В час столкновенья миров. Книга первая: Тайна Рун

У Нури никогда не было своих детей. Но она часто брала на себя заботу о сиротах и детях из неблагополучных семей. Иногда просто помогала им, иногда… Происходило нечто большее… Она начинала любить их настолько, что они казались ей своими. Она старалась убедить себя, что никогда не сможет любить этих детей так, как Раутиэль любила своих. Но она не понимала, чем ее любовь отличается от той, что называют материнской. Разве только одно. Ее дети старились и умирали, а она оставалась все той же. Некоторые оставляли после себя своих детей и внуков, и Нури не теряла их из виду. Не всегда их судьба складывалась счастливо, но всегда они вырастали достойными людьми. Смелыми, честными, гордыми и благородными. Нури иногда спрашивала себя – почему? Ведь она ничего такого особенного не делала. Не требовала от них многого, не слишком воспитывала, даже не всегда могла заботиться, как следует. Просто любила. Обычно в таких случаях говорят – недостаток опыта. Но никакого опыта в общении с детьми, как и в общении с людьми, быть не может. Тот, кто говорит – «я знаю людей», просто лжет. Нельзя знать людей. Даже одного человека в отдельности нельзя познать до конца. Даже сам человек себя познать не способен. Эльф – да, но эльфы, они иные… Может, так происходило потому, что Нури никогда не лгала своим детям? Или просто потому, что они знали – их мама никогда не умрет, никогда их не покинет? Детям, да и людям вообще так не хватает веры в этом мире. Веры хотя бы во что-то, что никогда их не предаст. Самое страшное предательство, самая неизгладимая травма, когда ребенок понимает, что близкий человек не сможет быть вечно рядом. Мир рушится. В нем не остается ничего постоянного, ничего такого, во что можно верить. Кто-то может найти себе это снова. Кто-то не может. Но важно хотя бы знать, что это есть! Дети Нури это знали. И им было легче оставаться людьми. Эстебан и Збыслав были на данный момент последними из тех, кого она усыновила. *** Эстебану было девять лет, когда они познакомились. Это было в один из очередных приездов Нури в Испанию. Она уже не танцевала, но ей нравилось бывать здесь. Однажды к ней прибежал знакомый священник. Он казался крайне взволнованным. Сказал - один мальчик хочет покончить с собой. Не могла бы она попытаться поговорить с ним? Он уже знал, что Нури обладала даром убеждения. Нури поспешила за ним. Священник сказал «мальчик», а не «ребенок», и Нури представила себе именно подростка. Возможно, пытающегося покончить с собой из-за несчастной любви или сложных взаимоотношений с родителями. Однако потенциальный самоубийца действительно оказался мальчиком, то есть ребенком. Лет девяти-десяти, худеньким и черноволосым. Он стоял на крыше четырехэтажного дома, на самом парапете, и похоже серьезно собирался кинуться вниз. Священник уже вызвал полицию и спасателей. Но он все же хотел ее помощи. Нури поднялась на крышу. Она ощущала чувства этого ребенка. Страх… Страх в нем был, но другие чувства были сильнее. Ребенок боится смерти меньше, чем взрослые. Он не всегда ее осознает. Впрочем, этот ребенок осознавал. Но его решимость была сильнее. Это была не истерическая вспышка, не каприз. Нури ощутила в нем боль. Страдание. Что могло причинить такую боль ребенку? Нури неслышно приблизилась к парапету, облокотилась на него. Она старалась не смотреть на мальчика. Как будто она случайно здесь оказалась. Нури чувствовала, что он заметил ее, чувствовала, как он напрягся. Ему было страшно прыгать, но не прыгать было еще страшнее. Он думал, что она пришла его отговаривать. Нури стала смотреть вниз, во двор и собирающуюся в нем толпу. Потом вполголоса запела. Первое же, что пришло в голову. A Elbereth Gilthoniel Silivren penna miriel O menel alglar elenath Na-chaered palan diriel O galadhremmin ennorath Fanuilos, le linnathon Le lindon, nef calaimar nef aer, si nef aeron... Это была не просто песня. Это была молитва. Не то чтобы Нури верила в то, что стоит помолиться, и все исполнится. Это было бы слишком наивно. Но молитва -это способ прикоснуться к той силе, к которой ты взываешь, как бы получить ее частичку. И хотя ты просто веришь в это, и ничего более, но вера, это и значит – сила… Она поняла, что мальчик снова смотрит на нее, но уже как-то иначе. Как будто тьма, что окутывала его, немного развеялась. Нури, наконец, решилась посмотреть ему в глаза. - Здравствуй, - сказала она, боясь пошевелится и напугать его. - Что