Способы, методы и чудеса!

Азкабан. Одиночная камера. Заключенный №781 Под тонким ветхим одеялом, больше похожим на истоптанный половик, было холодно, и вместо того, чтобы мечтать об освобождении - исполнении Нарциссой обета или нового возрождения Волдеморта, - он мечтал об огромном мягком и теплом одеяле из своей спальни. Люциус вообще предпочитал не думать о положении дел и постоянно находиться в состоянии полусна. Благо, в таком холоде это было несложно. Он даже надеялся какое-то время, что так и умрет во сне, но теперь здесь плотно кормили и внимательно следили, чтобы заключенные были живы. Люциус поднялся с узкой и длинной тюремной кровати, - у него еще с прошлого заключения осталась нелюбовь к впивающимся в кожу прутьям металлической решетки, - перебрался в угол и сел, притянув колени к груди и сжимаясь в максимально плотный клубок, - тогда ширины одеяла хватало, чтобы свести его края. Невозможность воспользоваться магией поначалу раздражала, а потом и вовсе превратилась в липкий страх, - на тюрьме лежало блокирующее магию заклинание, и ему казалось, что в венах вместо крови течет вода. Может, оттого и было так холодно. А может, от ледяных течений, огибающих остров. Люциус часто думал об этом, представлял темно-синюю полосу на лазурном, - хотя какое там лазурное, скорее уж грязно-серое. Ему вообще казалось, что здесь все серое и тусклое, даже его еще недавно белые волосы, даже светло-розовая кожа ладоней. Ногти отрастали и обламывались, сухие губы трескались и кровили, от давно немытого тела невыносимо воняло. Впрочем, сам Люциус чувствовал запах недолго, вскоре нюх отбило совсем, только теплый и густой пар над тарелками с едой еще заставлял его ноздри трепетать в предвкушении. Временами он ненавидел себя за это, - разве пристало Малфою с таким нетерпением ждать, пока хмурый стажер от Аврората принесет ему поднос с полной тарелкой рагу и стаканом воды? Его, помнится, сначала все веселила эта хмурость мальчишки, думал, небось, сразу на интересное и опасное задание отправят, а на деле - еду носить заключенным. А потом как-то не до смеха стало, - пришла мысль, что раз за месяц Нарцисса не придумала ничего, даже на свидание к нему пробиться не смогла, то уже и не сможет. И хоть он знал, как решительна становится его жена, когда жизнь уже на волоске висит, - вспомнился Поттер в Запретном лесу, - но все равно страх обнимал его тонкими липкими щупальцами по ночам. Повеяло теплом, - исчез полог, отделяющий его камеру от коридора. Мальчишка аврор поставил на пол поднос и подтолкнул в сторону Люциуса. Всмотрелся, подождал, пока глаза привыкнут к сумраку камеры, кивнул на молчаливое приветствие и отступил за простенок, чтобы подождать, пока заключенный съест свой ужин. Какая ирония - он здесь самый важный и охраняемый заключенный. Чуть позже еще заглянет колдомедик, окутает теплой паутиной диагностического заклинания, приветливо кивнет на прощание, может, даже улыбнется. Удивительный человек. Люциус жадно вдохнул посвежевший воздух камеры. Вставать из своего угла не хотелось, но желудок сводило, и он поднялся на ноги, чтобы сделать три не очень размашистых шага до другого конца своей камеры. Сел на пол рядом с подносом, вылил на руки немного воды из кувшина, потер ладони одна о другую и снова сполоснул. И только потом принялся за еду. Столовых приборов здесь не давали, и рассыпчатый рис с мясом приходилось есть руками. Он был еще очень горячим, так что Люциус ел медленно и часто дул на обожженные пальцы. Простая и грубая еда была вкусной, он даже чувствовал пряность неизвестных трав, но все же поклялся себе, что если выберется отсюда, будет питаться исключительно произведениями кулинарного искусства, - его эльфы были выдрессированы очень хорошо и готовили просто потрясающие вещи. Люциус усмехнулся этой похвале эльфам, отодвинул поднос в сторону, чтобы запах не лез в ноздри, и сделал еще одну недопустимую для Малфоя вещь - жадно принюхался, выискивая в воздухе ноты стирального порошка, вяленой шерсти, пота, невкусного дешевого шампуня и кожи. Он очень хорошо рассмотрел своего тюремщика, и толстая ткань мундира не была такой уж непреодолимой преградой для воображения. Люциус очень четко представлял себе мальчишку, - иногда это помогало легче пережить ночь. У него уже не осталось сил на какие-то порочные мысли, и если в первые недели своего заключения он еще представлял, как втащит мальчишку в