Жители одичалых городов

      Высокий мужчина привалился спиной к какому-то дереву и попытался привести в порядок дыхание.       — Всё, — выдал он. — Не могу больше.       Он уже еле дышал, потому как не привык к таким адским физическим нагрузкам. В отличие от двойника, который едва ли не силком потащил его на пробежку. Нет, это вовсе не было зарядкой или чем-то вроде того. Как объяснил ему Людвиг, это «дисциплинарное наказание». Сегодня он провинился, потому как посмел прокатиться на байке в другой город. А Людвиг, он же Германия, яро не любил, когда кто-то смел ослушаться его приказов.       — Ещё сто двенадцать метров, — холодным тоном отозвался Людвиг.       Каким-то мистическим образом он оказывался рядом всякий раз, когда Бернхард, его двойник, останавливался для передышки. Это очень сильно раздражало последнего.       — Я не могу! — повторил Бернхард. — Хватит уже.       Ноги больше не держали его. Он медленно сполз на землю и плюхнулся задом на ровно подстриженный газон. Голова шла кругом, сердце билось, как бешеное.       Ох, как же он ненавидел Людвига за все эти физические пытки!       — Сто двенадцать метров, — крайне недовольно произнёс тот, глядя на двойника так, словно перед ним было самое настоящее ничтожество. — У тебя плохо с дисциплиной.       Бернхард через силу хихикнул:       — Ошибаешься, парень. У меня с этой дисциплиной вообще никак. Мы как бы не знакомы.       — Это видно.       Должно быть, Людвиг решил сжалиться. Двойник его порой раздражал даже сильнее, чем Италия. Но Феличиано всегда был для него особенным, поскольку Людвиг его любил уже много лет. А Бернхард… Просто ошибка природы. Его собственная копия, лишённая серьёзности, логики и вообще смысла.       Второй Германия всё так же громко дышал.       — Слушай, ну хватит уже издеваться, — жалобным тоном протянул он. — Я всё понял и осознал, урок усвоил, каюсь.       Людвиг приподнял бровь, ясно давая понять, что не верит в такое раскаяние. Оно и понятно, подобное происходило уже не раз. Двойнику никак не сиделось в отведённом специально для него Вюнсдорфе, и он частенько сбегал из этого богом забытого места в другие города. В принципе, Людвиг вполне мог закрывать на это глаза, но Бернхард не был парнем тихим и воспитанным. Он мог таких дел натворить, что итоги его гулянок приходилось разгребать целую неделю подряд.       У Германии не было лишнего времени на то, чтобы следить за двойником. Куда проще и удобнее было запереть его в почти заброшенном городе, где он может сколько угодно куролесить и никому не вредить.       Но каждый раз Бернхард умудрялся сбегать. Откуда у него почти новенький байк — вопрос открытый. Признаваться он намерен не был. Но факт в том, что Бернхард уже в который раз нарушил приказ и сунулся в Берлин. За что и заработал дисциплинарное наказание.       — Что же тебе в Вюнсдорфе не сидится?       Двойник едва не захныкал:       — Там скучно! Да и вообще… Я что, должен жить в руинах? На меня штукатурка падает по ночам, и полы все в дырах. А ты даже ремонт не можешь сделать!       Людвиг отвёл взгляд.       — У меня много расходов.       — Конечно, — несмотря на сложную ситуацию, Бернхард хихикнул. — Надо же как-то оплачивать эскорт услуги Греции…       Германия тут же покраснел.       — Ты…       Он и сам не знал, удивляться ему или возмущаться.       Бернхард заметно повеселел.       — Знаю о том, что ты иногда спишь с Грецией, — кивнул он. — И ничего не говорю Италии.       — Только попробуй, — набычился Людвиг. — И я тебя…       — Даже пробовать не буду, — хихикнул двойник. — Я с ним вряд ли когда-нибудь пересекусь. Ну, так что, можно я домой вернусь? Там хоть и скучно, но зато не издеваются, как ты сейчас.       Германия тут же забыл о том, что у провинившегося были неотработанные сто двенадцать метров. Мало кто мог вот так застать его врасплох. Он и правда боялся, что Феличиано может узнать о его редких изменах.       — Возвращайся. Тебя отвезёт мой водитель.       — А мой байк?       Людвиг лишь недовольно цокнул языком.       — Я отправил его в утилизацию. И не дай бог, чтобы я увидел у тебя ещё нечто подобное…       Бернхард тут же поднял руки вверх в жесте «сдаюсь».       — Понял-понял.       С трудом поднявшись на ноги, он поспешил исчезнуть из поля зрения Германии, пока тот не передумал.       Всё-таки повезло ему, что Людвиг такой… правильный. Он боится своих немногочисленных грешков, а также боится, что кто-то о них узнает. Иногда на этом можно неплохо сыграть. Жаль только, что с тех пор, как Бернхард изрядно намутил с Третьим Рейхом, Людвиг его и близко не подпускает к власти.       