Через тернии к звезде

Камелот постигло великое несчастье: король умер именно в тот день, когда родился его наследник. Игрейн ходила мрачнее тучи, и настроение любимой народом королевы невольно передалось ее подданным. Даже маленький король не мог развеять тоску в ее сердце, отогнать ее печаль, усмирить ее боль. И, что еще хуже, смерть любимого мужа была не единственным испытанием, выпавшим на долю королевы Камелота. Артур, по-прежнему никем не видимый и не слышимый, наблюдал, как издалека, за жизнью на своей родине. Он не чувствовал ни голода, ни усталости, только боль — больно было смотреть на слезы матери, а потом, когда они иссякли, на ее неподвижное лицо. От той, приветливой и нежной девушки, осталась лишь тень. Единственным, с кем она могла позволить себе улыбнуться и проявить ласку, был ее ребенок. Маленький сын, так нуждавшийся в ней, получал все внимание матери. Игрейн не забывала о своем долге, и взрослый Артур подолгу наблюдал, как она играла с ним маленьким, как пела ему колыбельные, как кормила и обнимала его. Ни кормилиц, ни нянек к сыну она не подпускала, и в этом решительном отказе Гаюс усмотрел какой-то психологический барьер. Он был прав — королева не доверяла сына никому, ревностно относясь к каждому, приближающемуся к маленькому монарху, как будто… как будто чего-то боялась. Артур понял: она боялась потерять его так же, как потеряла его отца. Мог ли он винить ее, учитывая, что ей пришлось пережить? Настал момент решения судьбы королевства. Артур, ставший королем с самого рождения, был еще слишком мал, чтобы править — кто-то должен был стать регентом при маленьком монархе. — Позволь мне управлять королевством, сестра, — вкрадчиво предложил Агравейн, приехавший в замок с визитом к королеве. — Тебе будет очень тяжело справляться одной и с ребенком, и с делами страны. Игрейн, неизменно дружелюбная с братом, поправила одеялко в колыбели своего сына, ласково провела рукой по голове ребенка и обернулась — теперь в ее взгляде, обращенном на Агравейна, не осталось ни капли нежности. — Я справлюсь, — отрезала девушка. — Ты недавно родила, дорогая сестра, это уже большой стресс — добавь к этому гибель мужа, а если еще учесть, что лекарь так и не смог установить причину его смерти… — Тебе не прибрать к рукам власть, Агравейн, смирись с этим, — прервала королева. — Я буду опираться на Совет в своих решениях. А когда мой сын повзрослеет, я передам правление ему. Дядя короля недовольно скривил губы. — Что ты, Игрейн, я и не думал отбирать у Артура то, что принадлежит ему по праву. Но пойми: королевству нужна твердая мужская рука, а не… — Мягкая женская? — Точно. Игрейн покачала головой, и вдруг в глазах доселе милой девушки вспыхнуло что-то новое — опасный огонек сильного, уверенного в себе борца. Она шагнула вперед: — Не советую тебе проверять меня на твердость, брат. Но если ты рискнешь — убедишься, что я отнюдь не слабачка, какой ты привык меня считать. Она выглядела настолько убедительно — бледная, с поджатыми губами, решительная, что ее брат — выше ее ростом, шире ее в плечах — попятился. — Что вы, Ваше Величество, — он заискивающе заулыбался. — Как я могу? Я всего лишь беспокоился о благополучии своего племянника, но вам, разумеется, виднее, как будет лучше. Игрейн уже не слушала его: она вернулась к ребенку, заворочавшемуся в своей кроватке. Улыбка сползла с лица Агравейна. — Да, дядя, ты всегда стремился к власти, — задумчиво произнес Артур, но его, разумеется, никто не услышал. С тех пор прошло несколько дней, и королевство постигла новая напасть: появились тревожные слухи о том, что король Олаф ведет свое войско к границам Камелота. Очевидно, он рассчитывал напасть на королевство, потерявшее сильного правителя. Проживая день за днем в роли призрака, не имея возможности вмешаться, Артур заранее знал, что это сражение они проиграют. Среди воинов не было дисциплины, военачальник совершенно не разбирался ни в тактике обороны, ни в стратегии нападения. Границы были защищены плохо, и вражеское войско вторглось в королевство, сея на своем пути разрушение и хаос. Дворяне жили разрозненно, во вражде друг с другом, и их междоусобицами умело воспользовался недруг, захватывая их владения одни за другими. Камелот медленно, но верно шел к своему