Партнеры

Наполеон не любил джаз. Непредсказуемость следующей музыкальной фразы, грусть, присутствующая всюду, хоть и не всегда очевидно, странный ритм, под который было непонятно, как двигаться, все это слишком было похоже на его жизнь, какой она была не в лучшие времена. Например, сейчас, когда он летел на самолете на Балканы, пытаясь заснуть. Две недели назад Илья получил пулевое ранение в руку, с тех пор они почти не виделись. Когда Наполеон бывал в Нью-Йорке, он успевал только отоспаться, а потом снова отправлялся в командировку. В первый раз Илья приходил к нему, они успели немного поговорить, во второй раз Илья был у матери и собирался к нему приехать, но не успел, потому что Наполеона отправили на Балканы. Все это время Наполеон скучал по нему, то сильнее, то слабее. Теперь он все так же все время думает о нем, но уже как-то по-другому... Наконец, его разум сжалился над ним, дав ему уснуть. Сны были обрывистые и беспокойные, ничего понятного или интересного в них не произошло, но был один образ, который мелькал в них постоянно, и это был, разумеется, образ Ильи. Илья был похож на природную стихию, он был резким и сильным в чувствах, которые он вызывал. Как удар в лицо. Но теперь, когда он не видел его уже две недели, это чувство как-то изменилось. Нет, он все еще хотел его видеть и быть с ним, но если в первую неделю это проявлялось в виде постоянной глухой боли, когда он был ничем не занят, то сейчас все стало еще хуже. Когда он думал об Илье, ему было грустно, и эта грусть ему успела уже надоесть. Одно дело, когда нужно сделать звонок, поговорить, извиниться, назначить встречу, встретиться, обнять его, поцеловать... Другое, когда ничего не можешь сделать, и следующий такой вечер наедине кажется нереальным, далеким и призрачным. Желание найти решение никуда не исчезает. Если это любовь, и она остается такой же интенсивной, такой же сжимающей сердце даже тогда, когда для нее нет выхода, то он не хотел любить. Короткие влюбленности, увлечения, интрижки, все это было замечательно. Но нуждаться в ком-то, не быть способным жить без кого-то, этого ему не было нужно. Через полчаса его самолет приземлялся, и ему снова нужно было быть находчивым, исполнительным и беспристрастным, а вовсе не таким, каким ему сейчас хотелось быть. Он знал, что уже было поздно пытаться заглушить свои чувства, и что, когда они были вместе, то оба были счастливее, чем когда-либо. Но когда они были порознь... Все две недели он провел наедине с собой. Да, он общался с другими людьми, но больше всех остальных говорил с ним внутренний голос, и это не приводило его в восторг. Грустить он не мог себе позволить. Он не был художником или писателем, он был кем-то, кто должен был идеально отражать чужие эмоции и ожидания по отношению к нему, чтобы быть способным узнавать их секреты. Половина работы агента была в умении расположить к себе тех, с кем приходилось работать, и это он умел делать хорошо. Как по зеркалу, эмоции должны были скользить по нему, не оставляя ни царапин, ни трещин, не оставляя никакого следа. И все это время он переносил эту модель и на свою личную жизнь. Никаких следов, никаких царапин уже много лет. Он подозвал стюардессу и попросил ее принести кофе. Любовь... Как глупо. Влюбиться в какого-то... идеального... до одури красивого... умного... вредного... обожающего говорить только о себе... одновременно милого и сурового... сложного... непонятного... Илья действительно любил говорить о себе. Но не в плохом смысле. Он мог и любил слушать. Но он никогда не спрашивал ни о чем. Хотел ли Наполеон, чтобы его спросили? О его детстве, о том, как для его семьи прошла война, о Корее, о том, кого и как он любил... Нет, на самом деле, он не хотел. Но на каком-то поверхностном, эгоистичном, детском уровне ему этого хотелось. Ничего хорошего из этого не вышло бы, а если бы его и спросили, он бы перевел тему или отказался отвечать. И все это он знал. Стюардесса пришла забрать у него стаканчик и сказать, чтобы он пристегнул ремни, потому что они уже были готовы идти на посадку. Он улыбнулся ей, и в голове у него возник привычный порыв приударить за ней. Но так же привычно у него появилась и мысль, что сейчас он на миссии, а значит, надо подождать. Как просто все было, когда он ходил на одно-два свидания с девушкой, занимался с ней любовью, а то и просто целовал, а потом исчезал из ее жизни, оставаясь в ней лишь воспоминанием. То, что Илья его ревновал, было понятно и даже естественно, но глупо, потому что в таких встречах он искал вовсе не того же, что с ним. Ему нравилось доставлять им удовольствие, делать комплименты, видеть, как сверкают от радости их глаза, как светятся их лица. Он не по наслышке знал, что очень многие девушки незаслуженно относились к себе слишком критично, и иногда от пары приятных слов они рделись. В глубине души он надеялся, что после свидания с ним они начинали знать себе цену и обзаводились стандартами. Когда-то он прочел у какого-то французского автора, что каждой девушке нужно было такое приключение до замужества, и он трудолюбиво исполнял свою роль. Конечно, в этом был не один только гуманизм. Ему нравилось заниматься с ними любовью. Он подпитывался их радостью. Он обожал ходить на первые свидания. Он был любопытен до того, что нравилось его сопровождающим. Он любил слушать их истории. Возможно, он понимал женский мир лучше, чем мужской. Но стать его частью насовсем он не хотел. Идея женитьбы пугала его, она казалась ему убийцей любви. В браке между мужчиной и женщиной должно было присутствовать неравноправие. Быть тираном он не хотел, но ему казалось, что непременно стал бы. Может быть, поэтому идея жизни с мужчиной была ему не так чужда. Никакой жены, сидящей дома, никаких детей, никакого чувства вины из-за сорвавшихся праздников или невыполненной работы по дому. Илья понимал так же хорошо, как и он, что каждая встреча была уже в некоторой степени чудом. Даже лучшая жена не сможет понять, почему его работа иногда опустошает, а в другие дни окрыляет. Но с Ильей ему не хватало женского общения. Хотелось сходить на свидание с кем-то в глупый ресторанчик, поесть мороженого, похихикать... С Ильей же все было серьезно. Слишком серьезно. Во всех смыслах. Он вышел из самолета и сбежал по трапу, поднимая на ходу воротник, чтобы защититься от моросящего холодного дождя. Ему бы еще шляпу, и он бы стал настоящим персонажем фильма нуар. В здании аэропорта он нашел телефон и набрал номер квартиры Ильи с американским кодом. - Алло, Илья? Я на месте. Спасибо. Нет. Я не знаю, сколько дней. Я постараюсь. Не могу говорить по каналу Д, здесь слишком хорошие ремесленники. Да. Потом. Пока. Разговор не принес ему облегчения. Наоборот, стало еще тоскливее. Он быстрым шагом направился вон из аэропорта.