тебе нужно? – спросил он грубо. - Ничего, - и это была правда. - Тебя послали уговаривать меня? Нури слегка нахмурилась. - Меня никто никуда послать не может, - ответила она. - И заставить делать что-то, чего я не желаю - тоже. Только я сама могу решать, куда мне идти и что делать. - Понятно, - мальчик горько усмехнулся. – Живешь, как понравится, значит? - Нет. Так, как нужно. - Кому нужно? - Мне. Это очень трудно. Он смотрел на нее уже с интересом. - Но если ты сама решаешь, что делать… - Да. Проблема в том, что вещи, которые мне нужны, редко бывают приятными. И так жить очень сложно. Но меня никто не может ни к чему принудить. Или загнать на крышу. Мальчик дернулся и пошатнулся. Сердце Нури на мгновение остановилось. Но мальчик удержался. - Знаешь, - сказала Нури. - Я могла бы очень быстро снять тебя оттуда. Ты бы и не заметил. Даже сейчас я бы успела тебя подхватить. Но я так поступать не стала. Я уважаю твое право делать то, что ты хочешь. Но мне было бы приятно увериться, что это именно то самое и есть. То, чего ты желаешь. Он, казалось, с трудом воспринимал ее речь. Тем более Нури намеренно говорила очень быстро и на андалусийском наречии, проглатывая «с». С почти равнодушными интонациями случайной прохожей. Можно было подумать, она не так уж и заинтересована в этом разговоре. Она пыталась говорить как можно проще, так, как общаются друг с другом подростки. Кто знает, может, это вызовет больше доверия. Мальчик молчал. Но Нури чувствовала, в нем зародился интерес. Она снова отвернулась от него и продолжила напевать. - Когда я прыгну… ты так и будешь петь? – спросил он. В его голосе звучала обида. - Скорее всего, да. Но ты этого уже не услышишь. Он сглотнул и посмотрел вниз. - Между прочим, - сказала Нури. – Мы могли бы придумать что-нибудь поинтереснее, чем развлекать тех бездельников внизу. Они кажутся озабоченными, а на самом дел едва сдерживаются, чтобы не крикнуть – «прыгай поскорей»! Мальчик чуть отступил от края. Нури почувствовала, что он уже не хочет прыгать. Черное облако боли и отчаянья, окутывающее его, почти совсем исчезло. - У меня идея, - улыбнулась Нури. – Давай кинем этих типов. Я знаю, как удрать отсюда незаметно. А потом посидим где-нибудь… Поговорим. Ты мне расскажешь, что с тобой приключилось. Или не расскажешь. А я тебе спою еще, если тебе понравилось. И расскажу, о чем моя песня. Она протянула руку. Мальчик поколебался, но все же взял ее… Звали его Эстебан дель Кастильо, и ему было восемь с половиною лет. Он был из многодетной, но не самой богатой семьи. О таких принято говорить «нелюбимый ребенок», но любимых в этой семье, похоже, и не было. Отец Эстебана был женат уже во второй раз, кроме того, отличался достаточно резким характером. Эстебан не то чтобы жаловался, но Нури поняла, что живется ему несладко. Впрочем, причина несостоявшегося самоубийства была вовсе не в этом. Эстебан был влюблен. Причем влюблен безнадежно, в красавицу шестнадцати лет. Любой взрослый, проживший на свете несколько десятков лет, сказал бы, что серьезно к такой влюбленности относиться нельзя. Нури, прожившая на свете несколько тысяч лет, знала, что наверняка сказать невозможно, серьезно это или нет. Дело было в том, что Эстебан умел рисовать, для своих лет прямо-таки изумительно. Он и нарисовал портрет своей возлюбленной, так, как ее вряд ли когда-нибудь еще изобразят. В образе прекрасной принцессы в сказочном наряде и на белом коне. На фоне цветущих деревьев и рыцарского замка. И преподнес свой подарок возлюбленной вместе с букетом красных роз. Все честь честью. Однако девица подарка не оценила. И даже подняла поклонника на смех, категорически отказываясь верить, что он сам нарисовал подобную прекрасную картину. - Она сказала, что простит меня за этот обман, - рассказывал Эстебан, вздрагивая от обиды, - если я признаюсь, что не сам нарисовал. Что даже поцелует меня… И я признался. Тогда она стала издеваться надо мной и прогнала. Сказала, что никогда не станет разговаривать с человеком, который пошел на такой гнусный обман. - А эта картина… Она с тобой? – она умышленно сказала «картина», а не «рисунок». Эстебан кивнул и вытащил из кармана измятый листок, изрисованный цветными мелками. Нури взяла его, разгладила и долгое время созерцала молча. Эстебан беспокойно завозился, давая понять, что ожидает реакции. Нури протянула листок ему обратно. - Теперь я понимаю, почему ты пытался сделать это с собой, - сказала она. – Если бы оскорбили мое