Стейгвиласу девять, и Талия прямым текстом говорит брату, что если он еще раз подойдет к мальчику в облике волка - от чертовой Альфы ничего невозможно скрыть - то она отправит Питера в такое место, что нью-йоркские родственники покажутся по-настоящему райской перспективой.
Питер упрямо хмурится, исподлобья глядя на сестру, не без труда сдерживает пренебрежительно-недовольное рычание и кивает. Жаль лишать мальчика общества зверя, к которому он привык, жаль лишать себя возможности без опаски прижаться к ребенку, лизнуть шею, надышаться запахом, но Талия не шутит, Питер прекрасно видит знакомый стальной отблеск в её глазах. В чём-то она, конечно, права, но Питеру от этого ничуть не легче.
От Клаудии Стилински больше не пахнет цветочными духами, Питер знает об этом, хотя не видел женщину уже больше, чем полгода. Стейгвилас больше не пахнет её цветочными духами, теперь он приносит на своей коже стойкий запах больницы и смерти, тяжелого, безнадежного недуга, отчаяния и страха.
Стей всё чаще молчит, но, что Питера радует, хотя бы не пытается отгородиться от него, по-прежнему приходит к озеру или просто бродит по лесу, никогда не спрашивая, как Питер его находит, но в основном молчит.
Питер иногда ловит себя на мысли, что прошло уже два года с тех пор, как он увидел в лесу заблудившегося маленького мальчика, и с тех пор он только еще больше запутался в происходящем. Сестра смотрела с сочувствующим пониманием, от этого становилось противно на душе, мерзко, будто угодил в ловушку, о которой знали все, кроме тебя.
С другой стороны, без Стея совсем плохо. Мальчику достаточно просто сесть рядом с молодым мужчиной, прижаться щекой к плечу и молча замереть, чтобы Питер успокоился. Забыл обо всем, что его беспокоит, точнее, не забыл, а отодвинул на второй план.
- Как в школе? - Питер наклоняет голову, чтобы заглянуть в усталые потемневшие глаза.
Стей коротко морщится, показывая, что не хочет об этом говорить.
- Мама не поправится, - бесцветно сообщает Стейгвилас, подтягивая колени к груди.
Питер не спрашивает, откуда мальчик узнал или как понял, Стей был не по годам смышленым, догадливым и наблюдательным ребенком. Ну и любопытным.
В любом случае, он очень хорошо понимал - теперь уже - что происходит. Что мама навряд ли когда-нибудь снова улыбнется так, как она улыбалась, когда учила сына печь рассыпчатое яблочное печенье, навряд ли мама вообще его узнает, когда увидит снова. Питер как-то приходил в больницу, когда помощник шерифа с сыном навещали Клаудию. Что происходило в палате Питер, конечно, не видел, но слышал прекрасно - если мужа Клаудия еще узнавала, то сына не только не могла вспомнить, но и боялась его, шепча что-то бессвязное и, судя по увещеваниям Джона, пытаясь спрятаться за мужа.
Вот этого мальчик понять не мог, и чувство вины - он и сам не знал за что, росло с каждым днем, с каждым визитом в больницу, с каждым взглядом на побледневшего, осунувшегося отца.
- Не сдавайся, - Питер мягким, привычным движением ерошит каштановые пряди на макушке.
- Папа же сдался, - Стейгвилас пожимает плечами, поднимая взгляд на замершего Питера.
Оборотень тихо вздыхает, не зная, что на это ответить. От помощника шерифа несло такой концентрированной болью и отчаяньем, что волку хотелось унести ноги как можно дальше от этого человека.
- Помнишь, ты мне рассказывал про волка? - внезапно уточняет мальчишка, совсем по-детски надувая губы. Питер кивает, и, когда Стей тянется к нему, ближе, откидывается спиной на дерево, под которым они вдвоем сидят уже в сотый, наверное раз, и позволяет мальчику забраться к нему на колени, обвивая руками шею.
- Так что ты хотел сказать про волка? - мягко уточняет Питер, когда Стей затихает, устроившись в кольце его рук.
- Ты говорил, что волки появляются у хороших и правильных людей, - медленно, хмурясь, проговаривает Стей.
Питер осторожно кивает, вспоминая, что использовал именно эти слова и смутно подозревая, что они сейчас выйдут ему боком.
- Я больше его не видел… давно уже. Значит… значит, я сделал что-то не так? Я… я в чем-то виноват? Это из-за того, что с мамой? - мальчик шепчет быстрее и отчаяннее, а Питеру хочется завыть от тоски и страшной безысходности.
- Нет, Стей… - Питер прижимается лбом к виску мальчика, осторожно, но крепко обнимая его за плечи. - Нет, ты ни в чем не виноват, малыш.
Стейгвилас упрямо качает головой. Питер видит, как у мальчишки дрожат губы, но Стей сдерживается, не позволяет себе заплакать.
С Питером он никогда себе этого не позволяет.
- Но… получается ведь так?.. - Стей отчаянно смотрит на Питера.
- Я мог ошибиться, Стей... Это же сказки…
- Но волк-то настоящий, - рассудительно возражает Стей, качая головой.
По его хмуро сдвинутым к переносице бровям, обозначающим принятие окончательного решения, Питер понимает, что выбора у него просто нет.
И в следующий раз, когда Стей приходит в лес - еще более бледный, чем обычно, с надеждой оглядывающийся по сторонам, ему навстречу из чащи выходит волк. Подается тяжелой головой под детскую ладонь, радостно метет хвостом, когда мальчик улыбается, лижет ладони, запястья, щеки, когда Стей садится на землю.
