Forget About The Dirty Looks...

Slight nostalgia Frank's POV. Лицо очень болит. Все из-за этого идиота Джерарда. Ненавижу. Он говорит, что произошедшее – моя вина. О, да. Это же целиком и полностью моя вина. Я виноват в том, что мне теперь жутко из-за картин, всплывающих перед глазами. Все, произошедшее в том переулке заставило меня вспомнить ужасное чувство беспомощности. Это заставило меня вспомнить о том, что меня еще раз насильно заставляют что-то делать. Школьные издевательства? Нет. Мой отец. Он убивал меня изнутри, оставляя синяки снаружи каждый день почти тринадцать лет. Мы с мамой в бегах. Я бегу от собственного отца. И если он найдет нас, то на моем животе появятся новые отметины от его любимых сигарет. Тогда шрамы на спине от его ремня приумножатся втрое. Мама чувствует себя жутко виноватой, поэтому так и печется обо мне. Ей доставалось ничуть не меньше моего, поэтому она была слишком напугана, чтобы попросить о помощи. Я ненавидел ее за это, но сейчас я понимаю, как ей плохо. Я знаю, что этот человек сломал ее и ее жизнь, она видит его в кошмарных снах каждый день. И вот уже пять лет мы пытаемся оправиться от ужаса тех дней. Это была ночь, похожая на все другие. Он снова пришел домой пьяным. Ему непременно нужна была еще бутылка, и тогда он начал приказывать, маме. Она, по его мнению, была обязана притащить ему еще алкоголя, чтобы он смог напиться еще сильнее. Еще ему нужен был ужин, который какого-то гребанного хрена, не был готов в три ночи. Потом он начал угрожать маме и мне. Он сказал, что у него есть новая пачка сигарет специально для меня, а ремень со вчерашнего дня стал еще жестче. Я, наверное, сделал ужасную ошибку, поставив жестянку пива перед ним на пол. Пока моя рука ставила напиток на пол, нога успела запнуться обо что-то. Тогда его ремень стал опускаться на мою спину, рассекая ее снова и снова. Квартиру наполнили мои крики, смешанные со слезами и невыносимой болью. Почти зажившие после предыдущей порки шрамы вскрылись, и кровь полилась на паркет, окрашивая коричневый ремень бордовым. Тогда мама потеряла контроль. Схватив сковороду, она стала опускать ее на голову отца с огромной силой, разбив ее в кровь. Она продолжала бить его, даже когда он потерял сознание, повалившись на пол. Я с ужасом смотрел на происходящее. Мама, заметив мой взгляд, наполненный ужасом, остановилась и, схватив меня за руку, потащила наверх. В ту ночь мы сбежали. Я плохо соображал, поэтому сам побег помню смутно. Но я точно помню, что мне было очень плохо из-за побоев, и в итоге я потерял сознание, очнувшись на больничной койке спустя три дня. Видимо из-за случившегося со мной дерьма, мозг решил дать мне отдых в виде комы, которая продолжалась недолго. Мама обратилась в полицию, описав произошедшее. Кровь мамы, отца и меня, запекшись на полу гостиной, стала доказательством правдивости ее слов. Отец, видимо, сбежал на то же утро, пронюхав, что дело пахнет жареным. Мне было только двенадцать, и с тех дней, не смотря на все усилия психолога, я все еще впадаю в состояние ужаса. Это что-то вроде паранойи. Назойливая мысль о том, что отец выскочит из-за угла, схватит меня за волосы, зажжет сигарету, и… Ты не можешь избавиться от этого гнетущего твою душу чувства, оно снедает изнутри, заставляя вздрагивать всем телом от любого шороха и опасаться темных переулков, как огня. Каждый врач, у которого я оказывался, неустанно твердил мне, что я должен прекратить жить прошлым. Я должен забыть, потому что я в безопасности и копы присматривают за нами на всякий случай. Как, я, черт возьми, должен это забыть?! Просто представьте себе. Ты жил с человеком, каждодневно избивающим тебя и маму почти до полусмерти неполные тринадцать лет. Потом ты начинаешь спрашивать себя «Может я псих? Может он сломал меня?», когда просыпаешься от своего крика в сотый раз, когда дрожишь, просто потому, что увидел похожего на него незнакомца. Мама каждый раз уже в качестве какой-то выработавшейся привычки или рефлекса забегает в комнату, пытаясь успокоить меня, когда среди ночи я резко подрываюсь в холодном поту, с широко распахнутыми глазами, надрывно крича. Есть и ночи, когда кошмары покидают меня. И обычно это происходит в первую ночь после очередного переезда. Это является единственным плюсом переезда. Ненавижу переезды. Мама. Мама изменяла отцу практически все время, что они были вместе. Он ненавидел меня, ненавидел ее за то, что она произвела меня на свет. Иногда ей доставалось еще больше. Он практически не бил ее. Он насиловал мать. Из-за этого она тоже видит кошмары, из-за этого она была жутко напугана. Она напугана до сих пор. Я внешне очень похож на отца. Иногда мне кажется, что ей больно смотреть на его маленькую копию каждый божий день, но она держалась. Иногда я слышал приглушенные всхлипы из ее комнаты. Но она держалась. Время и правда помогало. Мы все еще помнили, но шрамы затянулись и перестали кровоточить. Они были светло-розоватыми полосками, которыми наши сердца были изрезаны вдоль и поперек. Они болели меньше с каждым часом. Но боль все же была. Я не смог спокойно докурить сигарету, прерванный ходячим комком ярости и ненависти — Джерардом. Господи, ненавижу этого парня. Он же такой козел, как только его мама и брат мирятся с ним? Судя по сумке, висящей на его плече, парня или выгнали или он ушел сам, гордо хлопнув дверью. После появления разнявшего нас Рэя, я понял, что у Джерарда есть, по крайней мере, один друг, готовый терпеть его выходки. Зевнув, я бросаю взгляд на часы. Черт, сейчас уже полпятого! Надо бы умыться. Судя по картине в зеркале, я выгляжу просто отвратительно. Но я был спокоен, потому что точно знал, что Джерард выглядит еще хуже. Я неплохо ответил ему кулаками. Кровь была повсюду, и я предполагал, что на его теле красуется еще не один синяк. Представляю его без рубашки. Черт, Фрэнк! Он, похоже, серьезно тебя об асфальт приложил. Я трясу головой, отгоняя назойливые мысли о торсе Джерарда, и решаю принять душ. Кровь на лице, одежде, руках запеклась и начала трескаться. Чистый и свежий, начинаю одеваться. Оставляю записку для мамы и направляюсь в сонные объятья города.