Ороборо: Арлекин

Картина «Чонин и дети» была настолько светлой и радостной, что Чанёль во время занятий торчал на скамье у стены и улыбался, как дурак. И немного завидовал детишкам, которым дозволялось тискать Чонина, набегать и обнимать, и валять на матах. Во время занятий детский смех не стихал ни на минуту, иногда смешиваясь с громким смехом Чонина или его низким голосом. Чонин говорил мягко и негромко, но дети всегда слушались. — Похоже, ты нравишься не только женщинам, — подметил Чанёль и протянул Чонину полотенце, когда дети после занятий дружно выбежали из зала. — Можно подумать, что тебя никто не любит, — фыркнул Чонин, но полотенце взял и стёр капли пота со лба и висков. — Любят, просто по-другому. — Чанёль подтянул Чонина поближе к себе и принялся разглядывать его лицо с подчёркнутым вниманием. — Что? — Чонин с лёгким недоумением приподнял брови, потом смущённо погладил указательным пальцем правую бровь и попытался отвернуться. — Ищу то, что всех околдовывает, — пробормотал Чанёль, не позволив ему ускользнуть. — Поделишься секретом? — Зачем? Ты и так идеальный, — сверкнул широкой улыбкой Чонин, тем самым уложив Чанёля на лопатки. Фигурально. — Наглая ложь! У меня ноги кривые! — Чанёль постарался вытянуть перед собой одну из упомянутых кривых конечностей в качестве наглядного пособия. — И уши торчат. Вот, видишь? — У тебя шикарные уши, — сквозь смех простонал Чонин и приложил Чанёля ладонью по плечу, после чего свалился на мат, смеясь в голос. — Придушу, — мрачно пообещал Чанёль, но угроза на Чонина не подействовала — он продолжал ржать. Домой они возвращались уже при свете фонарей и отогревали на ходу руки. Точнее, руки замёрзли у Чанёля, а перчатки он забыл захватить. Сначала он совал руки в карманы, потом тёр их друг о друга, а после его пальцы накрыли горячие ладони Чонина. Чонин сжал в левой ладони правую руку Чанёля и сунул её в левый же карман своей куртки. Кончики пальцев немедленно стало покалывать, когда из-за тепла Чонина кровь быстрее побежала по венам. Чанёль закусил губу, ощутив лёгкое поглаживание — большим пальцем в центре его ладони Чонин как будто рисовал круг. Рисовал так, что у Чанёля колени подгибались — от тепла, от нежности, от восхитительной лёгкости и желания просто плыть по течению и наслаждаться каждым мгновением этой такой простой и одновременно такой изысканной ласки. Потом Чонин потянул его в сторону нарядного магазинчика. — Есть хочется, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Чанёля. — Слегка. В магазине они разошлись в разные стороны, встретились у кассы и, смущённо отводя глаза, синхронно положили перед продавцом шоколадные батончики. Каждый по пять. И они умудрились выбрать одинаковые. На продавца это не произвело впечатления — он и не такое видал, небось, зато сами покупатели... Чанёль с интересом покосился на Чонина, тот сосредоточенно кусал губу и что-то разглядывал у себя под ногами. Кто бы мог подумать... А Чанёль уже пришёл к выводу, что пора есть поменьше сладкого, когда несколько раз обращал внимание на количество обёрток от батончиков в мусорной корзине на кухне. А это, оказывается, не он один старался. Они вышли на улицу и дружно зашуршали обёртками, переглянулись и двинулись дальше, перекусывая на ходу. То и дело косились друг на друга и пялились на губы, где таял шоколад. Они молчали, просто шли и грызли батончики, но Чанёль мог поклясться, что оба в равной степени ощущали напряжение. Между ними как будто пробегали искры, и оба знали, почему. Чанёль не выдержал всё же, поймал Чонина за левую руку и дёрнул к себе, увлекая к зазору между домами. Было темно, сыро, тесно — вдвоём почти