Замирает, горько, тихо заскулив, когда ребенок обвивает его шею обеими руками, зарывшись лицом в густой серый мех.
Стей плачет долго, отчаянно и безнадежно, цепляется пальцами за жесткую шерсть, в конце концов затихая, бессильно оседая на землю.
- Спасибо, - шепчет Стей в подрагивающее волчье ухо. - Спасибо, что пришел…
Волк слизывает солено-горькую влагу с детских щек и шеи, шутливо рычит, снова и снова подаваясь под детские руки, выпрашивая ласку и стараясь развеселить мальчика.
Стей начинает улыбаться через какое-то время. Тискает волка, забирается к нему на спину - оборотень благодарит природу за то, что сверхсила есть не только у человеческой ипостаси, потому что мальчишка тяжеловат для волчьего позвоночника. Смеется, поглаживая обеими ладонями узкую волчью морду, сжимая слишком сильно - Питеру не нравится, но он терпит, только порыкивает иногда, стараясь придать волчьей морде недовольное выражение.
Стейгвилас осторожно, даже почти нежно целует мокрый волчий нос, и все недовольство истирается, будто его и не было никогда.
Зато беспокойству некуда деться - Питер чувствует запах Талии. Она далеко и подходить не собирается - в любом случае, не захочет пугать ребенка, но легче от этого не становится. Получается только забыть об этом на время, до тех пор, пока Стей не погладит его между ушей, виновато бормоча:
- Прости, но мне надо домой… Папа будет волноваться, если я не приду вовремя…
Питер не только согласно кивает, но еще и урчит, чтобы у мальчика не оставалось сомнений.
- Ты придешь еще? - Стей опускается на корточки, заглядывая в тёмные волчьи глаза. - Ух ты…
Питер понимает, что упустил контроль, слишком отвлекся на вопрос мальчика, и радужку залило взволнованное золотистое свечение.
- Ты точно волшебный, - бормочет Стейгвилас, еще раз прикасаясь губами к холодному волчьему носу. - Я обещаю хорошо себя вести, приходи, пожалуйста…
Волк тихо скулит в ответ, но мальчишка не замечает, уже садясь на оставленный у дороги велосипед.
- И передавай привет Питеру, волк.
***
- Это вопрос безопасности, Питер, - Талия поджимает губы, прохаживаясь по кабинету.
Питер чувствует себя так, словно сидит на электрическом стуле перед казнью, да еще и палач, вместо того, чтобы просто сделать свою работу, вздумал читать ему лекции о морали.
- Ты не можешь так поступать со стаей. Не можешь быть таким безответственным, Питер, - Талия скрещивает руки на груди, останавливаясь напротив брата.
- Твой сын трахает шлюху из охотничьего клана, - холодным, спокойным тоном выкладывает Питер последний свой козырь. - А мне ты запрещаешь… что? Помочь ребенку, который вот-вот потеряет мать?
Талия не меняется в лице, но Питер слишком хорошо изучил свою сестру, чтобы понять - не знала.
Странно.
- Я разберусь с Дереком, - Талия на мгновение прищуривается. - И то, что делаешь ты, Питер, когда-нибудь ударит по всем нам. В первую очередь - по тебе самому. Ты не можешь сказать девятилетнему мальчику, кто ты, и ты не можешь поручиться, что он будет молчать. Пока что это еще будет похоже на фантазии, тем более, что мальчик сейчас в.. трудном положении…
- Талия… - Питер неверяще смотрит на сестру. Он никогда не питал иллюзий на свой счет - он хорошим человеком не был. Но Талия, определенно, была. И тем ужаснее происходящее.
- Я должна заботиться о стае, братишка, - внезапно мягко произносит альфа. - Стейгвилас забудет обо всём этом, а ты - переживешь.
- Талия… - все привычное красноречие испаряется, будто его никогда и не было. Сердце колотится где-то в глотке, от этого тошно и жутко.
- Ему девять, Питер, - альфа качает головой, поглаживая младшего брата по щеке. - Это всё не имеет никакого смысла. Просто забудь. Ты же не веришь в девчачьи сказки.
Сердце сжимается в тугой, пульсирующий комок, спазм разливается болью под ребрами, страхом - в кои-то веки не за себя, не за свою драгоценную шкуру.
Волк даже пропускает мысль о том, что теперь для него есть что-то более важное, чем он сам.
- Она все равно не протянет долго, - Питер торопится и ему глубоко наплевать, как звучит то, что он произносит. - Талия, сестренка, я обещаю, что уеду… Через год, давай через год. Она не протянет год, я чую…
Альфа с изумлением смотрит на брата.
- Какая разница - девять или десять лет. Пускай рассказывает истории о волке с золотыми глазами, во-первых, ему никто не поверит, во-вторых, никто не обратит внимания… Я просто помогу ему пережить это, Талия…
Питер замолкает, понимая, что определенно сморозил что-то не то.
- Ты показывал ему глаза? - глухо, по-настоящему зло уточняет альфа.
Питер не без труда перебарывает инстинктивное желание то ли забиться под стол, то ли перегрызть глотку угрожающей волчице.
- Талия, он просто ребенок…
- А Ардженты - это просто Ардженты, - у женщины чуть подрагивает верхняя губа и удлинняются клыки. Радужка залита кровавым светом, выдавая её злость, переходящую в ярость.
- А твой сынок просто ебёт Кейт Арджент, - выплевывает Питер. - А я, конечно, самый виноватый.
***
В Нью-Йорк они уезжают вместе с Дереком на следующий же день.
