Реквием

Белая рука с костлявыми пальцами, кончики которых заканчивались острыми уголками длинных ногтей, покрытых вызывающе ярким алым лаком, быстро выводила ручкой с черными чернилами какие-то даты и имена. Я склоняю голову чуть ниже, пытаясь что-нибудь прочитать. Но буквы убегают от моего взгляда, съеживаясь и расплываясь по листу бумаги уродливым пятном. Странно. Никогда раньше у меня не было проблем со зрением. Женщина перестает писать и чуть отодвигается от письменного стола, устремляя на меня свой взгляд. Она была красивой, но лицо её было каким-то невзрачным, незапоминающимся. Как у всех тех фотомоделей, которые порой и вызывают симпатию и восхищение, но совершенно выскальзывают из памяти, даже если ты смотришь на их фотографии не в первый раз. — Как Вас зовут? — спрашивает она бесстрастным голосом. — Каспер, — отвечаю я. — Ваша фамилия Кэмпбелл, не так ли? — женщина открывает верхний ящик стола и достает новый листок. — Верно, — киваю я, вновь уставившись на её руку, быстро выводящую черные буквы. У неё красивый и аккуратный почерк, наклоненный влево. Я снова пытаюсь прочитать написанное, но вновь претерпеваю неудачу. Досадно. Почему-то мне кажется, что её запись касается лично меня. И эта запись явно играет какую-то важную роль. Словно я прохожу собеседование на работу и… Постойте. Я не прохожу никаких собеседований. Да и вообще, я же… Воспоминания ударяют в голову очень резко, заставляя пошатнуться от неожиданности. Очень четко я вижу полосатую палатку с напитками и мороженым, возведенную возле метро ещё до нахлынувшей жары. Я вижу перед собой испуганное лицо девушки-продавщицы с волосами мышиного цвета и собственную кровь на асфальте. У меня в животе огромная рана, возникшая без видимых на то причин. Её просто не должно было быть. Вообще. Раны сами по себе не возникают. Или все-таки возникают? Я судорожно хватаю ртом воздух, словно после долгого погружения в воду. Сейчас этой раны не было. Совсем. Даже моя одежда была девственно чистой и пахла кондиционером для белья. Никаких пятен засохшей крови на ней не наблюдалось. Проходит несколько минут в абсолютной тишине, нарушаемой лишь скрипом ручки по бумаге, да моим собственным дыханием. — У меня есть несколько вопросов, мэм, — произношу я вслух, сохраняя каменное лицо, — Вы можете ответить на них? — Задавайте, — разрешает женщина, не отрываясь от исписанного листка бумаги. От моего взгляда не укрылась маленькая морщина, появившаяся на переносице между её тонкими бровями. — Что это за место? Почему я здесь нахожусь? Что вообще происходит? И… — Достаточно, — устало прерывает мои слова женщина. Она откладывает шариковую ручку в сторону и смотрит на меня, продолжая раздраженно хмуриться, — Я не справочное бюро, мистер Кэмпбелл. Поэтому я не та, кто имеет право располагать информацией каждого встречного. — Но… — Уж поверьте, Вы не первый и не последний, — она тяжко вздыхает, разминая свои руки до хруста костей. Я замечаю шишковатую мозоль на среднем пальце её правой ладони. Должно быть, ей приходится много писать, — Ну хорошо, я отвечу на несколько вопросов. В конце концов, Вы должны хоть что-нибудь узнать… Первый. Вы находитесь достаточно далеко от начального пункта своего прошлого местоположения. Второй. Причина лично мне не известна, следовательно, данный вопрос не ко мне, а к начальству. Третий. Вы умерли. Ах, я умер. Это все объясняет. — Что, простите? — все-таки уточнил я. Вполне может быть, что я ослышался. Никогда нельзя отрицать этот факт. — Вы умерли, мистер Кэмпбелл, — трагическим шепотом произнесла женщина. На её лице появилась широкая улыбка, больше напоминающая оскал. Это составляло яркий контраст с совершенно серьезным и невозмутимым взглядом её карих глаз. Довольно странное зрелище, — Понимаете, люди очень часто умирают. И ещё чаще они не замечают этого. Забавно, правда? — Не сказал бы, — пробормотал я, невольно поежившись. Женщина всё продолжала ухмыляться. — Вы очень молоды, мистер Кэмпбелл. Поэтому Вы не можете осознать свою смерть. Но, тем не менее, однажды наступит то время, когда Вам придется это понять. Понять и принять. Ничего больше от Вас не требуется. — Неужели это и есть «Чистилище»? — спрашиваю я. Происходящее напоминает мне какой-то нелепый сон. — Нет, конечно, — она посмотрела на меня снисходительно, — С чего Вы решили, что Вас вообще будут куда-то отправлять? Вы какая-то важная птица? Да Вас даже на топливо не возьмут! Вы всего лишь простой студент. Таких людей как Вы, миллионы. Однако… Она замолчала, моргнув и вновь уставившись в свой исписанный листок. Её улыбка сползла с лица, словно пятно от кофе на рубашке, съеденной стиральной машиной с хорошим отбеливателем. — «Однако» — что? — переспросил я, не без удовольствия наблюдая за тем, как её лицо мрачнеет, а на переносице опять появляется морщина. — Однако Вам повезло, — нехотя промолвила женщина, — У Вас есть шанс идти дальше. А у меня лишь вечность впереди. — Что значит «идти дальше»? — Просто идти дальше, — женщина вздохнула и снова взялась за свою шариковую ручку, — Я сказала Вам достаточно много. Время вышло. Назовите, пожалуйста, свое имя. — Я уже назвал его Вам, — заметил я, — Или Вы уже забыли? — Так положено. Это не я придумываю такие правила. — Каспер Кэмпбелл. — Отлично. Едва это слово сорвалось с её губ, как листок бумаги поглотил огонь. Он был молочно-белого цвета, а дым, исходящий от него, цветом своим напоминал зеленое бутылочное стекло. Черные строчки сплелись в одну-единственную строку, состоящую из моего имени. Когда огонь погас, её крупные печатные буквы сменили свой прежний цвет на красный, источавший странное сияние. Женщина вновь берет листок в руки и без колебаний разрывает его напополам. Мое сердце неожиданно вздрагивает и замирает. Все тело пронзает знакомая острая боль. Я кидаю взгляд на белый ковер и отмечаю несколько красных капель на его пушистом ворсе. Я не нахожу в этом ничего удивительного или странного. Я просто прислоняюсь к стене и чуть прикрываю глаза, наблюдая за тем, как алых капель становится все больше и больше. Когда они образуют целый ручеек, текущий к ножке письменного стола, раздается знакомая мрачная музыка. Она звучит невнятно, прерываясь каким-то гулом. Словно кто-то включил старый радиоприемник и музыку прерывают его помехи. Комната погружается в темноту прежде, чем я успеваю дослушать мелодию до конца.