творение… А это именно творение, произведение искусства… Я бы чувствовала такую же обиду. Знаешь, я думаю, на самом деле ты не любишь ту девушку. Ты любишь… вот это. То, что у тебя в душе. Это настоящее, и оно есть… Где-то есть. Ты просто пытаешься примерить на этот образ кого-то из существующих женщин. Но ты еще так недолго живешь на свете, чтобы это понять… Думаю, ты еще перерисуешь эту картину, и не раз. Но у этой богини будет другое лицо. Вряд ли позволительно так разговаривать с детьми, и вряд ли это имеет смысл. Впрочем, Нури убедилось, что с детьми вовсе нет смысла разговаривать. Нужно говорить, обращаясь к той личности, что еще не до конца сформировалась внутри них. Если этому ребенку суждено стать личностью, он поймет. Если же нет, то он вовсе ничего не поймет, на каком языке ни говори. Несколько лет спустя, он подарил этот рисунок ей. У принцессы волосы стали золотыми, а лицом она напоминала саму Нури. Нури усыновила Эстебана, отсудив его у родного отца. Не так-то легко оказалось это сделать, но это было необходимо, а значит, пришлось этого добиться. Он стал и формально, и почти фактически ее сыном. Нури чувствовала, что такой странный и ранимый мальчик требует особого внимания. И никто, кроме нее, этого внимания оказать ему не сумеет. Со Збыславом судьба свела в том же году. Это имя она сама дала ему. Он был беспризорником. Лет ему было около шести, он не знал, ни как его зовут, ни откуда он взялся, но уже умел воровать и этим добывать себе пропитание. Если бы не Нури, его вскоре подобрала бы полиция и отправила бы в какой-нибудь спец-приют. А может, и не подобрала бы, и он бы умер где-нибудь под забором. Нури познакомилась с ним, когда он попытался утащить в костеле ее сумочку. Как потом объяснял сам Збыслав: «в церквах легче всего тырить, никто за вещами не глядит». В отличие от обывателей, Нури никогда не рассуждала в том смысле, что всем, мол, все равно не поможешь. Если она видела возможность кому-то помочь, то просто делала это. И поэтому, когда ей представилась возможность усыновить Эстебана и Збыслава, она именно так и поступила. Она чувствовала, что поступает правильно, а все остальные причины были несущественны. *** Они росли, как братья. Серьезный не по годам Эстебан стал помощником для Нури и защитником для Збыслава. Он вырос как раз таким, каким предрекла Раутиэль – красивым, сильным и гордым. Он не был примерным учеником в школе, но это не значит, что он не был умным или способным. Просто не желал тратить времени на то, что ему не было интересно. Но если он чего-то желал, то проявлял чудеса настойчивости и упорства. Збыслав был его полной противоположностью. Был он, вроде бы, самым заурядным мальчиком. Немного капризным, немного ленивым, немного хитрым… Он не отличался ни острым умом, ни красотой, ни особыми способностями. Но он был на редкость добрым и ласковым ребенком. И Нури, если и не восхищалась им так, как Эстебаном, то любила чуть ли не больше всех своих остальных детей… С возрастом Эстебан становился все красивее, смелее и целеустремленнее. Когда Маринка была подростком, она даже влюбилась в него. И не мудрено! Высокий, с черными волнистыми волосами до плеч, красивым смуглым лицом, он сам был похож на эльфа. Особенно хороши были его глаза, большие, темные и бархатистые, полускрытые длинными пушистыми ресницами. Он был талантливым во многих областях – и в живописи, и в музыке, и в спорте… Но когда вырос, занялся бизнесом. Ему все удавалось. Нури могла им гордиться. Но иногда она грустила, глядя на него. Ей казалось, что Эстебан вырос несколько суховатым и расчетливым. Не все его поступки она одобряла. Особенно огорчилась она, когда он решил жениться по расчету. Для нее это было неприемлемо. Но Эстебан сумел ее убедить. Любовь, сказал он, вещь редкая в наши дни. И если ждать, пока она придет, можно прожить в одиночестве до конца дней. А ему нужна семья. Он женился с большой выгодой для своего бизнеса, и жену свою уважал. Однако от судьбы не уйдешь, и любовь Эстебана все же настигла. Он был человеком, привыкшим добиваться всего, к чему бы ни стремился. Поэтому он развелся со своей прежней женой и женился снова. От каждого брака у него было по дочери. И все же, как еще раз убедилась Нури, какая-то высшая справедливость существует. Эстебан так и не стал счастливым. Его вторая жена была женщиной прекрасной, но психически нездоровой. После рождения ребенка состояние ее резко ухудшилось. Нури пыталась ее исцелить, но процесс