не развернуться. Стены с двух сторон, по правую руку узкий ход убегал к дворам, по левую — пустой тротуар и дорога, где иногда проносились машины. Они задыхались и делили пополам поцелуи со вкусом шоколада. Чанёль отогревал руки на горячей шее Чонина, а тот лишь слегка вздрагивал от новых прикосновений ледяных пальцев. — Скажи, я сошёл с ума? — прошептал Чанёль Чонину на правое ухо и попытался кончиком языка потрогать родинку внутри ушной раковины. — Не думаю, — выдохнул Чонин и ловко увернулся, схватился за куртку Чанёля на груди и притянул к себе, чтобы добраться до его губ. Между ними таял холод, оставляя на кончиках языков сладость шоколада. — Мы должны сделать это, — хрипло пробормотал Чанёль, прижавшись щекой к щеке Чонина, — или я сдохну. Или убью кого-нибудь, если снова не получится. Не могу больше... — Надеюсь, ты не предлагаешь сделать это прямо здесь и сейчас? — Ты ведёшь себя как брезгливый и холёный породистый кот, — развеселился Чанёль. — Иди к чёрту. Кое-как они друг от друга отлипли и смогли продолжить путь, правда, теперь шагали не так лениво, как прежде. К общежитию они уже практически подбегали с неплохой скоростью. Чанёль дёрнул Чонина за рукав и втащил в лифт, не позволив двинуть к лестнице. Ещё чего! Лифт остановился на втором этаже совершенно внезапно, и когда створки разъехались в стороны, две орущие друг на друга бабёнки дружно орать перестали и вытаращились на увлечённо целующихся парней в расстёгнутых куртках и немного задранных свитерах. Чонин чуть отстранился от Чанёля, кончиками пальцев коснулся губ, послал дамам воздушный поцелуй и нажал на кнопку, вежливо сказав напоследок: — Извините. Дамочки липли к сходившимся створкам, не желая лишаться такого зрелища, но увы. — А я ведь говорила Чанёлю — найди себе девушку, — сокрушённо пробормотала одна из бравых бабёнок, крепче прижав к груди кошку, полчаса назад сожравшую мясо на балконе соседки. — Видимо, с девушками совсем туго. — Видимо. Обе сокрушённо вздохнули. — Ну да ничего, мальчик красивый зато. — Чанёль? — Дура! Я про того галантного. — Они вместе работают. — Вижу я, как они вместе работают! — довольно хмыкнула бабёнка с кошкой на руках. — Только не говори никому. Тем временем Чонин и Чанёль застряли у двери квартиры. Чанёль никак не мог попасть ключом в замочную скважину — мозг предпочитал сосредотачиваться на губах Чонина, а не на каком-то скобяном изделии. — Дай сюда... Чонин отобрал у него ключ, изящно развернулся в кольце его рук и завозился с замком, пока Чанёль жадно прижимался губами к горячей шее. Через миг они ввалились внутрь, захлопнули дверь, уронив ключ на пол, и продолжили увлечённо целоваться. Снимали обувь как придётся и стягивали куртки, роняя их себе под ноги. Чанёль закинул руки Чонина себе на шею, подхватил, сжав ладонями узкие бёдра. С приглушённым смешком Чонин обхватил его ногами и руками покрепче, шепнув на ухо: — Уронишь — убью. — И не надейся... — Чанёль потёрся губами о его подбородок и прижал ладони к твёрдым ягодицам — всегда мечтал это сделать. На автомате Чанёль двинулся в свою комнату, не сразу вспомнил, где у него кровать, но всё же вспомнил и рухнул на неё вместе с Чонином. То самое напряжение, что весь день искрило вокруг них, теперь кипело и бурлило в крови. Они даже целовались по-другому — нетерпеливо, требовательно, откровенно. Чонин коротко ударил Чанёля локтем по предплечью, лишив тем самым опоры и свалив на одеяло, ухватился за свитер и потянул вверх, оставив в итоге Чанёля с поднятыми вверх руками и замотанной в свитер головой. Чанёль низко застонал, потому что прикосновения горячих губ к шее, ключицам и груди — это