*
Рука Хеймитча с глухим грохотом опустилась на стол. Койн и Плутарх от такого поначалу слегка опешили и только через несколько секунд женщина, взяв себя в руки, возмущенным, но тихим голосом отозвалась: — Что ты себе позволяешь, Хеймитч? Ментор Голодных Игр (бывший ментор) сощурился и таким же спокойным голосом ответил: — Не пора ли подумать о том, что вы так упрямо откладываете на потом, госпожа Президент? — Мы еще успеем поговорить о ней, Хеймитч. Но не сейчас. Мужчина побагровел от злости. Он слишком долго ждал прежде. И он не выносил пустых обещаний, поэтому взорвался: — Не сейчас? А когда?! Когда она будет мертва?! Или вы все хороши только в подготовке к нападению, а не спасению?! — Ты разговариваешь с президентом дистрикта, который принял тебя, — осторожно вступил Плутарх. Но по его лицу было видно, что в чем-то он поддерживает Эбернетти. — Вы мне обещали. Вы двое, — еле сдерживаясь, не отступал Хеймитч. — И мы выполним то, что обещали. Но ты, в свою очередь, пообещал выполнять приказы... — пыталась примириться Альма, не выводя разговор на уровень бескомпромиссного конфликта. — Вы не понимаете, — прикрыв глаза, тихо возразил ментор. — Они убьют ее. Они выжмут из нее все соки, а потом просто пристрелят, или забьют до смерти, или утопят, или... На секунду Хеймитч замолчал, потому что в голове стали возникать картины того, как пытают Эффи, он даже мельком увидел ее, наполненные ужасом, глаза. Он не помнил их цвета, потому что оттенки смешались, оттенки глаз Тринкет, Китнисс, Пита, всех тех трибутов, погибших на предыдущих Играх. И голоса... Они преследовали его каждую ночь вот уже столько лет, за исключением тех, что отравлены алкоголем. — Они могут сделать с ней что угодно... — пересилив видения, столь реальные и живые, выдавил Хеймитч. — Поэтому я так прошу вас подумать об этом сейчас, а не тогда, когда спасать Эффи будет бесполезно. Койн посмотрела на Эбернетти долгим взглядом и почему-то не смогла удержаться от вопроса: — Чем же она так тебя зацепила? Мужчина повернулся к ним спиной и сжал кулаки. — Она не виновна, — проговорил фразу ментор и его голос дрогнул. Он помедлил мгновение и стремительно вышел из зала совещаний.*
В коридоре возле своей комнаты он облокотился о стену и зажмурился. Боль адскими силками обхватила его голову. Он попытается уснуть, но сегодня это вряд ли. «Я тебе говорю, звучит очень реалистично!», прозвучал знакомый голос. По направлению к Хэймитчу шагали два брата. Это были близнецы Оруэлы. Ментор знал их давно, их младшая сестра Йоанна, участвовала в 70-х Голодных Играх. Малышке свернули шею. Для братьев это был удар, и они предпочитали скрывать боль за хулиганством и бесконечными шутками. Порой очень жестокими. К ментору своего дистрикта они относились с уважением и всеми фибрами души ненавидели Капитолий. — Эй, Эбернетти, ты в порядке? — это был Тэнли. Отличить его от Калеба можно было по шраму у виска, разделявшему бровь на две части. — Да. Просто башка раскалывается. — А мы тут знаешь, что достали? — начал хвастаться Тэнли и достал миниатюрный проигрыватель, который умещался в ладони. — Даже не представляю, — буркнул Хеймитч, массируя виски. — А ты просто послушай. Щелчок кнопки. Сначала была тишина. Эбернетти закатил глаза. «Что необычного в тишине?» А потом он услышал... Медленное постукивание, как бывает в самом начале, а потом ритм сбивается и становится быстрее. Мурашки укрывают руки, и плечи, и спину. Зрачки медленно расширяются. Это дождь. Это запись звуков дождя. Даже головная боль перестает