В час столкновенья миров. Книга первая: Тайна Рун

Нури жила одна. Ее дом стоял на тихой улочке, зажатой между двумя шумными проспектами. Улица находилась в старой части города, где здания еще сохранили почти средневековое очарование. Она была владелицей двухэтажного особнячка с маленьким двориком и садом. Слишком просторного, чтобы жить там в одиночестве, но не в обычаях эльфов тесниться. К тому же, Нури не так уж часто бывала дома. Там она отдыхала от людской суеты. Просто подолгу бродила по пустынным комнатам или тихо разговаривала со своими собаками. Нури всегда держала животных. Собак, кошек, птиц и разных других. В данное время у нее жили три собаки. Черно-бело-золотистая шотландская овчарка Хьюан, белоснежный пушистый самоед Яхонт и ее любимец, серебристый Жак. Он был помесью лайки и белого волка. Крупнее и сильнее любой собаки, но слишком разумный и ласковый для дикого зверя. Жак был лидером в маленьком собачьем сообществе и главным после Нури в доме. Входная дверь по этой причине никогда не запиралась – собаки охраняли жилище лучше любых замков. Конечно, Нури не смогла бы одна управиться со всем хозяйством – ей помогала домработница Эмма-Анджелина. Она прибирала в комнатах, мыла, чистила, ходила за покупками. Вот только собак выгуливать она не очень любила. И хотя собаки были в этом отношении вполне самостоятельны, Нури все же опасалась выпускать их одних (правда, подозревала, что они и сами выходят). Впрочем, с собаками ей охотно помогал один местный паренек, готовый гулять с ним хоть каждый день за символическую плату и возможность пользоваться ее домашней библиотекой. Однажды он принес к ней черно-белого щенка спаниеля. - Можно, он поживет у вас пару дней? Видите ли, он принадлежит одной маленькой девочке, его ей подарила тетя, а родители хотят продать. Это несправедливо. Я бы его к себе домой отнес, но туда они могут прийти. Я его через несколько дней заберу к себе, когда все утрясется. Нури, конечно, позволила, хотя и не была уверена, что стоит бороться с родителями таким экстремальными методами. С другой стороны, если щенок, действительно был подарен девочке, никто не имел права его продавать. …Нури прошлась по комнатам, зажигая свет. Помимо верхнего электричества, которое она не очень любила, и свеч, с которыми было много возни, по всему дому была установлена сложная система декоративных ламп, всевозможных ночников и светильников. Разной мощности и самых разных цветов, они были расставлены повсюду и скрывались в самых неожиданных местах, среди многочисленных комнатных растений, безделушек и украшений. Их можно было включать как все разом, так и по отдельности. Нури заботилась о своем жилище, стремилась сделать его максимально красивым и уютным. Стремление к эстетизму и украшению своих жилищ вообще свойственно эльфам. Хоть они и не так держатся за материальные ценности, как все прочие расы, но представлять их аскетами было бы неверно. Нури поставила запись «Fleur», совсем негромко, только лишь чтобы создать настроение, приласкала собак, и решила, что не хочет есть. Конечно, следовало бы еще раз промыть голову после концерта. Обычно Нури пользовалась настоем ромашки, кислым молоком или яйцом. Раутиэль раньше промывала свои волосы настоем черного хлеба. А вот Маринка не брезговала людскими шампунями. «Успеется», - лениво подумала Нури. Переодевшись, она устроилась на тахте в комнате с клавесином. Ей не хотелось ни читать, ни размышлять. Обычно после концерта она была переполнена светлой энергией, которую стремилась как можно скорее воплотить в своем творчестве. Но сегодня что-то было не так. Неприятный инцидент с Петром, тревожный разговор с Маринкой, и главное, эти гнетущие предчувствия словно готовы были отравить и испортить все светлое, что скопилось в душе и поэтому