Мой сладенький ублюдок

Из квартиры разносился громкий смех и перезвон бокалов. Оставалось лишь помолиться, чтобы звукоизоляция достойно сдерживала шум. Молодые люди пытались заглушить свои эмоции. Они затапливали свои чувства, расщепляли спиртом, пытаясь забыть обо всё хотя бы на этот вечер, чтобы не ощущать страха, безысходности, отчаяния… нет, сейчас они будут развлекаться, только сегодня. А потом эти слабые подростки попытаются решить свои проблемы. Карьедо первым перебрал, став искренне счастливым довольно быстро. Он радостно обнимал своих друзей-собутыльников, кричал что-то восторженное, читал и сочинял стихи. Следом за Фернандесом «унесло» и Гилберта. Байльшмидт смеялся громко, доставал всех вокруг и порывался пойти к соседям. Пожалуй, единственным аргументом, который сумел его переубедить, был Антонио, повисший на нём и помешавший идти в принципе. Друзья повалились на пол и просто довольно улыбались. Ловино свалил с разрешения Франциска на кухню, готовить, оставив Бонфуа присматривать за шальной парочкой из трио. Приятели оставались вместе вместе, счастливо смеясь. Всё как раньше, но когда уже протрезвеют, то никогда не будет как раньше. Варгас не мог смотреть на Франциска, тянувшего шампанское и неспособного опьянеть. Конечно, парень держался, видя радостные лица, но он тоже понимал, что это недолго. Подобно волшебству феи-крёстной утром уже всё будет не так, как в эту магическую ночь. Ловино взял картофелины и начал их мыть. Он намеревался приготовить закуску – чипсы. Собственного приготовления должно быть явно несколько вкуснее и полезнее. - Может, лучше бы пиццу заказали? – на кухню ввалился Гилберт и белозубо улыбнулся. Варгас уставился на вошедшего альбиноса и кинул в него овощем в руке. - Либо не мешай, либо помогай, идиот пьяный. Если состояние позволяет. Байльшмидт рассмеялся. Ловино всё недоумевал, как соседи не вызвали полицию. А, может, и вызвали, чёрт их знает. - Ладно, Великий всегда помогает слабым и обездоленным! - Ур-род… – прошипел Варгас, но тут же понял, как обернуть это в свою сторону. – Отлично. Тогда я буду говорить тебе, что делать, пока слабый и обездоленный отдохнёт. Великий же не даст умереть с голоду и спасёт их. Денег-то, – развёл руками, – нет. Гилберт завис: алкоголь отрицательно действовал на мозги и острый язычок в частности. Парень не знал, что ответить. В любом случае, цель выполнена, так что Ловино позволил себе улыбнуться и продолжить. - Картофель мой и чисть. Цыкнув, Байльшмидт, взялся за помывку и снятию тонкой кожуры. Варгас насмехался, но сам начал делать всё – всё-таки, это была его идея. По ходу действий альбинос успел протрезветь и теперь хмуро взирал на готовящуюся еду. Ловино даже предложил ему сходить и выпить ещё, но его партнёр по готовке решил, что на пустой желудок пить вредно. Шатен вскользь ехидно отметил, что до этого их с Антонио это не остановило. Картофель шипел, нагревался. Варгас от души сыпанул специй. Либо он вообще не знал меры, либо тщательнейшим образом следил. Гилберт уже просто следит, сидя на каком-стульчике в уголке. - Ловино, а у тебя всё в порядке? Чего-то ты задумчивый больно. Расскажи, – Байльшмидт требовательно смотрел на парня. Ловино должен рассказать, что Карьедо продолжает преследовать его, но ему хватает ума не демонстрировать всем свою одержимость? И непонятно же, с какой целью, ведь всё уже выяснено. Именно это Варгас и выдал Байльшмидту. Тот резко вскочил и хотел было пойти в комнату, но Ловино толкнул его обратно. - Я не для того тебе это сказал, чтобы ты пошёл морду бить. Хочешь испортить людям вееслье? Я сказал, чтобы у тебя не было вопросов, – честно и прямо. Гилберт фыркнул и обнял паренька. Почему-то чувствовалась