Гонки Красной Смерти: Король дорог

      — Тц! Разберемся, — профырчал сам себе Ночная Фурия.       Иккинг прекрасно расслышал это бурчание и тут же ощутил, как потяжелело в груди его сердце: «Только не её! Только не Астрид!»       «Динь-дон!» — продолжал раздражающе трезвонить домофон по всему дому, от чего Фурия неприятно зашипел, но звук у аппарата отключать не стал. Выйдя из коридора так, чтобы видеть и Иккинга и экран домофона, гонщик достал из кармана складной нож и, крутанув его в руке, ловко раскрыл лезвие.       «Динь-дон!»       — П-п-п-пожалуйста, не н-на-надо, — взмолился Иккинг, заикаясь на каждом слове от переживания. Он не знал, что именно Фурия собирается сделать с Астрид. Зачем гонщику нож?! Иккинг в гробу лежать будет, но не простит себе, если девушка пострадает из-за него.       «Динь-дон!»       Ночная Фурия, прислонившись спиной к косяку двери, иронично вскинул бровь в ответ на мольбы Иккинга и, достав из другого кармана черную с синими переливами железную коробочку, которая по форме и размеру была как пачка сигарет, легко открыл крышку, большим пальцем сдвинув защелку. Это действительно оказался футляр для сигарет, из которой гонщик достал одну сигару и засунул себе в рот. Но на этом манипуляции с сигаретницей не закончились – Ночная Фурия применил на ней нож. «Щелк-пум!» Поддев что-то внутри футляра кончиком ножа, Фурия открыл, скорее всего, потайной отдел, который был явно не предусмотрен в такого вида сигаретницах и который нельзя было вскрыть без посторонних острых предметов. Оставшиеся сигареты из футляра не выпали только потому, что каждая была закреплена по отдельности.       Иккинг, стараясь унять панику в своем сердце, внимательно следил за тем, как Фурия складывает нож, предварительно, бессловесно махнув лезвием в его сторону, мол, молчи об этом, и прячет обратно в куртку, а затем извлекает из потайного отдела… всего одну… травинку? Это реально было похоже на скошенную траву с чьего-то газона. Фурия засовывает эту маленькую «травинку с газона» внутрь сигареты, спрятав ее среди простого табака¹.       «Травка наркотическая, что ли?» — задался вопросом Иккинг, сразу же придя к выводу, что, скорее всего, да. Прятать в одном футляре незаконную травку и обычные сигареты, которые хоть и у большинства вызывают негативное отношение, но не запрещены, чтобы последние отвлекали на себя внимание. Это вообще действенно? Возможно.       «Динь-дон-пик!» — прервался звон домофона. Судя по писку в конце, домофон отключился, решив, что кто-то его включил и оставил звенеть впустую.       — Настырная бабень, — нажав на кнопку домофона, охарактеризовал Астрид Фурия, захлопнув сигаретницу.       Иккинг вздрогнул от этого щелчка, который немного привел в чувство. Смутно, но парень начал понимать, что Ночная Фурия пока не собирается делать что-то ужасное с Астрид. А судя по тому, что гонщик нажал на какую-то кнопку и теперь неотрывно смотрит на домофон, значит, скорее всего, он просто наблюдает за ней. Что она там делает? Почему не уходит?       — Тц! – раздраженно цыкнул Ночная Фурия сквозь зубы, которыми прикусил фильтр от незажженной сигары, и достал из своей куртки телефон Иккинга, который беззвучно мерцал.       «Астрид звонит мне!» — понял Иккинг, вспомнив, что еще в школе поставил звонки на беззвучный режим. Сколько раз Астрид ему звонила за это время? А звонила ли вообще? Фурия, который сейчас владел телефоном Иккинга, промолчал про сами звонки? Не считает их чем-то важным? Но заинтересовался другим.       — «Астрид»? — вытащив изо рта сигару, прочитал на телефоне Ночная Фурия. – Это настоящее ее имя?       