Через тернии к звезде

Этим ранним утром замок еще спал — весь, за исключением одного его обитателя — четырнадцатилетнего мальчишки, с жадным нетерпением наблюдавшего рассвет из крошечного окошка под самым потолком своей комнатушки. Как только снаружи развиднелось, мальчишка плеснул воды в лицо, нацепил куртку и выскользнул из душного помещения — на свежий воздух, таща под мышкой приготовленную мишень и арбалет со стрелами. Ветер развевал его светлые волосы, дух приключений заставлял глаза гореть жизнерадостным огоньком предвкушения чего-то веселого. Так оно и было — ежедневные утренние вылазки стали единственным настоящим развлечением юного принца. Только бы его не застали! Взрослый Артур одобрительно кивнул, когда его подростковая версия попала в яблочко с первой попытки. Несмотря на очень короткие тренировки, принц достиг отличных результатов. Именно — принц. Больше он не был королем. Да и принцем, если честно, его называла только одна мама. Для всех остальных он был просто сыном королевы, просто мальчишкой, жившим в крыле для слуг, рядом с каморкой лекаря. И за это Артуру, по мнению придворных, следовало быть благодарным — нынешний король мог запросто его казнить или навсегда запереть в темнице. Артур не чувствовал никакой благодарности. Всю жизнь он вынужден был наблюдать молчаливые муки матери, старавшейся выпросить для него даже необходимое. Игрейн стала женой Олафа, но ее отношение к этому мужчине не изменилось с момента их знакомства. Принцу запрещалось тренироваться, вообще запрещалось бывать на улице без присмотра — поэтому он выбирался так рано, чтобы заняться любимым делом. Он и фехтовал довольно неплохо, и в кулачном бою частенько одерживал победы — только королю Олафу об этом знать было необязательно. Единственными друзьями юного принца был Леон, сын погибшего в бою за королеву сэра Галахада, и… — Артур! Тебя накажут, если увидят! Мальчишка вздохнул, опуская арбалет. Через весь двор к нему бежала Моргана — настырная непоседливая девчонка, она могла быть одновременно и лучшим товарищем в мире, и жуткой занудой, читающей ему нотации о правилах поведения не хуже Гаюса. Как будто он когда-то станет королем, и все эти лекции о манерах ему пригодятся! — С ума сошел? Тебя же застукают! — Моргана решительно отобрала стрелы. — Марш в замок, пока никто не заметил! Его мать удочерила Моргану, дочь приближенных ко двору аристократов, погибших из-за несчастного случая, когда Артуру было шесть. Так что они выросли вместе. Но девчонка иногда вела себя так, будто была его более благоразумной сестрой и имела право указывать, что делать! — Тебе напомнить, что было в тот раз, когда Олаф увидел тебя с булавой? Весь замок кишит его шпионами! Принц поморщился. В тот раз его заперли на три месяца с правом выхода только в библиотеку. И сбежать ему не удалось. По крайней мере, тогда он изучил все, что мог, об оружии и тактике ведения боя. Как будто ему это когда-нибудь пригодится. Король Олаф лишь потому ограничивал физическую активность принца, потому что боялся, что из него вырастет сильный воин. Взрослый Артур мог его понять. Четырнадцатилетний Артур, одержимый желанием совершенствоваться в искусстве сражений, не мог не вызвать опасений. Но, глядя на мальчика, нельзя было предсказать, что он вырастет сильным. В четырнадцать этот белобрысый мальчишка был тощим, нескладным, болезненно-бледным из-за недолгого пребывания на солнце, и будущее его было весьма неопределенным. Его мать делала для него все, что могла, и со своей пока еще детской непосредственностью и оптимизмом Артур не сразу понял, как обстоят дела. Теперь же, когда он начал взрослеть, то лучше стал понимать всю шаткость своего положения. Это не могло помочь ему стать сильнее. Он лишь недавно узнал, что Олаф жесток. Лишь недавно застал свою мать плачущей. Лишь недавно в его сердце поселилась тревога. И он ничего не мог с этим поделать. Моргана схватила его за руку и потянула в сторону замка. — Пошли! Он неохотно потопал следом, препираясь с девочкой. Но она была права: замок оживал, и нельзя было, чтоб его застали за этим преступным занятием. Принц не знал, что его уже увидели. Король Олаф задернул занавески и обернулся к жене, поднимавшейся с кровати: — Твой сын опять занимался стрельбой. Игрейн застыла на секунду, а затем резко выпрямилась и, не глядя на