пульсировать и немного утихает, чтобы ушам было легче все расслышать. — Где вы это взяли? — почти шепотом спрашивает ментор и удивленно таращится на Оруэлов. — Попросили знакомого из отдела по техническим вопросам записать, — улыбается довольный Калеб. — Хочешь, дадим тебе на этот вечер? — добродушно предлагает Тэнли. Хеймитч берет проигрыватель, пожав плечами: — Спасибо, ребята. — Вернешь, как послушаешь. Близнецы убегают по делам, а Эбернетти стоит, как вкопанный, и не знает, что с ним происходит. Уже у себя он заваливается на кровать и кладет металлическую коробку возле уха. С первыми звуками капель мужчина расслабляется и отчего-то вспоминает один вечер. Он пообещал себе никогда не позволять никому пробивать его защиту. Под действием алкоголя мир приобретал другие краски. Сохранять безразличие и цинизм было легче. Поэтому и пил. А еще потому, что так легче отключить разум и проспать ночь без кошмаров. Снотворное лишь загоняет тебя глубже в лабиринт снов, и вырваться оттуда сложнее. А вот виски... Коньяк... Настойки и поило Сэй. Все это било по затылку, словно тебя оглушили палкой. Но кое-кому удалось до него достучаться. И абсурд заключался в том, что таких людей было целых трое. Раньше Китнисс и Пита это сделала Эффи. Это было не в его манере: заботиться о ком-нибудь. Но он хорошо помнит тот день, когда его осенило мыслью — он уязвим. Снова. Судьба дала ему пинок под зад. Она просто позвонила в дверь его съемной квартиры в Капитолии. Это было накануне грандиозного ужина окончания 69-х Голодных Игр. За день Эффи побывала на пяти встречах, в абсолютно противоположных местах города. Было мокро. Лило, как из ведра. Она промокла до нитки. Молния вспыхивала над городом каждые несколько минут, от чего Эффи становилось не по себе. Мужчина, который должен был ее забрать и отвезти домой, задерживался. Вокруг были только бары и рестораны, из одного женщина только что вышла, завершив деловую встречу. В бары Тринкет принципиально — ни ногой, она ведь приличная. В ресторан тоже не зайти — придется что-нибудь заказывать и платить. А Капитолий — не тот город, где тебя пожалеют, просто так никто не даст посидеть за столиком. Эффи фыркнула. Это не в ее правилах. Нужно подумать еще. В этом районе она никого не знала... Точнее знала, но вряд ли он мог ей помочь. А помочь он мог, просто женщина не собиралась обращаться к нему за помощью. Какое-то время. Ноги болели так, что Тринкет готова была сбросить эти чертовы туфли и стоять босой. Они были из новой коллекции, не разношенные прежде, но ведь идеально подходили к платью... Еще немного постояв под всепоглощающим дождем и дернувшись от вспышки молнии, куратор Дистрикта-12 собрала гордость в кулак и засунула ее куда поглубже и подальше. Когда он открыл, она просто рухнула ему в руки. Он снял ее парик нежно-сиреневого цвета, стянул с ее плеч чудаковатую накидку, перья которой выглядели безобразно из-за того, что намокли, и помог Эффи сбросить туфли в коридоре. В гостиной он укутал женщину в белые простыни, чтобы те впитали влагу ее платья, и уложил на диван. Тогда-то он и понял. Он попался, как последний дурак. Он понял все. Уязвимость — не признак слабости. Это верный признак того, что в тебе еще осталось что-то человеческое. А больше всего на свете Хеймитч хотел оставаться человеком. И многое он хотел бы разделить именно с ней — женщиной, спящей на его диване. А еще он очень хотел дождаться, пока она проснется и перестанет быть беспомощной. Потому что еще немного, и он точно сдастся ее рукам, опустив оружие.