приходилось запечатать это поглубже. Сейчас следовало как-то избавиться от всех плохих мыслей, и вернуться к тому, что было в этом дне хорошего, но как это сделать? В комнате, где она сейчас находилась, на стенах висели два портрета. Она не случайно приходила сюда, когда ей было грустно. Портреты изображали двух ее лучших друзей – нет, брата и сестру. Луинмира и Раутиэль. Тех, кого она знала так давно и потеряла так недавно. Настолько недавно, что казалось – еще вчера они были рядом. И она иногда ловила себя на мысли о том, что ждет, не откроется ли дверь и не войдет ли кто-нибудь из них. Луинмир был изображен стоящим в полный рост, его задумчивый взгляд был устремлен прямо перед собой. Лик его был юным и светлым. Таким он был на заре их дней, и таким оставался долго. Слишком долго даже для эльфа. Раутиэль на портрете сидела на траве, обхватив руками одно колено, и смеялась. Ее взгляд был дерзким и задорным как у ребенка, который не привык отвечать за свои слова. Изображенные на портретах эльфы казались полной и совершенной противоположностью друг другу. Да так оно и было на самом деле. Внук Луинмира – Артанион Каль-Исиль и правнучка Раутиэли Нерданэль Малинальдэ походили на своих предков до чрезвычайности. И все чаще Нури казалось – это они сами и есть, вернувшиеся к ней. Может, потому она и не ощущала своей потери настолько полно, насколько этого требовала, казалось бы, ее любовь. Но она знала, ей еще суждено испить чашу этой скорби в полной мере. Единственному сыну Луинмира, Айрэдилю, было уже около ста лет. Он не выглядел дряхлым стариком, конечно… просто смертельно уставшим от всего пожилым человеком. И было ясно, что скоро ему окончательно надоест цепляться за жизнь. С другой стороны, зачем им такая жизнь? Постоянные вопросы, удивленные взгляды, ненужные узнавания, смена адресов и имен. В последнее время людей вообще так задавили паспортами и всевозможными удостоверениями личности, что Нури уже всерьез стала тревожиться за свое будущее. Сколько еще ей это будет сходить с рук? Мир стал похожим на огромную клетку. В нем уже нельзя спрятаться, нельзя жить свободно… В нем кончились свободные места – в обоих смыслах. Раутиэль бы сказала – «Моргот радуется». Она и хотела бы открыть правду о себе, ей была ненавистна ложь, да вот в психушку ей пока не хотелось. Да и не верилось, что весь этот ужас надолго. Или люди поймут, что сами себя загнали в угол и скоро задушат, или… Или понимать будет уже некому, людей просто не останется. Но она же не человек… Нури подняла голову и увидела свое отражение в зеркале. Она сидела на тахте, скрестив ноги и подперев подбородок кулаком. Совсем юная девушка, скорее даже девочка-подросток. Босая, одетая в черные брюки и в черную ветровку с логотипом рок-группы. Гибкое тело, худенькое личико. Странного, темно-золотистого цвета волосы. Мерцающие миндалевидные глаза серебристого оттенка. В темном зеркале она казалась необыкновенно хрупкой и беззащитной. И одинокой. Хотя одинокой она себя не считала. Ей не свойственно было бояться тишины и полумрака. Пустые комнаты не нагоняли тоску, но подпускали вплотную мысли и воспоминания. К тому же в доме были собаки, и уже одно это не позволяло ощутить одиночество в полной мере. Яхонт подошел и положил голову на край тахты, глядя на нее проницательным черным глазом. Она погладила его. Нет, сегодня ей не хотелось ни воспоминаний, ни тяжких раздумий о будущем. Она была еще полна той энергии и силы, которую получила во время концерта. Никакие тревоги и неприятности не могли потревожить этой силы. Она ощущала себя чашей, наполненной до краев сияющей животворной влагой. Наполненной настолько, что малейшее движение может эту влагу расплескать, пролить драгоценные капли, и очень важно, чтобы упали они на благодарную почву. Она