слишком. Влажный язык, коснувшийся ноющего соска, выбивал из головы все мысли до единой, а из лёгких — остатки кислорода. Сильные пальцы на боку добивали тем, что умело перебирали мышцы. Не больно и не щекотно, а золотая середина, когда это невыносимо приятно. Чанёль с трудом выпутался из свитера, отшвырнул его в сторону и сжал плечи Чонина, поймал немного расфокусированный взгляд и пропал. Уложив Чонина на матрас, полез под свитер, наслаждаясь контрастом бронзы и голубого цвета. Прижимался губами к напряжённым мышцам на животе и нетерпеливо дёргал за пояс джинсов. Повозившись немного, расправился с пуговицей и молнией, стянул грубую ткань с длинных ног и тронул пальцами синюю резинку. Знакомую синюю... — Захочешь стащить ещё раз, бери другие. Синие — мои любимые. Чанёль припечатал ладонь к лицу, сгорая от стыда. — Ты знал? — Трудно было не заметить, — хмыкнул Чонин и закусил губу, внимательно глядя на Чанёля, который медленно вёл кончиком пальца по коже рядом с резинкой трусов. Чанёль уже видел Чонина полностью обнажённым, но всё равно наслаждался процессом раздевания — каждый раз как первый. Удерживая взгляд Чонина, он медленно просунул пальцы под резинку и потянул ткань к себе. Тянул и касался одновременно горячей кожи, вёл ладонями по напряжённым длинным мышцам, сжимал колено, гладил крепкие икры и охватывал пальцами лодыжки. Чанёль ухватился за левую ногу Чонина и ощупал пятку, заставив Чонина невольно улыбнуться и нарушить тишину коротким смешком. Смешок сменился тихим, едва различимым стоном, когда Чанёль согрел выступающую косточку поцелуем, а затем сразу же легонько куснул. Попытался. Зубы соскользнули, но, судя по реакции, Чонину понравилось. Чанёль провёл губами вдоль сухожилия над пяткой и снова легонько укусил там, где было самое тонкое место. Чонин с новым стоном выгнулся и попытался отнять ногу, которую Чанёль отдавать не собирался. И напрасно. В ходе короткой потасовки они поменялись местами, и теперь Чанёль растерянно смотрел, как Чонин стаскивал с него брюки вместе с бельём. И в этот раз на кровати лежал полностью обнажённый Чанёль, а Чонин его разглядывал с откровенным любопытством. Чанёль с удовольствием вышел бы в дверь, окно, стену — куда угодно, если б мог. Но он не мог, потому что Чонин надёжно прижимал его к матрасу и продолжал рассматривать. Горячим дыханием опалило ухо, когда Чонин наклонился над ним и прошептал: — Не двигайся, ладно? — Что ты... На губы Чанёля легла ладонь. — Заткнись. Просто заткнись. Ты мой, и я хочу тебя потрогать. Пока Чанёль переваривал услышанное, Чонин перешёл к «потрогать». Это был поцелуй — губами по коже под ухом, на ухе. Пожалуй, ушам Чанёля никогда прежде не обламывалось сразу столько внимания и ласки. С лёгкостью и нежностью, что незаметно превратились в горячность и жадность. Над левой ключицей пролегла влажная полоса после того, как Чонин провёл языком по коже. Чанёль зажмурился и застонал, когда Чонин мягко прихватил зубами кожу над ключицей ближе к шее. И вскинул руку, чтобы коснуться головы Чонина, запустить пальцы в спутанные тёмные волосы, притянуть к себе и воскресить в памяти вкус его губ. После поцелуя Чонин продолжил трогать его, изучать на ощупь, словно поставил перед собой задачу найти все слабые места. И смотрел при этом он на Чанёля опять так же — как ребёнок, которому вручили долгожданный подарок — предел его мечтаний. Если Чанёль поначалу чувствовал себя неловко от такого внимания и под непривычным градом ласк, то немедленно забыл обо всём на свете в тот самый миг, когда Чонин коснулся его груди губами. Теми самыми губами, о которых Чанёль мог думать днями и ночами. Да и думал, чего