На перекрестке

Все происходящее кажется нереальным. Но что может помочь идентифицировать себя с реальностью, когда в голове – сотни тысяч острейших иголок? Словно парализующее мозг и волю, монументальное по своей тяжести похмелье не позволяет ему быть никем иным, кроме бессмысленного набора молекул. Хотя вот это возвращение из мира мертвых вряд ли можно было назвать похмельем. Скорее его личным, тонистарковским, зомбиапокалипсисом. Для одной персоны: VIP-апокалипсис. Собирать себя приходиться по фрагментам: ватные ноги, дрожащие руки, гудящая чугунная голова. «Не быть» – пожалуй, единственное желание Тони на данный момент. Хочется не быть и не вспоминать. Последнего желается тем отчаяннее, чем яснее пропитанный алкоголем мозг демонстрирует Старку окружающую реальность. Он в Башне, в своем крыле. В окружении десятков и десятков бутылок – пустых или полупустых, целых или разбитых. Белый шум в голове рассасывается после струи холодной воды из душа. Мозг все еще выступает подушечкой для беспощадных иголок алкогольного распада, но память возвращается. А лучше бы не… Унижение, обида, гнев, - все эти слова становятся просто пустым звуком на фоне того, что сотворил с ним его отец. «Ты портишь все, все, к чему прикасаешься! Ты бесполезен! Ничтожество! - бросает ему в лицо эта живая мумия, по какому-то недоразумению являющаяся хозяином многомиллионной оружейной корпорации. – Если бы у меня был другой наследник, поверь…» Говарду не нужно продолжать, чтобы Тони поверил: он и так понимает, что остался в живых лишь потому, что он – единственный "живой" Старк после отца. Что и говорить, в мегаполисах частенько случались проблемы с потомством. Так что раньше Тони был уверен за свою безопасность. Но теперь… Теперь, когда он упустил блокатор, когда позволил Лафейсонскому телохранителю застать себя врасплох и так по-дурацки взять в заложники. «Позор, - рычал, брызгая слюной Говард, - позор на мои седины». Но Тони смог бы вынести все унижения от отца, если бы не процеженное сквозь зубы: «Какой из тебя Старк… без единой капли Старковской крови». «Что?» - Тони удивленно уставился на сидящего в кресле отца. Ну, вот, снова трясутся руки. Даже две недели возлияний не смешали его с дерьмом так, как отцу – нет, какому отцу после подобного! – Говарду удалось за десять минут. Старик был в ярости настолько, что впервые в жизни (или сколько его помнил Тони) не контролировал себя: - Ты! – он с гневом посмотрел на сына. – Ты – это мой самый неудачный реализованный бизнес-план, самый убыточный проект за всю историю «Старк индарстриз»! Если бы я только знал, что ты не сможешь сделать элементарного – забрать преподнесенные на блюдце документы. Этот блокатор, он был нужен мне! Мне, понимаешь! Тони не понимал. Ничего не понимал, если начистоту. Он не осознал все до конца, даже когда отец вывалил на него ведро правды – словно ведро помоев. Потому что именно такой она была на вкус: отвратной, как помойная жижа: - Лафей должен был передать мне копию блокатора, еще тогда, пять лет назад. Но Беннер сбежал и, казалось, уничтожил - "подчистил" за собой все результаты работы. Ученого нашли, но вот пропажу его шурина заметили не сразу. Он исчез – будто в Привходящие земли провалился. Каково было моё удивление, когда ты рассказал о новом знакомом Локи, этом Гладиаторе, очень похожим на пропавшего брата Джейн Беннер. Это был шанс, Тони, шанс докопаться до правды, узнать, были ли у Беннера копии его трудов, которые он, вероятно, мог бы оставить семье. Но… - старик шумно втянул воздух, - ты испортил все, как обычно. - Но зачем тебе с Лафеем нужен был этот блокатор? – спросил удрученный Тони. – Лафею, понятно, он был жизненно необходим, но тебе, отец… Постой, - он замер, боясь поднять взгляд на отца, - ты хочешь сказать, ты – тоже… - Я всегда говорил твоей матери, что ум у тебя от неё, - скрипнул зубами Говард. - Ты – мутант, - вздрогнул Тони всем телом, все-таки взглянув на старика. – А, значит, и я тоже? - Ты? – злая улыбка обнажила ровные, неестественно белые зубы Говарда. – Ты – жалкое ничтожество, носящее моё имя. Но ты – не Старк, и ты никогда не был мутантом. Как отвратительно вспоминать об этом! Тони хватается за края раковины, и его рвет… в который раз за две недели запоя. Отец настолько боялся разоблачения, что не решился заделать матери наследника. Вместо этого, уже когда Говарда окончательно одолела импотенция, её обрюхатил какой-то из многочисленных любовников. И великому Говарду Старку даже было плевать, кто именно – лишь бы кровь у «папочки» была чистой. Тони разглядывает скудное содержимое своего желудка на белой эмали раковины. Алкоголь и желчь, - такой же привкус имели слова отца: «Ты никогда не был Старком, жалкий недоумок!» А ведь