогда он не сможет долго держать неприступную стену, вот увидишь. Зависть хотел было возразить, но стушевался. Светловолосый парень так грамотно выстроил ступенчатую конструкцию своей выверенной речи, что любой комментарий с его стороны показался бы неуместным, неспособным пробить неоспоримую истину, что обрушили на него. Посему Энви лишь бросил едва заметный кивок, подсознательным движением выдавая ход мыслей, и Альфонс, удовлетворённый этим жестом, с чувством выполненного долга вернулся в дом, вновь оставляя его наедине с природой и всё новыми размышлениями.***