короля, сняла со стула халат, надела его и запахнула полы. — И что с того? — последовал лаконичный ответ. — Как «что»? Я категорически запретил это! — По-моему, ничего плохого в том, что принц тренируется, нет. — «Принц»! — повторил Олаф. Он не спешил звать слуг принести завтрак — вместо этого король подошел ближе и, тщетно пытаясь заглянуть в глаза королеве, прошипел, — это не принц, это выродок, которого я должен был убить во младенчестве! Игрейн вздрогнула. — Ты обещал! — И ты обещала. Подарить мне наследников, помнишь? Прошло тринадцать лет. Разве ты сдержала свое обещание? Королева вскинула глаза и выдержала пытливый взгляд своего мужа. — Это не моя вина и ты это знаешь. — Да, после того, как я изъял у тебя траву, не дающую забеременеть, я проследил, чтобы ты больше меня не обманывала. Но что тогда ты сделала, чтобы не родить мне ребенка? — А может быть, дело в тебе? — зло бросила женщина. — С тобой что-то не так… Она тут же охнула: Олаф наотмашь ударил ее по щеке. — Я мужчина в полном расцвете сил! — Неужели? — прошептала Игрейн. Растрепанная, в распахнувшемся халате, она выглядела маленькой — и очень сердитой. — От Утера же у меня есть ребенок… — Тебе мало? Хочешь еще получить?! — Олаф уже занес руку для удара. — Не смей упоминать его имени при мне! В этот момент зашла служанка с завтраком, и замерла, когда королева, метнувшаяся к ней со скоростью пантеры, выхватила с подноса нож и наставила его на мужчину. — Не приближайся ко мне! — закричала Игрейн. — Хватит, ты больше не посмеешь бить меня, я этого не потерплю! Олаф стушевался при виде ошеломленной служанки, прежде никогда не бывшей свидетельницей подобных сцен, и заглянувших в покои стражников. — Успокойтесь, Ваше Величество, — пробормотал он, пятясь к столу. — Давайте позавтракаем. Игрейн смерила его взглядом и, осторожно кладя нож на место, только слегка дрожащим тоном велела служанке подготовить ее платье: она собиралась к сыну. Они завтракали молча. Впервые дело дошло до откровенного скандала: ранее Игрейн старалась не замечать, старалась сглаживать приступы ярости супруга, Олаф же, виня во всем жену, постепенно растерял к ней всякий интерес. Как женщина она больше его не привлекала. Король все чаще укорял себя в постыдной слабости: следовало убить Артура еще в день завоевания Камелота, а ее, это непокорную королеву, которая даже не старалась хоть немного полюбить его, сослать прочь. Никакой выгоды этот брак ему не принес. Сын Утера скоро станет мужчиной; кровь его предков-королей заговорит в нем, уже говорит, вон как он рвется на свободу, невзирая на все ограничения. Игрейн не родила ему наследников, и теперь Олаф понятия не имел, что делать с ними обоими. Оставив свою жену одну, чтобы она могла принять ванну, Олаф прошел в смежную комнату, служившую ему рабочим кабинетом. Однако монарх и не думал прикасаться к бумагам. Его внимание привлек звонкий смех с улицы. Смеялась девчонка, держась за руки с мальчиком, неуклюже переставлявшим ноги. Она пыталась научить его танцевать. Олаф сразу же узнал их. Сын сэра Галахада, Леон, и Моргана, подопечная его жены. Король нахмурился. Он сразу же распознал этот взгляд, который сын рыцаря бросил на леди. Леон был старше ее и выше, но это не мешало Моргане командовать, когда они гуляли вместе. Сразу видно — она ему нравилась, и гораздо больше, чем друг. Обычно с ними болтался Артур, но сейчас его не было видно. Олаф давно думал о том, как бы разбить эту неразлучную троицу. И сейчас у него созрел гениальный, по его мнению, план. Король стремительно вернулся в покои, когда королева еще принимала ванну. Она сразу же напряглась и глубже опустилась в воду. — Не беспокойтесь, миледи, — ледяным тоном сказала мужчина. — Прошли те дни, когда я хотел составить вам компанию в банных процедурах. — В таком случае, не могли бы вы выйти, пока я оденусь? — не менее холодно ответила его жена. Олаф приблизился и опустился на одно колено рядом с ванной, так, что оказался совсем близко от королевы. Его борода почти касалась ее лица, он чувствовал тепло, исходящее от воды, видел каждую капельку воды на шее своей жены. Были времена, когда он не мог удержаться, когда ее прекрасное тело было так близко, но это прошло. Она была с ним неизменно холодна, даже не пытаясь скрыть, как противны ей его прикосновения, что она не любит его, а только