был необратим. Скоро несчастная женщина полностью замкнулась в своем внутреннем мире, перестала говорить и узнавать своих близких. Нет, Нури не думала, что это произошло по вине Эстебана, да и он бы такого объяснения не принял бы. Он не верил в судьбу. Праведные люди не счастливее неправедных. И разве его жена была виновата в его ошибках или проступках? И все-таки что-то здесь было. То, что еще раз напоминало – нельзя получить все, не заплатив за это чем-то. По крайней мере, у Эстебана осталось дочь. Его дочь от первой жены – Магдита – жила с матерью, но часто гостила у него. Эстебан не жалел на нее денег. Возможно, он даже чересчур ее баловал. Теперь Магдите было двадцать три года. Она была красива, но ее красота состояла на три четверти из искусного макияжа, стильной прически и изысканной одежды. Она была от природы умна и обаятельна. Но с годами ум выродился в хитрость, а обаяние в лукавство. Магдита ничем не интересовалась и ни к чему не стремилась, кроме своей личной выгоды. Она была мелочна, эгоистична и пуста. После окончания школы она стала моделью, потом очень быстро вышла замуж за какого-то богача и уехала с ним в Мексику. С отцом они почти не общались, если не считать рождественских открыток. Конечно, Эстебан любил ее как свою дочь, но не скучал по ней. Ана была совсем другой. Даже странно, как такое случилось, ведь ее баловали так же, как и сестру, и должны были совсем испортить. В отличие от Магдиты, которая была внешне похожа на свою мать, Ана пошла в Эстебана. У нее было овальное лицо с правильными чертами, высоким лбом и носиком с горбинкой, густые брови и бархатистые темные глаза под длинными ресницами. И волосы у нее были, как у отца - густые и темные, длинной почти до колен. Однако кое-что у нее было и от матери – ямочки на щеках и подбородке, пухлые алые губы и смуглая кожа того удивительного апельсинового оттенка, который бывает только у испанок, но даже и среди них является редкостью. Характер у нее был, как у Эстебана – серьезный, волевой и настойчивый, но вместе с тем, она была удивительно добрым и сердечным человеком. Она была очень талантлива – играла на рояле, гитаре и флейте, сама писала песни, а также стихи и рассказы. Была начитана и любила поэзию. Голос у нее был изумительный. Ана с детства пела в церковном хоре, но любила и светскую музыку, и ей пророчили будущее великой певицы. Она уже работала над своим первым альбомом. Но собственная карьера не так уж ее и заботила. Она много времени проводила, занимаясь благотворительностью в детских домах Мексики и Аргентины. Нури была ее крестной. Ана ей не просто нравилась, она почти воплощала ее представление обо всем лучшем, что должно быть в человеке. «Почти» - потому что безупречным совершенством эта ее крестница, естественно, не была. Она была слишком мнительной, ей всегда казалось, что от ее поступков, слов и даже мыслей зависит слишком много. Как будто весь мир вращается вокруг нее. Это свойственно для очень многих людей, но мало кто из них настолько требователен к себе и переживает за последствия своих действий так, как это делала Ана дель Кастильо. Нури подозревала, что этой девушке будет впоследствии очень трудно жить на свете. Ана недолго была ее самой младшей крестницей. Только до появления дочери Збыслава Эвелины. Збыслав, в отличие от Эстебана, женился поздновато, но это был брак по любви, причем по любви обоюдной, первой и единственной. Нури знала, какая на самом деле редкость подобные союзы. Избранницей Збыслава стала русская девушка по имени Лара, такая же простая и милая, как и он сам. Ради нее он переехал в Россию. Одно только удивляло Нури, почему они не завели еще детей, помимо их ненаглядной Велечки. Эвелина была полной противоположностью Ане. Не красавица, как и ее родители, но удивительно хорошенькая, тихая и нежная блондинка. Ее длинные, пышные белокурые волосы были единственной приметой, которая не давала ей совсем уж затеряться в толпе. Она была среднего роста, худенькая и не очень физически развитая. Средне училась и не блистала ничем. И друзей у нее было немного, если вообще были. Самая заурядная, домашняя, хоть и начитанная девочка. Правда, родители ее обожали, особенно Збыслав. Эвелина была просто смыслом его жизни. Нури радовалась за него, конечно, но такая чрезмерная любовь к дочери ее тревожила. Она уже успела заметить, что по какой-то ужасной закономерности, дети, о которых слишком уж сильно пекутся родители, долго на свете не заживаются.