камеру, прижмет к стене, одной рукой закрывая рот, а второй стягивая плотно сидящие брюки, то сейчас ему виделось совсем другое, - как тот садится рядом, прижимается близко-близко и набрасывает на них обоих теплую аврорскую мантию, вкусно пахнущую живым теплом. Тщательно облизав жирные пальцы, Люциус сполоснул их, оставшуюся часть воды выпил и подтолкнул посуду к решетке. Она громко стукнулась о прячущиеся за иллюзией толстые прутья, и его охранник мгновенно оказался рядом, словно не мог дождаться, когда его подопечный закончит ужин. По всей видимости, ему было неуютно от близости этого мужчины, - то отрешенного от всего мира, то кидающего такие жгучие взгляды, что волосы на загривке вставали дыбом. Впрочем, такого уже давно не случалось, и мальчишке от этого было как-то не по себе. Он знал, кто такой Люциус Малфой, и не питал к нему сочувствия и жалости. A еще знал, что тот уже которую ночь подряд приходил к нему во сне, - такой, каким он был до Азкабана, - невыносимо притягательный в своей надменности, уверенности, влиятельности, богатстве и красоте. Быстро раздевался в темноте и проскальзывал под тонкое одеяло. Oбнимал так крепко, что, кажется, трещали ребра. Bел ладонями вниз, подцеплял резинку мягких пижамных штанов и стягивал их вниз, а потом поворачивал спиной от себя, приподнимал его ногу и скользил мокрыми от слюны пальцами по ложбинке между ягодиц. Тут фантазии молодого аврора, невинного, как младенец, приходил конец, и он просыпался, весь мокрый от пота и с горящими от стыда ушами. *** Люциуса вытолкнуло из неглубокого сна от какой-то въедливой тревоги, он вскочил, озираясь по сторонам, пытаясь разглядеть углы своей камеры в предрассветном сумраке. Тревога накатывала волнами, не давала размеренно дышать, вливалась в горло холодной слизью и проникала точнехонько в кровь, а с ней - в каждую клетку тела. Его замутило, он оперся о стену и заметил, как дрожат руки, - то ли сами по себе, то ли от влажности камня. Заметно потряхивало, бросало в мерзкий липкий холод, как при простуде, и Малфой метнулся к кровати, к небрежно сброшенному одеялу. Свернулся на жестких пружинах, дрожа, и стал вглядываться в светлеющее небо через крошечное окошко под самым потолком. День, обещающий быть солнечным и, может, даже теплым, нес с собой перемены. Когда принесли завтрак, - вязкую овсяную кашу, сегодня почему-то приправленную орехами, кусок хлеба и неизменный кувшин с водой, - он все всматривался в лицо аврора, но тот как всегда изо всех сил строил из себя жуть какого серьезного и непроницаемого крутого. Но Люциус заметил, каким жадным взглядом мальчишка проводил уплывающий за решетку поднос, разломил хлеб надвое и протянул один кусок ему, кивком предлагая сесть по ту сторону. Аврор смутился и отрицательно помотал головой, открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг бросил испуганный взгляд в конец коридора и быстро метнулся к своему простенку. И там дожидался, пока Малфой покончит с завтраком. К полудню стало совсем невмоготу, - тревога превратилась в чудовищную головную боль, Люциус часто и поверхностно дышал, казалось, боль сейчас взорвет череп изнутри или по крайней мере изжарит мозг. Он не мог позвать колдомедика, а до его обхода оставалось еще слишком много времени, чтобы выдержать. Он боялся, что начнет скулить, как какой-то жалкий побитый хаффлпафец. Вспомнился мальчишка Поттер, как-то переносивший неоднократные вторжения в мозг Волдеморта. А это уж наверняка было больнее. Черт побери, ну не слабее же он чертового Героя? Люциус прикусил кожу на ладони, сдерживая первый отчаянный всхлип. А потом все кончилось. Отпустило так резко, что он не поверил. Казалось, - просто дала сбой нервная система. Малфой отнял ото рта ладонь, заметил обильно выступающую кровь, слизнул ее. Перевернулся на спину, разбрасывая руки и ноги, отпихивая одеяло, стремясь открыть тело, покрытое мерзким липким потом, холодному воздуху. Он глубоко и жадно дышал, и с губ его не сходила улыбка. Вскоре после обеда грохнула входная дверь на этаж, заставив насторожиться. Для обхода было слишком рано. Легкий шорох ткани заставил подскочить и рвануть к решетке, вцепиться в нее, всматриваясь в тускло освещенный коридор и крохотный приближающийся огонек Люмоса. Когда он приблизился почти вплотную, Малфой прищурил слезящиеся от яркого света глаза и устало прислонился к решетке, будто силы разом покинули его. - Кингсли?..