терпит. И страсть ушла, уступив место холодному расчету. — Я хочу сказать, миледи, что даю вам месяц. После этого ваш сын будет убит, а вы отправлены в ссылку навсегда. — Что? О чем вы говорите? — она старалась держать себя в руках, но было видно, что страх сразу завладел женщиной. — То, что слышала. У тебя месяц на то, чтобы забеременеть, — отбросив всякую вежливость, жестко отрезал Олаф. — Я буду приходить к тебе каждую ночь, пока это не случится… Если же по прошествии месяца я не буду точно знать, что у меня будет наследник, тебя и твоего сына ждет незавидная судьба. Он резко встал и отвернулся, стремительно шагая к двери. — Вот, значит, как? — зазвенел позади него голос Игрейн. Он обернулся — она стояла перед ним, обнаженная, со сверкающими глазами, не обращая совершенно никакого внимания на стекающую с нее мыльную воду. — Ты просто так говоришь, что будешь каждую ночь насиловать меня?! — Это не насилие, это твой супружеский долг, — равнодушно ответил король. — Мой долг! Я ничего тебе не должна! Ты вторгся в мой замок, забрал все, что я имела, превратил меня в свою рабыню! — Я сделал тебя своей женой! Я сохранил жизнь твоему сыну! Ты ни в чем не нуждалась, ты осталась королевой! — В золотой клетке, — горько добавила Игрейн. — Знаешь, я никогда не любила тебя. Но я улыбалась иностранным послам, стоя рядом с тобой. Я принимала званых гостей, сидя подле тебя. Я держала тебя за руку и целовала тебя перед народом, клялась быть твоей верной женой… Делила с тобой ложе и терпела тебя, терпела… Не ради себя, нет. — Я знаю, что ты пошла на многое ради своего сына. Но если бы ты хотя бы попыталась меня полюбить… Тебе не пришлось меня терпеть, знаешь ли. Мы могли быть счастливы. — Никогда, — отрезала Игрейн. — С тобой — никогда. Она потянулась за полотенцем, и Олаф перехватил его — только чтобы полюбоваться ею еще немного. Игрейн вскинула голову — и он уступил, отдавая ей полотенце. — Выгляни в окно, — посоветовал король. — Зачем? — Выгляни, — он схватил ее за руку и потянул к окну. — Вот, смотри! Красива, не так ли? Игрейн увидела во дворе Моргану — теперь девочку сопровождала служанка. Судя по всему, они направлялись в город на прогулку. Женщина слегка улыбнулась. — Она покорит немало сердец. — Я знаю, — шепнул Олаф. — И еще я знаю, кто она на самом деле. Игрейн перестала улыбаться. Король наклонился к ее уху, сжимая плечи жены, надавливая на ключицы: — Каково воспитывать дочь своего мужа от другой женщины, а, Игрейн? Пусть она была в жизни Утера до тебя, она родила от него ребенка. — Давно ты знаешь? — Довольно-таки. Смотри на нее внимательнее, дорогая, — если через месяц ты не будешь носить под сердцем моего первенца, она заменит тебя на троне подле меня. Королева отшатнулась, но сойти с места ей помешала железная хватка короля. — Ты не посмеешь, — выдохнула она. — Моргана — дочь Утера. Если я женюсь на ней, никто не посмеет обвинить меня в том, что я уничтожил любое напоминание о нем. Брак с ней даст мне столько же, сколько дал брак с тобой, вот только… Только она родит мне детей. — Она еще совсем девочка! — воскликнула Игрейн. — Ты не посмеешь… — Как трогательно, что ты защищаешь ее, — осклабился король. Королева вырывалась и отступила от него, выглядя абсолютно шокированной. — Вот что ты задумал… Но даже если ты избавишься от меня, Моргана никогда не станет твоей женой! — Если она не захочет, я заставлю ее, — пожал плечами Олаф. — Такая юная, невинная… Сломать ее будет одним удовольствием. Игрейн ошарашенно молчала. Удовлетворившись ее выражением лица, мужчина отвесил насмешливый поклон и удалился в свой кабинет — теперь у него все было под контролем. Его жена, не подавая виду перед служанками, оделась, и вышла в коридор. Силы стали ей отказывать, когда она спускалась по лестнице, ведущей в покои лекаря. Гаюс, раскладывавший на столе собранные травы, обернулся, когда дверь его каморки скрипнула, и показавшаяся на пороге женщина рухнула на пол. — Ваше Величество, что с вами? — Гаюс… — не в силах больше сдерживаться, Игрейн расплакалась. — Что мне делать? О боги, что же мне делать? Я больше не могу… Встревоженный лекарь помог ей подняться и усадил на стол — но расспросы ни к чему не приводили — королева лишь продолжала плакать, не зная, как больно ее взрослому сыну, по-прежнему остававшемуся невидимкой, видеть ее страдания.