закрыла глаза. И подумала о ладонях Возжигательницы, наполненных благословенной росой Тельпериона… Нури соскользнула с тахты и подошла к клавесину. Откинула крышку. Не садясь, уронила пальцы на клавиши. В студии у нее стоял вполне современный клавесин, усовершенствованный, с дополнительным нижним регистром. Он идеально подходил для того, чтобы записывать музыку с его помощью. Но здесь, дома, у нее был старинный клавесин семнадцатого века. И писала музыку она при его помощи. Впрочем, о написании чего-то определенного было еще рано говорить. Нури представила темный, беспросветный небосвод и раскрытые руки, протянутые к нему, в него… И то, что появляется, вызревает в них, еще не совсем оформившееся, еще не знающее о том, чем оно станет, но уже живое. Руки поднимаются все выше, и непереносимо яркие огни в них множатся. Еще мгновение назад их можно было попытаться сосчитать, но теперь это уже невозможно. Уже самих пальцев не видно, они словно объяты белым пламенем. Нет, не пламенем. Самое яркое пламя покажется чересчур бледным в сравнении с этим слепящим сиянием. Взмах… И тысячи огней метнулись навстречу мраку, пронзили его, слились с ним в одно целое, нерушимое и незыблемое, то, что мы теперь зовем небосводом. И там, у Куйвиэнен просыпались ее предки, среди прочих и ее дед. И они были первыми, кто увидел. И может, по наследству от них, через их память, через осанвэ и до нее дошло это видение. Сейчас свет звезд кажется слабым в сравнении со светом солнца, но тогда он, верно, поражал и ослеплял. Ведь для пробудившихся у Куйвиэнен это был первый свет. Как можно это объяснить? Первый! Нури покачала головой. Опять. Невозможно. Это не выразить, не предать. И пальцы ее напрасно терзают клавиатуру. И сознание напрасно пытается увязать друг с другом ниточки образов, придать им форму слов. Что-то абсолютно нелепое и косноязычное только и получается. … Она раскрыла руки. И россыпь звезд рванулась в вышину. Искристой песни трепетные звуки Развеяли земную тишину. Из рук твоих, трепещущих, как крылья Метнулись ввысь звенящие огни. Рассыпались сверкающею пылью, Рассеяли в ночи лучи свои. И тень, что покрывала Средиземье Вдруг встрепенулась, вдалеке узрев Над морем звезд сияющих виденье И светлой песни услыхав напев. С чаши Средиземья покрывало черное Соскользнуло Светом звездным неба зеркало просторное Затянуло Убегали тени смутные, смущенные Ускользали Кущи леса скрытые, долы, цепи горные Серебром сверкали… Если бы Маринка испытывала те же чувства, что и Нури в тот момент, она бы захлопнула крышку клавесина так, что клавиши полетели в разные стороны. Она довольно часто по подобным причинам разбивала свои гитары. Но Нури все-таки привыкла иначе выражать свои чувства. Вернее, не выражать. Она аккуратно опустила крышку и села все же на табурет. Провела ладонью по лицу. - Как убого, - прошептала она и надолго замерла, взявшись рукой за подбородок. Она выпускает два-три альбома в год, но вся сложность в том, что это не ее музыка, не ее песни. Это то, что хранит ее память, а хранит она все, что было услышано за тысячи прожитых ею лет. Сотни тысяч напевов, на сотнях языков. Впрочем, слова она часто додумывала сама. В том и был секрет такого восторга по поводу ее музыки – эта музыка была настоящей. Не реконструированные или сфантазированные мелодии язычества, средневековья, ренессанса и так далее, а именно те, что пелись и игрались тогда. И людские, и эльфийские. Вот только не всегда удавалось адекватно воспроизвести их при помощи современных инструментов, и тем более записать. Нури, где могла, собирала раритетные инструменты, музейные редкости, но их все же не хватало. Ей приходилось самой придумывать аранжировки, а в последнее время и записывать все самой – никто из людей не обладал ее слухом. Научиться