уж греха таить. Запрокинув голову и зажмурившись, он хватался пальцами за волосы Чонина, как утопающий за соломинку, пока тот — неугомонный — помечал поцелуями его грудь и прикасался руками к бокам, опускался ниже, тревожа частым дыханием кожу на животе. Потом он втолкнул колено между бёдер Чанёля, заставив развести ноги, чтобы он смог удобнее устроиться на коленях и положить ладони на живот. — Только попробуй... — задыхаясь, предупредил с угрозой Чанёль. — Я же сдохну! — Выживешь, куда ты денешься... Так громко Чанёль ещё никогда в жизни не стонал, но это было слишком. Ему редко делали минет: обычно минет делал он сам, если его партнёр не кончал под ним и нуждался в помощи для разрядки, ну или в качестве прелюдии, когда Чанёль не был настроен на долгие игры и старался побыстрее возбудить партнёра, чтобы поскорее получить удовольствие и разбежаться. Не в этот раз. В этот раз всё было слишком. Чанёль даже представить себе этого не мог. Не мог представить даже после того, как увидел собственными глазами и ощутил... Розовый кончик языка, блестящая от слюны головка, касающиеся её яркие после поцелуев полные губы, смуглые пальцы у основания члена и «лунная» улыбка — мягкая, как приглашение. Чанёль потерял где-то сердце в тот миг, когда Чонин коснулся губами головки. Потерял сердце, потому что пульс пропал. И не хватало сил на вдох. На самый обычный вдох. А потом Чонин обвёл головку языком, мучительно медленно и изощрённо, заставив Чанёля содрогнуться всем телом. Сердце тут же нашлось и заколотилось в груди с безумной скоростью, и Чанёль едва не подавился вдохом. Бёдра будто бы сводило судорогой от острого наслаждения. Чонин крепко прижимал Чанёля к матрасу, не позволяя двигаться самому, и продолжал мучить удовольствием. — Сволочь! — возмущённо выдохнул Чанёль, потому что Чонин не дал ему кончить. Он рванулся в сторону, свалил Чонина и вцепился в высокий ворот свитера, что всё ещё оставался на Чонине. — Рано... ещё... — отрывисто пробормотал тот и с нарочитой медлительностью облизнул губы, чем Чанёля вполне успешно деморализовал. Новый толчок — и они оба едва не рухнули с кровати на пол, правда, теперь Чонин прижимал Чанёля к матрасу, слегка придушив в процессе. — Куда рано? — продолжал возмущаться Чанёль, изрядно вымотанный постоянными обломами этого дня. — Просто... Чёрт! Они активно завозились на кровати, хватаясь друг за друга, опрокидывая на простыни и пытаясь угомонить. В ходе возникшей неразберихи спихнули с кровати всё, кроме несчастной простыни, что измялась под их телами и даже пропиталась потом. В итоге Чанёль оказался сверху, почти что содрал с Чонина свитер, прижал широкие плечи к матрасу и напряжённо замер. Любой на его месте замер бы, обнаружив чужую ладонь на внутренней поверхности бедра и палец внутри собственного тела. — Ты... ты собираешься... трахнуть меня? — осторожно уточнил Чанёль на всякий случай, разглядывая лицо Чонина. Не то чтобы он удивился, просто ещё не до конца свыкся с этой мыслью, хотя Чонин никогда не скрывал своих намерений. Просто трудно было поверить, что на свете существовал человек, который считал Чанёля настолько желанным и так сильно его хотел, что стремился обладать им. Чонин закрыл ему рот поцелуем. Пока терзал его губы, аккуратно добавил второй палец и принялся мягко растягивать. — Нет, — хрипло прошептал Чонин, плотнее прижавшись к Чанёлю всем телом и потеревшись. — Я не собираюсь тебя трахать. Я собираюсь заняться с тобой любовью, Ёлли. — Твои... ты... — Чанёль забыл, о чём хотел спросить, и вздрогнул, прикусил губу, чтобы заглушить стон. — Да, я хочу тебя, я же говорил, — признался ему на ухо Чонин, опалив