Красная шапочка. Вольный пересказ в 7 частях

Когда мне было семнадцать лет, я познакомилась с лесником. Как только мне исполнилось восемнадцать, мы поженились. И конечно, переехали в лес. Очень я люблю его маму. Хорошая она. Когда мой муж погиб под деревом в лесу, мне надо было её утешать и поэтому легче было самой перенести горе. Мне надо было следить за ребёнком, и это тоже не позволило мне сломаться. Тогда всё было слишком неожиданно, а теперь я смотрю, как повторяется история, и сердце сжимается до микроскопических размеров. Неужели мне стоит научиться вязать? Неужели на мою дочь свалится такое же несчастье? Когда отец Леночки погиб, ей было три с половиной года. На день рождения бабушка, которую девочка очень любила, подарила ей траурную шапку с капюшоном на глаза, но бедная Лена даже не заметила перемен в жизни. Для неё их не было. Хоть она и общалась с отцом каждую его свободную минуту, хоть и любила его едва ли не больше, чем меня, хоть и была единственным свидетелем происшествия - в тот день Костя взял её с собой - всё равно, её маленькая головка не оставила ни одного воспоминания о близком человеке. Будто это естественно: жить без отца. Настолько, что она даже ни разу не спросила о нём. Бабушка сильно по нам скучала. Десять лет с того самого времени она не видела свою внучку. Письма от неё мне приходили чуть ли не каждый день. "Я скучаю," - были они сначала. "Я тоскую". "Я заболела". "Я серьёзно заболела". Я знала, что она не может заболеть. Во-первых, она вовсе не старушка, ей даже пятидесяти-то ещё нет. Во-вторых, обладает просто железным здоровьем. В-третьих, "болеет" всегда ветрянкой, которой, как известно, болеют только один в жизни раз. Я испугалась за неё только однажды, когда она написала, что заболела чахоткой. Меня испугала перемена её писем. Я уже собиралась ехать в Малые Незнайки, как пришло сразу три письма. Оказалось, на почте что-то случилось, и они задержались почти на две недели. В первом бабушка писала, что умирает. Во втором её почерком было написано, что Мартвера Климовна Сойбель умерла сегодня в 9 часов утра. Мартвера - неофициальное имя. Она любит, когда её так называют, но об этом знают только близкие да родные. Правда, включая соседей, но третье письмо полностью развеивало возможные опасения: "Почему вы не приезжаете меня хоронить?" - гласило оно. На следующее утро снова пришло письмо, что, дескать, я заболела, пришли ко мне внучку. Я боялась леса, но мне это всё слишком надоело, да и "покойницу" обижать не хотелось. Не дав себе времени на раздумья, которые только вогнали бы в тоску, я испекла для свекрови её любимых пирожков и благословила дочь в дорогу. А потом я нашла в её комнате записку: "Мама, прости. Я хотела к бабушке и поэтому написала, что она заболела." В первый момент я испугалась. Никогда прежде Лена так не поступала, никогда даже не заикалась о походе в лес. Если куда и отправлялась, то в соседнюю деревню за молоком и яйцами. На полчаса. И вроде всегда была довольна. Что заставило её обмануть меня? Возраст? Гены? Судьба? "Только заявись домой, шалопайка. Я тебе покажу такое "хотела к бабушке", что никогда больше и не подумаешь мать родную обмануть! Выдумала тоже!" - так приговаривала я каждый день, размышляя о каком-нибудь зверском наказании и теряясь в собственных мыслях. Призналась... Значит, всё же не смогла соврать до конца? Или это только хуже, что, сознавая свою вену, она ушла всё-таки таким нечестным образом? Но потом, не век же ей сидеть дома! И с бабушкой, действительно, нужно было встретиться. Может быть, вообще пригласить Мартверу жить к ним? Почему это простое решение не приходило в голову раньше? Тогда надо перестроить дом. И поменять распорядок дня. И образ мыслей... Пфффф. Голова моя кипела и болела до прихода нового письма: "Сидели в Волке. Спасли дровосеки." И вдруг оказалось, что достаточно и пяти слов, чтобы понять одну простую истину, которая не давалась мне четырнадцать лет. Я впервые по-настоящему поняла: Сойбель - они просто сумасшедшие. С этим нужно смириться. И научиться вязать. Для начала - шапки.