Но даже несмотря на свой плен в Вюнсдорфе, он не упускал возможности потрепать такому правильному Германии нервишки. Да, он знал о его неверности, так же как и знал о том, что Феличиано тоже не безгрешен. Он знал больше Людвига, даже находясь в этой чёртовой дыре. Людвиг был слишком занят делами Евросоюза и упускал всю жизнь и вообще всё самое интересное.       Вюнсдорф встретил его привычным запустением и тишиной. Стоит признать, Бернхард терпеть не мог этот город. Когда-то здесь были немецкие казармы, но потом всё кругом заполонили советские войска. Они жили тут с семьями, и с тех пор всё кругом было чересчур советским. Словно это и не Германия вовсе, а советская глубинка после апокалипсиса.       А Бернхарду так хотелось жить в шумном мегаполисе, бывать на каких-нибудь мероприятиях, где можно напиться и творить что-нибудь непристойное. Но Людвиг этого не допустит. Ему хватило и Третьего Рейха.       Тёмный Германия жил в простой трёхэтажке, в самом центре пустынного города. Это здание более-менее напоминало жилое, хотя обитаемой в нём была только одна квартира. Тут всё определённо нуждалось в срочном ремонте. Хотя логичнее было бы снести всю эту рухлядь и построить новый дом.       Людвиг это прекрасно понимал. Именно поэтому он не вкладывался в заведомо бесполезный ремонт и при этом не хотел раскошелиться на новое жильё для двойника. Так что выбирать Бернхарду не приходилось.       Дверь квартиры была открыта. Впрочем, немец не помнил, закрывал ли её вообще. Смысла в этом не было. Подойдя к еле работающему допотопному холодильнику, он выудил из него бутылку пива и тут же отхлебнул пару глотков.       — Паршивая хибара.       От неожиданности Бернхард резко выплюнул то, что не успел проглотить, прямо на пол. Оглядевшись, он увидел недовольно поморщившегося парня в старой военной форме времён Второй мировой войны. Темно-каштановые волосы еле прикрывала знакомая до боли фуражка, а взгляд красноватых глаз просто прожигал насквозь.       — Люциано?       Они уже давно не виделись. Им редко удавалось где-то пересечься, ведь Италия ни разу не приезжал в Вюнсдорф. Бернхард и сам не понимал, рад он такой встрече или нет. Его всегда тянуло к буйному и неуравновешенному итальянцу, но в той же мере он боялся его до нервного тика.       — А ты кого ожидал увидеть?       — Никого, — честно признался Германия. — А ты что здесь делаешь?       Варгас сделал пару шагов по направлению к нему.       — Торчу уже три долбанных часа в этой вонючей дыре, ожидая, когда ты притащишь свою тощую задницу.       Оказавшись совсем близко, Италия по привычке отвесил Бернхарду подзатыльник.       — Ай! За что?       От удара кепка Германии упала на пол. Бедный немец моментально кинулся за ней, но Италия схватил его за волосы и приподнял обратно. Они оба знали, почему Бернхард всегда и везде носил головной убор. Но если он стыдился своих волос, то Люциано даже как-то любил его прехорошенькие, почти что ангельские кудряшки.       — За то, что свинячишь, — ответил Италия, указав взглядом на желтоватую лужу перед ними.       Затем он дёрнул Германию за волосы и резко впился в его губы грубым поцелуем. Тот сразу же открыл рот и позволил делать с собой всё, что тому вздумается. Бернхард никогда бы не смог хоть в чём-то отказать Люциано. К счастью или к несчастью, он всегда был и будет его рабом, его собственностью, вещью — как угодно можно называть. Что бы ни пришло в голову Люциано, Бернхард поддержит. Это просто данность, с которой ничего нельзя поделать.       Италия любил причинять ему боль. А ещё он любил иногда дарить ему нежность. От этого контраста немец сходил с ума.       Когда его прижали к стене так, что проклятая штукатурка снова обвалилась, он лишь томно выдохнул, наслаждаясь ощущением властного языка в своём рту и грубых рук, что дергали за волосы и сжимали горло. Как же он, оказывается, истосковался по этому.       Оторвавшись от Германии, Люциано прижался пахом к паху любовника, заставив того с шумом выдохнуть.       — Меня тошнит от твоей конуры. Сейчас я быстренько трахну тебя, а потом ко мне поедем. Тема есть хорошая.       Бернхард не сразу понял, что ему сказали.       — К тебе? Да Людвиг меня убьёт…       — Да плевать я хотел на твоего Людвига.       Сказав это, Люциано отвесил немцу несильную пощечину, после чего решительно повалил на грязный пол. Бернхард тут же заткнулся. В конце концов, Италию он всегда боялся на порядок сильнее, нежели Людвига.