концу. Молчаливое наблюдение за этим было мучительно. Замок пал под напором противника, хотя рыцари сражались храбро и отчаянно. Наблюдая чужие ошибки, оплошности и подкупленных предателей, Артур готов был умереть на месте. Любимый родной город был сожжен, крепость сдалась на милость победителя. Король Олаф вошел в цитадель Пендрагонов как хозяин. Королева видела его из окна своих покоев, и по ее лицу совершенно невозможно было понять, что она чувствует. — Он здесь, миледи, — промямлила напуганная служанка. — Он здесь… Игрейн медленно кивнула. Она вынула из складок платья маленький пузырек с бесцветной жидкостью, откупорила его, поднесла к губам и… Ее рука дрогнула, и пузырек упал на пол, разбиваясь. — Миледи… — О сын мой! — со страданием в голосе воскликнула королева, бросаясь к кроватке малыша. — Как я могу оставить тебя? Ее слезы капали прямо в колыбель маленького короля. — Миледи, они скоро будут здесь, — прошептала служанка. — Что с вами будет? Что они сделают? — Что бы они ни сделали, я не могу принять яд и избежать этого. Я не могу бросить своего сына на милость врагам. — Игрейн понизила голос, чтобы не разбудить только-только уснувшего младенца, которому шум сражения не давал спать много дней. Она стерла слезы с щек и поднялась, складывая руки на груди; лицо молодой матери стало бесстрастным. — Я должна жить, чтобы защищать его. Служанка промолчала, но на уме у нее явно было то, что и у Артура: король Олаф ни за что не оставит в живых законного владыку Камелота. Этому крошке не прожить и года… но что тогда будет с ним взрослым? Люди короля Олафа, по численности превосходившие рыцарей, убили их всех на своем пути до покоев королевы. Игрейн предстояло встретиться со своим врагом в одиночку. Отец сэра Леона погиб у порога, до последнего не пуская врага к той, которой он присягал на верность. Тяжелые дубовые двери с грохотом отворилась, впуская в комнату женщины и ее малыша зловоние сражений, пота и крови. Грязные мужчины, с люто горящими глазами, бряцающие доспехами, ворвались в покои первой леди Камелота, пачкая белоснежные ковры, оставляя грязные следы на полу, навсегда изменяя вид обители нежнейшей из королев, навсегда меняя ее внутренний мир и забирая ее покой. — Ваше Величество, — произнес король Олаф; он вошел последним. Не столь похожий на зверя, как остальные, не заляпанный чужой кровью, он, тем не менее, был больше всех опасен для королевы. Игрейн молча загородила собой сына. — Прошу прощения за манеры моих воинов. Я вовсе не хотел вас напугать. — Вы уже не первый месяц ведете войну против Камелота. Немного поздно бояться, вам так не кажется? Олаф слегка улыбнулся и снял шлем. Он оказался молодым еще мужчиной с довольно жесткими чертами лица, редкими светлыми волосами и бородой — сразу видно было, что он за нею ухаживал и очень гордился. Он искоса взглянул на детскую кроватку и попытался одной рукой отодвинуть Игрейн — но она оттолкнула его и осталась. — Не подходите! — Бросьте, миледи. Я с женщинами не дерусь. — Не смейте приближаться к моему сыну! — Но я должен познакомиться с королем Камелота, — возразил Олаф. По его знаку двое воинов подхватили девушку под руки и оттащили прочь. — Нет! Отпустите меня! Отпустите меня! Она вырывалась, брыкалась и кричала, совершенно обезумев от отчаяния, когда завоеватель достал из колыбели ее маленького сына. Взрослый Артур весь напрягся, глядя на эту сцену. Он ничем не мог помочь ни своей матери, ни самому себе. Оставалось смотреть и ждать, что враг сделает с беззащитным младенцем. Служанку, кинувшуюся к ребенку, остановили люди короля. Олаф держал завернутого в пеленки ребенка, который проснулся и заплакал. Слыша плач своего сына, Игрейн закричала еще кромче. Не обращая внимания на вопли матери, Олаф достал из-за пояса кинжал и примерил, с какого угла лучше перерезать младенцу горло. — Нет! О боги, нет! Я умоляю вас! — Игрейн вырвалась из рук удерживающих ее мужчин и упала на колени перед человеком, в чьих руках была жизнь ее сына. — Король Олаф… Ваше Величество, трон ваш, забирайте замок, сокровища, золото, берите все, что пожелаете, только пощадите моего сына! — Я и так возьму все, что пожелаю, — равнодушно ответил король. — Ваши мольбы напрасны, миледи, король Артур для меня помеха, и он должен