защищённость от мира, от Тони, от всех проблем. Они всё смогут и всё преодолеют. Всё будет в порядке. Гил пересдаст. Дальше они поступят заочно в колледж, пойдут на работу и будут долго и прекрасно жить. Вместе. Всё будет отлично. Варгас тоже нуверенно обнял. Болезненная близость с Фернандесом, особенно последняя, насильственная, сковывала изнутри, начала таять, превращаться в воспоминания без эмоций, без сожалений и переживаний. Байльшмидт чуть-чуть нагнулся и тихо прошептал: - Всё в порядке, Ловино, а теперь… следи за готовкой, балда! - Ах ты ж сука! – заорал Варгас, оттолкнул смеющегося альбиноса и рванул проверять. К счастью, ничего не успело сгореть. Как раз вовремя. - Гнида! – не унимался Ловино. - Но-но! Великий вовремя предупредил, кесе-се-се-се. Ты должен быть мне благодарен! На это Варгас уже молча кинул последней картофелиной, которую Гилберт ловко поймал и поучительно погрозил пальцем: - Едой кидаться плохо! Будь хорошим мальчиком или воздастся тебе по заслугам! Зелёные глаза Ловино разгорелись дьявольским огнём. Свой горячий характер контролировать для него было практически невозможно, ибо они били по всем горячим точкам его характера, ошпаривая и делая живым. Только эмоции делают живым. Нужность другому человеку, людям, обществу. Всё было, всё внутри горело, никогда он так не полыхал глубоко в себе. Эмоции поглотили абсолютно всё – сам Варгас превратился в один чувствительный огонёк, всё ещё способный согреть кого-то рядом с собой. Красные глаза Гилберта будто отражали это пламя внутри Ловино. И от них шло бесконечное тепло. Наверное, будь вокруг них цветы – они бы расцвели и повернулись к ним. Варгас вскинул голову и вызывающе посмотрел в глаза Байльшмидту. И ничего больше не оставалось альбиносу кроме как наклониться и аккуратно поцеловать. Ловино судорожно выдохнул горячий воздух в губы целующего. В следующую же секунду спина ощутила холодную шершавую стену и хрустнула едва слышно под напором – тощее тельце Варгаса было зажато между другим телом и неподатливой стеной. Правда, какую из глыб в данной ситуации сдвинуть сложнее – тот ещё вопрос. Я доверяю – всем сознанием кричал Ловино. Я знаю – отвечал Гилберт. Неожиданно интуиция стрельнула – Варгас резко перевёл взгляд на дверь и встретился с так похожими на него зелёными глазами и вздрогнул. Он видел такую гремучую смесь из чувств у зашедшего Антонио… кажется, на пике любви, страсти, похожего не было. Ловино не знал, как трактовать это, что можно было вычленить из такого потока. - Я вас прикончу, – только и произнёс Фернандес и вышел. За его спиной в проходе стоял испуганный Франциск. Антонио оттолкнул любовника и ушёл, хлопнув дверью. Бонфуа вдохнул и выдохнул. Подошёл к друзьям и прошептал: - Просил вас… быть осторожнее. Почему вы так беспечны? Почему вы не щадите его чувства? Почему не даёте забыть? Это… всё, что я делал, было бесполезно. Выметайтесь отсюда. - Франц… – Байльшмидт хотел было положить руку на плечо друга, но Ловино остановил его. - Нет. Идём. Не сейчас. – Варгас повёл за собой растерянного альбиноса, но обернулся у дверей. – Франциск. Свяжись с нами, когда будешь способен с нами поговорить. Пожалуйста. И они ушли. А в прекрасную стену персикового цвета, с которой буквально пару минут назад соседствовала спина Ловино, прилетела сковорода с картофелем, тихо остывающем на плите. Домой к Варгасу парочка шла молча. Нечего было сказать. Они были виноваты в испорченном вечере и потере достигнутого прогресса по отношению к Антонио. Но это всё не настолько важно. С Карьедо бы они справились. Больше всего хлестало чувство вины. Франциск. Он пострадал от этого больше всех. Ребята уже пытались продумать, что могут сделать для него. Гилберт