обращаться с аппаратурой было, конечно, сложно, учитывая ее врожденную нелюбовь к разного рода технике. Но пришлось пройти и через это. И только одно не давало ей покоя. Как мало, как ничтожно мало среди воспроизводимых ею песен ее собственных… В репертуаре «Готики» их скоро станет чуть ли не больше, чем в ее собственном. Да. С «Готикой» ей неожиданно повезло. *** Демо этого молодого коллектива Киту подсунул один их с Яром общий знакомый. Кит признавался потом, что услышанное его сразу зацепило. Он уже был уверен, что будет работать с этой группой. Но ему захотелось сначала узнать мнение Нури. Нури хоть и работала в совершенно противоположном направлении, рок очень любила. Но немного другой. Более классический или более мелодичный. Более изысканный, так сказать. И сначала то, что она услышала, ей совершенно не понравилось. Нет, технически это было сделано великолепно. Да и в целом талантливо, но такой жесткой была эта музыка! Какая-то ужасающая смесь дэт, блэк и индастриал-метала. Нури с трудом дослушала альбом до конца. Она задумалась, что теперь скажет Крису. Что альбом неплохой? Он сразу бы догадался, что она говорит просто из вежливости. Но ведь исполнители были талантливы, она это чувствовала. Она заставила себя поставить диск еще раз. И тогда… У Нури иногда рождались мелодии и песни, которые она не могла воплотить в своей музыке. Что-то не давало. Или те инструменты, которыми она владела, не подходили, или сама музыка была не та. Последние несколько дней ее мучила одна песня. Похожая на завывание ветра в морской дали. Добро и Зло опять ведут войну. И вспышками во тьму уходят жизни. И кто ответить сможет - почему? Кто боль и смерть сумеет соизмерить? Жесткие рифы «Готики» снова оживили мелодию, которая терзала ее. Нури представила, как бы это звучало все вместе. Она видела своим внутренним взором берег моря, серый холодный песок, черные обломки скал, клочья мрака, мечущиеся в ночном небе, бледные вспышки зарниц на горизонте. И эта мелодия, звучащая, как ветер, рвущая душу. Добро и Зло опять уходят в бой. И древней битве не видать конца. А мы уходим, жертвуя собой, Воспламеняя подвигом сердца. Она видела фигуру женщины в темных, шитых серебром одеждах, с развевающимися на ветру иссиня-седыми волосами, медленно бредущую по песку. Согбенные плечи, угасший взор... Мелодия начала складываться в слова: И кто укрыть сумеет от огня Ребенка, позабыв себя спасти? И взрывом искр пространства осветя, Уйдет, чтобы, вернувшись, свет нести? Женщина шла все медленнее и на ходу словно осыпалась, ее пальцы, концы волос и края одежд превращались в песок и струились вниз. Наконец, вся она осела, уже теряя очертания человека, превратилась в мерцающее голубое пламя, которое горело все тише. Потому что ты прыгаешь сразу... Не рассуждая, как велик риск. Твое сердце подобно алмазу Чем чище, тем ярче горит. В музыке появилась новая тема. Она должна будет исполняться на рояле, – резкими пассажами нарушая общий строй композиции. Чем ярче, тем крепче, и всё же Твоей жизни короток срок. Тебе жизнь чужая дороже - Один только миг на рывок. Пламя горело все тише. Наконец, от него осталось лишь несколько ослепительно голубых искр. Женщина осыпалась пеплом, затушая их… И все? Раньше было все. Но теперь… А искры, что рассеялись во тьме Вновь вспыхнут в чьих-то пламенных сердцах И кто-то вызов бросит вновь судьбе, Ради чужого горя свой оставив страх. Тугие звуки гитар ударили подобно волнам, разбивающимся о скалы. Мелодия зазвучала иначе – гордо и уверенно. Последняя прозрачная искра на куче пепла помедлила секунду и вдруг сверкнула алым… И сделав выбор правильный не зря Между своею жизнью и чужой Уходим, дивной птице жизнь даря И возвращаемся, вступая в спор с судьбой. Пепел взорвался снопом ало-золотого огня, из