он, Тони, гордился, всегда гордился этим – тем, что он – чистокровный Старк. Да, он не блистал острым умом, но вполне бы мог руководить отлаженным механизмом «Старк индастриз»… со временем, когда бы отец ушел. Он столько всего мог бы … если бы не отец. «Как я был глуп, отказавшись от плана Лафейсона. Какой я действительно недоумок!», - не успевает подумать Тони, как его снова выворачивает над раковиной. Как говорится: «Не жалей об упущенной возможности – будут еще сотни тысяч других возможностей, которые ты упустишь», - и Старк-младший впервые за всю жизнь причисляет себя к бесконечно огромному, как мир за Привходящими землями, числу неудачников. Отчаяние, пропитанный алкоголем мозг и тонны, тонны почти детской обиды за выплывшую наружу ложь, - как все это может кончиться? _______ Локи Он сидит в своем кабинете, задиктовывая пресс-секретарю официальное заявление. И собственное терпение, похоже, начинает его подводить. Чего стоили только разборки с собранием акционеров! Хотя какое собрание, когда эти недоумки оставили у себя меньше трёх процентов акций – все остальное попало в загребущие лапы Говарда Старка? И как спасать из них компанию, Локи не имел ни малейшего понятия. Точно так же, как и чем вооружать стрелков. Хотя эта проблема временно отошла на второй план: часть заказов, особенно тех, что имели «почти легальный» налет, были разорваны работодателями сразу после Лафейсонского заявления о собственной мутации. Еще несколько – в период, когда Локи отсиживался за прочными стенами особняка мэра, не имея возможности контактировать с клиентами. В основном отказывались от стрелков-телохранителей, охранников и конвоиров. Также разорвал контракт с Лафейсоном крупный банк, который использовал стрелков почти на всех силовых позициях: от инкассаторов до внутренней охраны хранилищ. На все вопросы Локи председатель правления ответил просто и без обиняков: «Репутация – превыше всего». И сейчас именно репутация Лафейсона была под угрозой. Нет, по-прежнему шли деньги от той части Клана, которая промышляла темными делишками: диверсия, заказные убийства, промышленный шпионаж. Но все же убытки были значительными, учитывая, сколько средств пошло на поддержания «Тессеракт крафта» на плаву за тот месяц, когда Локи был объявлен пропавшим без вести. Фьюри и секретарь Локи, этот кусок танковой брони под обманчивым именем Мари, кое-как сдерживали навалившееся по всем фронтам дерьмо. Но с возвращением хозяина импровизированную плотину в любой момент могло прорвать – и подчиненные со вздохом облегчения возвратили обратно так некстати делегированные полномочия. А Лафейсону осталось только сцепить зубы и разгребать то, что он сам же и заварил. Вернее, Брюс Беннер, его отец и еще множество поколений Лафеев, насколько об этом мог судить сам Локи. Каша, короче, получилась знатной. Усталость. Она подкрадывается незаметно, выжидает до последнего, накапливаясь, а потом одним молниеносным рывком впивается в тебя. Локи трет глаза дрожащими пальцами; когда это раньше его руки дрожали? Но прошедшие события не могли не сказаться: офис «Тессеракта» осаждают репортеры; на видеофон то и дело приходят вызовы от администрации Орисса, а на личный сотовый уже третий раз за утро звонит Сиф и требует явиться на внеочередные сборы городских властей. Сам Локи ждет каких-то действий от Говарда, но это старый хрен даже не думает ознаменовать свои права на сорок девять целых и девять десятых акций Лафейсонской компании. Подвешенное состояние без толики определенности. Но он жив, в любом случае - он жив и все еще является главой клана стрелков. Он жив – и он в ответе за них. Из потока невеселых мыслей его вырывает голос Бартона. Неизменный телохранитель стоит у экранов с камерами наблюдения и, хмурясь, произносит: - Одинсон. Он уходит. И точно: на небольшом экране видно, как массивная фигура Гладиатора покидает пустой холл «Тессеракт крафта», как беспрепятственно проходит сквозь стеклянный коридор и направляется к выходу. - Пусть уходит, - Локи вновь устало трёт глаза и утыкается в краткий отчет о производственных расходах. - Хозяин? – вскидывает бровь Бартон, бросая на Лафейсона испытующий взгляд. - Пусть катится к Привходящим, - поджимает губы Денди. Внутренности в животе сворачиваются в тугой ком – кажется, что к горлу подступает тошнота, и Локи тяжело сглатывает. Неужели он думал, что Тор, его Тор не воспользуется такой щедро предоставленной возможностью? Локи качает головой: блядство, сплошное блядство. - Да, Сиф? Что? Нет, я внимательно тебя слушаю, - хмурится Лафейсон, отворачиваясь от экранов с убегающим Тором и от удивленного телохранителя. – Мэр Орисса? Неужели они согласны?! На какое-то время мысли о Гладиаторе напрочь вылетают с головы.