Иккинг в ответ одновременно кивнул, мотнул головой, от чего сделал круговое движение, и пожал плечами, а затем, оценив все свои жесты, икнул, мол: «Да. Нет. Не знаю. Я-олух!»       — Погоняло, — из чего-то сделал вывод Фурия и, вернув взгляд обратно на экран домофона, довольно фыркнул. — Твоя девочка ушла, — сообщил он, отключая экран домофона и для чего-то взяв кружку с недопитым чаем, в которой была чайная ложка и которую Иккинг утром в спешке оставил на тумбе в коридоре.       Сотовый телефон перестал мерцать. Значит, Астрид больше не звонит. И Иккинг этому был очень рад.       Ночная Фурия, прихрамывая уже гораздо меньше, вернулся обратно в понравившееся ему кресло и, закинув ногу на ногу, положил телефон Иккинга на кофейный столик, а взамен взял пистолет-зажигалку. Кружку, кстати, он тоже пристроил на кофейном столике. Иккинг почему-то не смел подать голоса, пока гонщик, на руки которого были надеты дорогие, тонкие, кожаные, черные перчатки, элегантно закуривает сигарету.       Фурия, отложив на кофейный столик зажигалку, глубоко затягивается, а затем выдыхает так блаженно, словно не глотнул едкого дыму, а чистый горный воздух. Пепел же стряхнул в кружку Иккинга. Затем снял с левой руки перчатку и засунул в карман куртки, где у него, кажись, лежало все на свете.       — Ты не тронул её? — не веря, что пока все обошлось, спросил Иккинг, даже не думая делать замечание незваному гостю по поводу курения в доме. Может, курение для Фурии – это способ успокоиться, ибо он явно должен был хотя бы немного запаниковать, что кто-то неожиданно явился и звонит в домофон. Лучше пусть Ночная Фурия будет спокоен.       — Смысл ее трогать? Доска-фанера, — без намека на смешок, ответил Фурия, делая ещё одну затяжку.       Иккинг, который сидел на полу со связанными руками в собственной гостиной, был, на удивление всей этой непростой ситуации, солидарен с Ночной Фурией. Не по поводу «доски», конечно же. Ранее из-за паники до Иккинга плохо доходило, что окажись Астрид здесь, не дай Боже, мертвая или живая, то это непременно повлекло бы за собой десятки проблем. Да даже если бы Фурия развязал Иккинга перед тем, как впустить в дом девушку, тот все равно не смог бы говорить нормально. Они бы не смогли сыграть лучших друзей по переписке в данный момент. Иккинг не видел себя со стороны, но однозначно был уверен, что все тревоги, страхи отпечатались у него на лице, и он с ними не совладает. Не сейчас точно. Астрид, как правильно заметил Фурия, настырная: она бы не ушла, пока не вынюхала, что здесь не так, даже если бы Иккинг представил Ночную Фурию, как своего друга по имени… «Каким именем Фурия представился?» — начисто запамятовал Иккинг, так как имел привычку даже не в стрессовых ситуациях забывать имена новых знакомых.       — Потом сам придумаешь, что ей сказать, чтобы ни себя, ни меня не подставить, — Фурия говорил чуть спокойнее, чем до этого. Видимо, трава, что была в сигарете, действовала достаточно быстро.       — Хорошо, — вынужден был согласиться Иккинг, и яро сморщился, так как едкий запах сигаретного дыма дошел до него только сейчас. Если честно, парень ничего не имел против людей, которые курят, но он был против тех курящих, которые нагло курят, где попало, не волнуясь, что рядом находятся те, кто запах курева, как собственно он сам, не переносят.       — Можешь курить в окно, пожалуйста? — глухо и скромно попросил Иккинг и сам себе удивился, что из-за раздражения смог сказать эту фразу без запинаний.       На эту просьбу Фурия отреагировал вполне нормально – выкинул остаток сигареты в кружку Иккинга с недопитым чаем и помешал получившуюся смесь ложечкой. Ночная Фурия с нездоровым интересом мешал испорченный чай ложкой, которую держал в правой руке, что была все еще в перчатке. От этих помешиваний получался не менее противный звон, чем ранее от домофона, но гонщику, кажись, было плевать. И вдруг резко Фурия прекращает это дело, отпустив ложку, от чего та, повинуясь созданным потокам воды в кружке, сама несколько раз крутанулась.       — Так ты согласен сотрудничать, — не спрашивал, а утверждал Фурия. – Пока я здесь, тебе ничего не угрожает. Кроме меня.       — Я… Я, конечно, не уверен, но поговорю с отцом, чтобы ты остался. — Иккинг все так же был не уверен в том, что жизнь с преступником под одной крышей является спасением, но что будет, если Фурия уйдет? Оставит ли гонщик на этот раз свидетеля в живых? У него, Иккинга, разве есть выбор? — А гарантия, что никто из моих родных и близких не пострадает? — спросил он совсем другое.       — Если только ты их в интимные подробности нашей «дружбы по переписке» не приплетешь. Мне, как и тебе, не хочется иметь дело с трупами твоих родственничков и знакомых. Могу сказать тебе то, что только я, — Фурия указал на себя, — являюсь гарантией того, что тебя и, следовательно, твоих близких ГКС не тронет.       — Почему ты? — Иккингу хотелось задать множество других вопросов, хотя ранее Фурия и сказал, что на них не ответит, если они ему не по нраву. — Для чего все это? Что ты будешь делать? Почему я? Следить за мной будешь? Или за моим отцом? За ним? Это было бы…       — Что я говорил по поводу вопросов? — прервав его невнятное лепетание, напомнил Фурия, вложив в свой голос нотки недовольства. — Прими, что я сам мало что знаю. И мы просто живем теперь вместе. — задумчиво нахмурившись, гонщик как-то несерьезно, слегка покрутил в воздухе указательным пальцем, направив его в сторону своей головы, словно отматывая что-то в памяти, а затем с полной серьезностью потребовал ответ: — Кто твой отец?       — Стоик Обширный же? — Иккинг почему-то был очень удивлен данному вопросу, поэтому ответил тоже вопросом, словно сам не знал верного ответа. Он-то думал, что Ночная Фурия осведомлен, кто его, Иккинга, отец. Да даже в голове уже одна из теорий складывалась, что гонщика сюда прислали для того, чтобы он через сынишку начальника полиции шпионил. Однако Ночная Фурия, судя по тому, что он напряженно замер, шокировано и недоверчиво глядя на сидящего на полу, связанного Иккинга, реально ничего об этом не знал.       — В натуре? – Фурия, скорее всего, ожидал услышать, что Иккинг пошутил, поэтому все его внимание было приковано к лицу парня, чтобы моментально подметить даже мельчайшую мимику лжи.       — Д-да, — не видел смысла скрывать правду Иккинг. — Я думал, что из-за него ты здесь и…       Запрокинув голову на спинку кресла, Фурия неестественно, лающе засмеялся, отчего Иккинг тут же прекратил болтать и, в попытке отползти назад, вжался спиной в диван. Это было жутко, но смех, к счастью, был не долгий.       — Мало я скурил травы, — усмехаясь, проговорил Фурия, потирая глаза рукой, а затем сел нормально и начал воспроизводить тот же самый ритуал с курением, что и в первый раз со всеми этими складными ножиками, сигаретницами, скрытыми в ней травинками и пистолетами-зажигалками, приговаривая: – Суки. Специально никто даже не намекнул на полицию. Знали, что я точно откажусь. Стоик Обширный. Это все объясняет.       Ночная Фурия, замолчав, сделал первую затяжку с новой сигаретой.       А в это время Иккинг пытался правильно понять только что прозвучавшее от него ворчание. «Знали, что я точно откажусь»? ГКС можно отказать? Однако Иккинг все же считает, что у этой организации система «приказывают – исполняй беспрекословно». Возможно, Ночная Фурия заслужил себе там достаточно высокий ранг, чтобы отказываться от какого-либо задания без последствий. Такое же возможно в теории? И почему Ночной Фурии, который является преступником, никто не сказал, что он сам себя «пропишет» в доме, в котором живет начальник полиции?       — Забудь, что я там ворчал. Не думай об этом, — выдохнув приличную струю дыма, приказал Фурия, словно знал, какую именно информацию только что смаковал мозг Иккинга.       Иккинг, если честно, тут же попытался думать о другом, но ничего не вышло. Зато он обратил внимание, что его руки, которые были закреплены за спиной, затекли очень сильно. Одну из них больно кололо, черт знает, сколько времени.       — Я согласился вроде как на «жить вместе». Если ты, в связи с новой информацией, не передумал, конечно, — пролепетал Иккинг, решив, что запах сигарет потерпит, ради исполнения последующей просьбы: — Не мог бы ты меня развязать? Пожалуйста. Или чуть ослабить ремень…       — Не заслужил ты этого, — стряхнув в кружку пепел, сказал Фурия и, поднявшись с кресла, подошел к парню. — Встань.       Иккинг, не смотря на то, что руки были связаны, а ноги отсижены до колик, довольно быстро, хоть и неуклюже, выполнил приказ, чувствуя, что штаны сползают с талии. Куда сложнее оказалось просто стоять на месте, подавляя в себе желание побежать, ибо это до глупости будет бесполезно, по крайней мере, сейчас, да и ноги подгибались и плохо слушались после долгого сидения на полу в неудобной позе.       Фурия подошел достаточно близко, чтобы Иккинг поперхнулся густым дымом от сигареты, отчего, закашлявшись, зажмурился, отворачивая голову в сторону. На это гонщик раздраженно фыркнул. Ну что поделать, если у Иккинга такая реакция на курево?! Даже Плеваке, для которого сигареты были маленьким утешением после потери конечностей, любимой работы и хобби, пришлось отказаться от курения, когда он устроился нянькой к Иккингу, ибо тот еще в младенчестве даже от запаха давно скуренного табака задыхался, заливаясь слезами. Хотя Иккинг за все годы пару раз случайно ловил свою «няньку» за курением, ничего плохого по этому поводу не думал. Видимо, Плевака все же продолжал курить, но делал это максимально аккуратно.       — Вождь вик… Обширный точно тебе родной батя? — с подозрительной усмешкой спросил у Иккинга Фурия, пробежавшись колким, придирчивым, оценивающим взглядом по всей его угловатой, худощавой фигуре. — У вас и фамилии разные.       Сдержав остатки кашля, так как в воздухе вроде стало не так дымно, Иккинг вновь посмотрел на гонщика и слегка удивился тому, что у того в зубах не было сигары.       Из кружки на кофейном столике тянулся вверх слабый дымок.       — Сам о нашем родстве задумываюсь, — признался Иккинг, прекрасно понимая, что похож больше на неудачный аборт, чем на желанного сына такого мощнотелого человека, как Стоик Обширный. — А фамилия у меня мамина…       — Повернись, — велел Ночная Фурия, прерывая неинтересный разговор, у кого чья фамилия.       Медленно переставляя ноги, Иккинг, ощущая, что при движениях штаны окончательно спали на бедра, повернулся спиной к гонщику.       — Не вздумай вновь сопротивляться, если не хочешь всегда быть связанным, когда мы с тобой наедине. А я ведь теперь здесь живу, — напомнил Фурия, рывками дергая то, что связывало руки парня.       Почувствовав свободу, Иккинг, поворачиваясь лицом к Фурии, тут же начал растирать свои запястья, на которых довольно ярко отпечатались следы от связывания, как и парень предполагал ранее, ремнем. Фурия задумчиво скрутил этот ремень, словно не был уверен, что развязать парня было верным решением. Или гонщик вообще думал сейчас о другом.       Иккинг же не осмеливался лишний раз говорить первым, ибо хмурый взгляд Ночной Фурии был прикован к нему. Парень подтянул спадавшие с него школьные брюки, только так поняв, что ремня на поясе тю-тю!       