мочку неровным горячим дыханием. Его рука легла на пах Чанёля — и застонали оба. — И я сейчас или тебя получу, или... сдохну. Пожалуйста... дай мне... Чанёль свалился на матрас, увлёк за собой Чонина и медленно раздвинул ноги — немного, но достаточно, чтобы Чонин удобно устроился между ними и ласково огладил ладонями бёдра с внутренней стороны, где кожа была особенно чувствительной. Чанёль нашарил под матрасом в изголовье всё, что могло им понадобиться, и впихнул в руки Чонину. Сам он сейчас не мог с этим разбираться. Прикрыв глаза, вслушивался в шорохи, а потом приподнялся на локтях, чтобы взглянуть... Чанёль порывисто коснулся пальцами возбуждённого члена Чонина и большим пальцем размазал блестящую каплю по коже. Чонин на миг задохнулся — столь незамысловатое действие едва не свело его с ума, это было очевидно для них обоих. — Ёлли... Чанёль едва не кончил от этого низкого и хриплого от неприкрытого желания голоса. — Да, — почти беззвучно выдохнул он. И повторил громче: — Да. Он сам развёл ноги шире, попытался потереться бёдрами, податься вверх — ближе к Чонину, чтобы подтвердить своё согласие. К чёрту, всё к чёрту! Он сходил с ума так же сильно, как Чонин. И если они не сделают это... он тоже просто сдохнет. Через минуту или пару минут. Потому что нельзя всего лишь смотреть на Чонина и оставаться в живых. И Чанёль впервые в жизни поверил, что человек может умереть от желания. От такого желания, когда всё тело сковано мелкой дрожью, осыпано капельками холодного пота, и под кожей в венах и даже крошечных капиллярах пульсирует кипящая от страсти кровь. От желания, когда всё решает только неудержимая и неконтролируемая жажда поцелуев и прикосновений, когда тело только на это и реагирует, когда на всё наплевать и хочется чувствовать другого человека всеми возможными и доступными способами, когда... Чанёль запрокинул голову и почти до крови закусил нижнюю губу, пытаясь пережить это и унять сердцебиение. Это — единение с Чонином. Твёрдый член меж ягодиц, много неприятно прохладной смазки, растянутый вход и боязнь шелохнуться. И тысяча поцелуев на груди, плечах, шее, подбородке. И сбивчивый шёпот, опаляющий разгорячённую кожу. И горячие ладони по телу... И то непривычное хрупкое чувство принадлежности. Странное и возбуждающее чувство принадлежности, которое иррационально делало тело Чанёля прямо сейчас удивительно чувственным и восприимчивым к прикосновениям Чонина. — Ты... такой красивый... сейчас... Эти губы, о которых Чанёль думал миллион раз на дню, кончик быстрого языка, наводящий на мысли о грехе, подбородок с ямочкой -— Чанёль надеялся когда-нибудь поцеловать её сто раз подряд, нос с вызывающей горбинкой, что тёрся о кожу над ключицей, длинные тёмные ресницы — глаза под ними могли опасно сверкать или соблазнительно блестеть, или — как в этот миг — солнечно сиять, согревая Чанёля с головы до ног. Всё это принадлежало Чонину, а тот продолжал осыпать Чанёля быстрыми поцелуями и шептать, какой Чанёль красивый и «мой», прижимать к себе и одновременно вжиматься в него своим телом, даря удовольствие, слегка приправленное тонкими болезненными нотками. Хотелось сказать, что Чонин — псих, но Чанёлю не хватало дыхания. Потом — было всё равно уже, потому что — слишком. Потому что какая разница, красивый он или нет, если Чонин желал его, обнимал, целовал, нуждался в нём и не отпускал? Чанёль молча согласился быть для Чонина красивым, если тому так хотелось. Он вообще согласился бы на всё, если бы Чонин попросил об этом. Чанёль искренне полагал, что всё именно так. И судьба не преминула поймать Чанёля на слове, поставив искренность его намерений под сомнение.