которого выступила та же женщина, но… Другая. Ее одежды были теперь из шитого золотом алого шелка, рыжие волосы пламенели на ветру. Лицо было суровым и прекрасным. Болью из сердца рождаясь, В пепел сгорая в огне, Подвигом в жизнь возвращаясь - Феникс имя тебе! Нури поняла, что эта песня может существовать именно в таком виде и никак иначе ее не сотворишь. Но сама она подобную музыку играть не умела. Значит, надо… Решение было очень простым – надо записать эту песню вместе с «Готикой». Только с ними. Но сначала Нури даже испугалась подобной дерзкой мысли. Она хоть и слушала охотно рок-музыку, но у нее никогда и мысли не возникало создать что-нибудь в таком стиле. Но почему бы и нет? Все когда-то бывает в первый раз! Почему бы ей не предложить Крису выпустить альбом этой молодой и, очевидно, перспективной группы? И она бы записала с ними одну эту песню, и она бы вышла на их альбоме. Кажется, это хороший рекламный ход, или как это там у них называется. Участие такой известной певицы, как она, должно привлечь к ним внимание, так что они наверняка согласятся... Дальнейшие события показали, что Нури слишком привыкла смотреть на все глазами Кита. А тот, в свою очередь, считал, что любая группа, должна почитать за великую честь, когда такой известный человек как он, обратит на них свое внимание. Должны сразу же и не рассуждая, соглашаться на любое его предложение и делать все, что бы он ни повелел. Однако Ярослав оказался не таков. Он сразу же выдвинул ряд условий. Причем настолько жестких, что Кит даже растерялся поначалу от подобного нахальства. Никто из начинающих музыкантов не смел вести себя с ним столь дерзко. Однако просто послать Ярослава с его амбициями куда подальше он не мог. Во-первых, Нури очень убедительно за них ходатайствовала. Во-вторых, у самого Кита было исключительное чутье на талант. Уже предлагая Нури прослушать запись, он был уверен, что станет работать с этой группой. В будущем проблемы между Китом и Ярославом возникали постоянно. Ярослав не терпел ни малейшего вмешательства в дела группы. Отказывался менять названия, производить какие-либо замены в составе или репертуаре, переводить отдельные песни на английский язык. Гастрольный тур мог начинаться только в Польше и нигде еще… и прочие капризы, по словам Кита. Но Нури чувствовала – именно за эти «капризы» Кит Ярослава и уважает. Яр был принципиальным человеком, из него нельзя было вылепить, то, что захочется. После многих лет работы с юнцами, думающими только о быстрой славе и не имеющих ни убеждений, ни гордости, Кит, наконец, встретил человека, который собирался стать по-настоящему великим. С его помощью или без - не важно. Яр еще при первой встрече заявил: «Уж если вы нами заинтересовались, мистер Ллойд, то остальные и подавно заинтересуется. И запомните – не вы нам нужны, а мы вам». - Нет, ты представляешь, какой нахал! – возмущался Кит в разговоре с Нури, но она видела, что он Ярославом просто любуется. Кстати, тот поначалу наотрез отказался записывать что-либо с Нури. - Она не сможет петь так, как мы играем. Да и мы под ее стиль подстраиваться не собираемся. Однако личное знакомство с Нури несколько изменило его точку зрения. Они сразу понравились друг другу. Нури никогда не была влюблена, но иногда встречала людей, в которых, как она чувствовала, могла бы влюбиться. Ярослав был одним из таких. В результате Нури записала с «Готикой» не только «Феникса», но и весь их первый альбом. Дело в том, что все их песни исполнялись дуэтом. Пел сам Ярослав и приглашенная певица с оперным вокалом, но Яра она чем-то не устраивала. Послушав, как Нури поет «Феникса» он предложил это ей. Без особой надежды, что она согласится. Над следующим альбомом они работали вместе. Нури писала к нему тексты, у самого Ярослава это получалось