справедливо предполагал, что Бонфуа захочет возвращения Тони к прежнему состоянию, как в начале вечера. Как до расставания с Ловино. Но это возможно только при сдаче Варгаса обратно… к Фернандесу. Этого допустить Байльшмидт не мог никак. Да и сам шатен вряд ли хотел бы возвращения к бывшему возлюбленному. Значит, план на ближайшее будущее: выждать, держать Ловино в зоне видимости, а потом попытаться договориться с Франциском и Антонио. Если не получится… решать по ситуации. Думать о том, что придётся разойтись с закадычными друзьями, не хотелось. Скорбеть о том, что уже случилось, бессмысленно – надо делать так, чтобы больше не пожалеть в будущем. Эта мысль успокоила Байльшмидта и привела разум в трезвое состояние. Варгас дрожал внутри. Карьедо уже просчитал действия. И знал, что они выйдут следом. Почему этого не ощущал альбинос – неизвестно. Тяжёлый, пылающий взгляд в спину заставил бояться, нервно озираться. Точка на спине воспринималась как точка мишени, в которую стреляют. Тревога нарастала, а духу взять Гилберта за руку не было – и Ловино позволил страху взять над собой верх, сломался, шёл к дому только на автомате. Жизни не было. И будто ничего не изменилось. Парочка вернулась домой и разошлась по комнатам. Варгас не знал, спит ли Байльшмидт или нет – ему было очень больно, внутри него всё трещало вместе с рёбрами, надламывалось, шло паутинкой, разветвлялось и захватывало больше пространства, делая менее целостным его самого. А, может, никто не спасёт? А, может, никто не нужен? Или он сам не нужен? А как же Гилберт и его сегодняшнее… но к чему оно привело! Что вообще он может нести кроме разрушения? Может ли он созидать, делать что-то полезное, быть кому-то нужным? Чего он хочет от людей и что люди хотят от него? Чего он хочет сам, для себя? Сколько ему ещё нужно отстрадать, перетерпеть, чтобы насладиться существованием, нет, жизнью? Ловино лёг на пол и свернулся калачиком. Он не чувствовал жёсткости или прохлады. Он попросту был убит осознанием сегодняшнего дня, своей вины, своей беспомощности. Хотя бы жалость к себе была забита наглухо, сил на то, чтобы её сдержать хватало, но больше ни на что. Только ненависть к себе. Но может ли жалость к себе сочетаться с ненавистью к себе? Вероятно, да. Предположим, человек ненавидит себя. Почему он ненавидит себя, особенно если это долго? Ответ довольно прост: он жалеет себя, потому что боится затратить силы на то, чтобы начать меняться. Потому что боится снова падать и снова искать силы и мотивацию для подъёма. Человек такой не хочет пытаться приложить силы к изменениям. Является ли Варгас таким человеком? Да, отчасти. Почему? Он слишком нуждается в оценке общества, слишком от него зависим. С самого детства оценивали именно его, сравнивали, критиковали. Хотелось добиться признания. Пока ещё он не дошёл до мысли о том, что можно стараться для себя самого, потому что живёт для других, слишком нуждается в людях. Нуждаться в людях постоянно, зависеть от них – одна из самых болезненных вещей в жизни человека. Ловино – один из них. Один из многих-многих людей, которые зависят друг от друга и не знают, как можно жить поодиночке и быть самому себе судьёй или вообще не оценивать себя, а просто пытаться получать удовольствие от жизни. Варгас признался себе сейчас, что ему жаль Антонио и Франциска, но он готов больше никогда их не видеть, хоть мудрость и интересность Бонфуа очень привлекала, как и лёгкость общения. Гилберта вполне хватит для счастливой жизни, как и любимых занятий: ему, как и брату, нравилось готовить, читать философские сложные книги и размышлять о жизни. Но именно люди дарили чувство того, что он жив. Люди слишком странные для полноценного общения…