умереть. — У вас нет сердца! Он совсем еще маленький! — она простирала к нему руки, захлебываясь от плача, но Олаф был невозмутим: — Он вырастет и станет моим соперником. Он сможет потребовать свою корону, его поддержат мои враги. Пока ваш сын жив, миледи, я не могу править спокойно. — Но я прошу вас! Артур — все, что у меня осталось! Я что угодно отдам, только не убивайте моего сына! Я на все готова… Я сделаю все, что захотите, только…только пощадите его! Артур закрыл глаза, не в силах смотреть на это: его мать, дворянских кровей, королева, валялась в ногах у врага, разрушившего Камелот, и слезно умоляла его… лишь бы он не тронул ее сына. Принц всегда знал, что мать любила его, но он никогда даже не догадывался о глубине материнской любви и ее самопожертвовании. — Все, что я захочу… — задумчиво повторил Олаф. Он положил маленького Артура обратно в кроватку, засунул кинжал за пояс и наклонился, стирая слезы с лица королевы. — А если я захочу вас, миледи? — Я не понимаю вас… — прошептала не отошедшая от потрясения Игрейн. Она едва сдерживалось, чтобы не броситься к своему малютке. — Безусловно, сложно будет сразу стать полноправным королем Камелота. Но если вы подпишете отречение от имени своего сына как его регент… И если вы станете моей женой… — Что?! — Это укрепит мое положение, — продолжил Олаф. — И когда вы родите мне наследников, никто больше не посмеет ставить под вопрос законность моего правления. Что скажете? — Что я скажу?! — дрожа, Игрейн поднялась с пола, опираясь о стену. — Вы, должно быть, совсем ума лишились! Я не так давно потеряла мужа, а вы зовете меня замуж — вы, который еще секунду назад были готовы убить моего сына! Я никогда не стану вашей женой! — В таком случае, у меня нет выбора. Ваш сын умрет, миледи, а вас я отошлю к себе на родину — и остаток жизни вы проведете в заключении, в одном из моих замков, без права с кем-либо видеться. Только так я буду уверен, что вы не затеваете против меня заговор. Молодая королева, часто дыша, наблюдала, как он вновь достал свой кинжал, как без всякого сожаления занес его над беззащитным ребенком, и… ее сердце оборвалось. Прежде, чем она успела подумать, ее губы произнесли: — Я согласна. — Что, простите? — Я буду вашей женой, — чужим голосом произнесла девушка. — При условии, что вы сохраните жизнь моему ребенку. — Я принимаю это условие, — Олаф знаком велел своим людям уйти. — Я выставлю охрану возле ваших покоев, миледи, и прослежу, чтобы вы ни в чем не нуждались. Свадьбу сыграем, как только слуги немного приведут замок в порядок. Он вышел в сопровождении своих людей. — Ваше Величество, что же теперь будет?! — пискнула из своего угла служанка. — Теперь ты должна пойти на кухню за едой, — ответила королева, успокаивая зареванного крошку, хотя ее саму все еще колотило. — Я боюсь, миледи… Там полно мужчин, они такие страшные… — Кого волнуют твои страхи?! Мы с утра почти не ели, мой ребенок умрет с голоду, если ты сейчас же не постучишь и не попросишь тебя выпустить! — закричала Игрейн. — Но я так боюсь… — Это твой долг! Я только что продала себя, свое тело, свою душу, свою гордость ради своего сына, и я сделала бы это снова, потому что это мой долг! А тебя всего лишь просят принести еду! Это так сложно?! Невзирая на протесты служанки, госпожа вытолкала ее вон. — Куда это ты собралась, красотка? По коридорам опасно бродить одной, давай мы тебя проводим… — Нет, мне всего лишь нужно на кухню, госпожа приказала… — Останься! Наш товарищ может сходить на кухню за тебя! Осторожно выглянув наружу, Игрейн увидела, как трое воинов накинулись на слабо сопротивляющуюся и истошно зовущую на помощь горничную. Королева поспешно захлопнула дверь и закрыла ее изнутри. Она вернулась к ребенку и молча укачивала его, пока Артур не заснул. Только тогда девушка позволила себе безвольно распластаться на кровати и заплакала — опять молча, не проронив ни звука. Она не знала, что эта картина разрывает сердце ее сыну — другому, взрослому, невидимому для всех живых, потому что его время еще не настало. Игрейн поцеловала спящего мальчика в макушку. — Я все сделаю, чтобы ты выжил, мой милый Артур, вырос и стал сильным… Тогда ты сможешь убить Олафа, как он хотел убить тебя. Ты будешь королем, мой мальчик, я обещаю тебе это.