Ровно через три секунды Фурия кинул на кресло скрученный в кольца ремень Иккинга и, пошарив на этот раз в кармане своих черных джинс с множеством заклепок, достал какую-то коричневую веревочку. Иккинг, присмотревшись, оценил веревочку как обычную фенечку, только с вплетенными в нее тремя бусинами бронзового цвета, что были размером с небольшую ягоду рябины.       — Руку, — потребовал от него Фурия.       — Э-э-э, — Иккинг сомневался, что правильно все понял: «Это же не просто фенечка?» Но руку все же пришлось протянуть.       — В знак начала нашей крепкой дружбы, — сказал Фурия, закрепляя на левой руке парня фенечку, завязанные концы которой скреплялись еще одной бусиной, только не круглой, а продолговатой формы. — Теперь я всегда буду знать, где ты и чем занимаешься, брат². — гонщик, отогнув левый рукав куртки, показал Иккингу свое запястье, на котором была подобная фенечка, только сине-черная с бусинами металлического цвета.       Иккинг побледнел, окончательно поняв, что с «фенечкой» не все чисто. Вообще нечисто! «Теперь я всегда буду знать, где ты, и чем занимаешься»! Значит ли это, что в «браслете дружбы» встроена какая-то электроника? Определено! Иккингу же не составит труда снять с себя эту…       — Даже не пытайся снять свое украшение. Любое вмешательство в систему – и я узнаю, — предупредил Фурия. — Хоть это и похоже на обычную веревку, но это далеко не так. Но с другой стороны, если обожаешь боль, можешь попытаться разрезать эту «веревку».       У Иккинга значительно приуменьшился энтузиазм снять «фенечку», но еще больше возросло любопытство узнать: «Как это сделано? Из чего?» Парень осторожно покрутил запястье, рассматривая «дружеский подарок» так, словно тот сейчас запищит и, взорвавшись, оторвет его запястье по локоть. «Постойте-ка!»       — А как же личное пространство… АЙ! — вскрикнул Иккинг, тряся левой рукой так, словно обжегся кипятком. «Фенечка» не хило ужалила его за запястье током! — Что это было? — ошалело уставился Иккинг на Фурию, который перебирал пальцами бусины подобной «фенечки» у себя на запястье, равнодушно глядя в ответ.       — Хм, тебе сильно больно? — поинтересовался гонщик у парня.       — Еще бы, — возмутился Иккинг, у которого после испытанной боли часть страха перед Фурией как рукой сняло. — Рука до сих пор гудит, — пожаловался он.       — Значит, мощность так и оставим, — Фурия убрал руки от своего «браслета дружбы».       — Зачем ты это сделал? — в конце предложения у Иккинга так и напрашивалось «сволочь», но он трусливо сдержался, ибо страх-то с болью ушел не весь. Парень задал этот вопрос, хотя сам понимал, что гонщик, скорее всего, решил продемонстрировать возможности «фенечки».       — Мне не понравилось, как ты смотришь на мой дружеский подарок. — Фурия, наконец-то, соизволил снять свою куртку и, предварительно вытащив из нее маленький складной нож, который тут же сунул в карман своих брюк, аккуратно положил на облучок кресла. — Не забудь, что ты обещал поговорить с… отцом по поводу моего пребывания здесь, — напомнил он, запнувшись на слове «отцом». — Я надеюсь на тебя. — И, дождавшись на все согласного, смиренного кивка от Иккинга, Фурия направился в сторону кухни. — Есть у тебя что приличное из еды?       — В морозилке пельмени должны быть, — в самом холодильнике, насколько помнил Иккинг, ничего приличного не было, но вот в морозилке должны были еще остаться пельмени, которые соседка Готи дала ему в благодарность за починку телевизора. «Надеюсь, ему понравятся капустные. Чтоб он подавился!» — внутренне завывал парень, удрученно взглянув на свою «фенечку», которая тяготила руку не хуже тюремных оков. — АЙ! Пожалуйста, хватит!