не так, чтобы очень, а других поэтов в «Готике» просто не было. Впрочем, Ярослав оказался достаточно самокритичным на этот счет. К тому же, некоторые из написанных им текстов Нури петь ни за что бы не согласилась, и ему приходилось это делать самому. Нури написала тексты и для третьего альбома, она согласилась бы работать и над четвертым, но у "Готики" была уже новая вокалистка. Та самая Иза Глензден, с которой вечно что-нибудь случалось. И тогда Нури снова принимала участие в их концертах. Абсолютно все, включая Криса и Яра, были уверены, что она делает им большое одолжение. И никто не подозревал, какое это для нее огромное счастье, выходить на сцену вместе с «Готикой». Как ей нравятся эти концерты. В одном из интервью в ответ на вопрос, как она может петь такую жесткую музыку, она долго и путано объясняла, что ей просто необходима разрядка. Якобы во время повседневной жизни в ней скапливается много негативных эмоций. Все хорошее, светлое, красивое она вкладывает в свою собственную музыку. А всю ярость, агрессию, неудовлетворенность миром она выплескивает на концертах «Готики». Словно избавляется от темной энергии. Журналисты охотно глотали этот бред, а Нури испытывала отвращение к себе самой за подобную ложь. Никакая темная энергия, никакая агрессия не могли коснуться ее души. Она давно научилась противостоять этому. А если она где-то и находила еще прекрасное и чистое, так это на концертах «Готики». Она была лишена возможности выступать со своей собственной музыкой. Та была слишком сложна и требовала большого количества музыкантов. А так как ни один музыкант не мог играть подобно ей, воспроизвести ее музыку вживую представлялось мало возможным. Впрочем, она особо не сетовала. Вот леди Эйтне или Enya тоже никогда не выступает с концертами. Чем больше Нури слушала ее музыку, тем больше убеждалась, что имеет дело с соплеменницей, пусть и очень отдаленной. Наверно, и люди как-то ощущали это, иначе, почему среди сотен исполнителей этого жанра они выбирали именно Эйтне? Нури могла бы с ходу назвать десятки коллективов и исполнителей, которые были не менее интересны, и даже, возможно, больше ей нравились… но они были человеческими. И этим все объяснялось. Ее родители, братья и сестры, любые родственники и далекие предки могли не быть такими как она. Старшая Кровь может дремать многие поколения, а потом вдруг пробудиться в одном лишь из членов семьи. Эльфийская генетика – материя тонкая, и, увы, совершенно не исследованная. Нури решительно встала со стула. Выключила проигрыватель. Еще раз в полной мере вызвала в душе воспоминания о сегодняшнем вечере. Не те, темные и тревожные, а настоящие, сияющие воспоминания о концерте. Живое пламя, бьющееся волнами у ее ног, переполнявшее ее… нет, ничего путного сегодня она уже не придумает. Но, по крайней мере, это воспоминание поможет ей в очередной раз восславить ту, кто дает, посылает ей иногда тот волшебный свет, что зовется вдохновением. И не только ей одной. Пальцы ее вновь опустились на клавиши, и те откликнулись стройными и горделивыми аккордами. Молитва – не мольба. В мольбе ты склоняешься перед неведомой силой. В молитве – возвышаешься до нее. Нури запела: Неба чаша так темна, А звезды так светлы И песня ветра так нежна, И так лучисты сны И золотом всходит солнце, Сияет весна долин, Весь мир до края заполнен Дыханием Твоим Ты в каждой росинке светлой И в блеске горных вершин, Ты в сердце приходишь с ветром, Тебе внемлим Ты звезды сыплешь в небо Из щедрой горсти, И каждая чистая песня К Тебе летит О, Светлая Королева! Надежда усталых душ Ты даришь, блистая, лето Средь зимних стуж Я к вечной твоей короне Стремлюсь всегда Есть где-то в твоей ладони Моя звезда! И не повергнуть хаосу вовеки Власть красоты И жить стоит, и верить, Когда есть Ты!