Москва, осень 1994 года.
Москва. Шумный, высотный, грязный город. Светлый и красивый. Когда льёт дождь, он становится пятнистым. Размываются контуры серовато-белых церквей, розовых и рыжих кирпичных, жёлтых и голубых домов… На асфальте лежат мокрые листья. Под дождём они начинают таять, расползаются, окрашивая коричневым, жёлтым, красным глубокие лужи. Вампиры не любят воду. Никто не знает, почему. А у Сашиного зонтика ещё и переломались недавно спицы. Вода текла по кожаной куртке, впитывалась в свитер и джинсы. Волосы прилипли ко лбу и шее. Любой здравомыслящий человек наверняка уже начал бы мысленно ощупывать свой лоб и соображать, что от неминуемой простуды есть у него в запасах домашней аптечки. Но вампиры не болеют. К сожалению или к счастью, Саша не знал точно, но мёртвая плоть не способна подхватить вирус, будь то гриппа или чумы, даже, если пить заражённую кровь… А как бы ему хотелось сейчас заболеть. Как в детстве, ещё живым, когда вокруг пляшут с бубнами близкие родственники-шаманы, а мать оставляет от ужина самые лакомые куски. Сейчас такого бы конечно не было. Но… Вот и знакомый подъезд. Четвёртый этаж. Пара одиноких подростков-фанатов, которых надо по привычке угостить сигаретами и потрепать по вихрастым головам. Глупые создания. Их не хочется обманывать. На их глазах не хочется стареть. Для них нельзя умирать… Но не болеют только вампиры. Забавно, скажете вы. Скажите это кудрявому ёжику, болезненно сжавшемуся в самом дальнем углу разложенного дивана. Вся ночь в бреду. Весь день в слезах. Не помогают никакие человеческие средства. И, главное, тот самый врач, что уже спасал, разводит руками… - Ну как? Свитер хоть отжимай. Из ботинок воду можно выливать. Тело агрессивно требует глоток горячей крови. Но здесь и сейчас будет только чай. И, может быть, если хозяин позволит, несколько капель коньяка. - Всё так же. Температура, кожа горит. Раздевайся, проходи! - Вот, - Саша протянул Вадиму кассету, - послушай пока. Попробую разобраться… - Да уж, попробуй. Человеческие врачи нас послали. - Когда заболеешь ты, я ветеринара вызову… Человеческих врачей можно было понять. Мало кто может долго находиться рядом с больным инкубом. Но, если бы дело ограничивалось простудой… Прогресс – разрушительная сила, способная уничтожить психику любого живого существа. Человеческая эволюция, и та не может следовать за прогрессом. Что уж говорить о том, кто большую часть жизни провёл в мире, где не было ни машин, ни многоэтажек, ни телевидения, ни телефонов, ни ежедневной стрельбы? - Глеб? В ответ тишина. По крайней мере, не перепуганный вскрик, как это было в прошлый раз. В прошлый раз врачи справились. Силами, увы, превосходящими необходимые… - Глеб, посмотри на меня? Затравленный взгляд заплаканных серых глаз. Голос пропал и голова болела, словно по ней заехали с размаху колоколом. - Через три дня – концерт. Кончай дурака валять, а? Чтобы подойти к напуганному животному, нужно слиться со средой. Смотреть в глаза. Двигаться вместе с ветром. Вместе с дыханием, сердцебиением. Красться ещё тише и незаметнее, чем хищник на охоте. Плавно, как облака в безветренный полдень. - Ты от горла что-нибудь пил? Я Фарингосепт принёс… И вот уже заветный диван. Осторожно, очень медленно прикоснуться к напряжённо сжатым пальцам. - Свет… - просевший тихий голос. - Глаза жжёт… Света практически нет. Серое небо, проливной холодный дождь, тяжёлые золотые шторы. Но чувствительные глаза безумца реагируют даже на этот неясный свет. Остаётся только, завесить окно пледом. И комната погружается в полную темноту. Минуты тянутся одна за другой. Тлеет сигарета. В воображаемых клубах дыма рисуется новая мелодия, которую надо показать Вадиму. Обязательно набрать на клавишах или старой гитаре. Обязательно рассказать, какие хочется видеть при этом слова и что музыка должна выражать… Пальцев касается абсолютно ледяная и мокрая ладонь. Зрение вампира рассчитано на абсолютную темноту. И в ней вырисовываются мягкие черты измученного болезнью и панической атакой не демона ночи, убивающего и насилующего ради забавы и поддержания своей жизни, а просто человека. Тонкого, ломкого. Вечного ребёнка. Брошенного на произвол судьбы принца. Встряхнув головой, чтобы убрать от лица непослушные кудряшки, он отбирает сигарету, затягивается, запрокинув голову. - Спасибо, что пришёл… Кто в здравом уме не захочет его поцеловать?...Москва, лето 1997 год.
Когда каждый день снится один и тот же кошмар на протяжении почти половины века, к нему можно привыкнуть. Кошмар – понятие зрительное. На зрение человек опирается на 90%. Зрение подсказывает нам положение тела, направление движения. Без глаз мы не знали бы, когда восходит солнце и в какой фазе стоит луна. Как прекрасны звёзды. Как улыбается супруга и как тянет маленькие ручки к твоему лицу новорождённый сын… К кошмарам, которые не первое десятилетие мучили Костю, невозможно было привыкнуть. Засыпая каждый вечер в своей постели, он просыпался вновь и вновь в траншее под холодным дождём. Глаза горели огнём. Тело трясло от холода. А под руками и спиной, под почти потерявшими от холода чувствительность ногами – скользкая мёртвая кожа. Упругие, ломкие кости. Чьи-то обритые волосы. Горы трупов. Холодные, мёртвые тела. Пронизывающий дождь. Пронзительный крик в абсолютной пустоте ослепшей вселенной. Тогда его нашёл какой-то леший. Он был писателем. Он был лекарем. Костя потерял счёт времени, которое провёл в маленькой квартирке на первом этаже в крошечном городке в излучине Вислы. Он выучился польскому языку, овладел профессией настройщика… Он почти научился жить, не видя свет, когда порог дома перешагнул в сопровождении лешего высокий, но миниатюрный мужчина с огромными серыми глазами… Максим забрал его в Москву чуть больше двух десятков лет назад. И это утро снова началось задолго до будильника – с пронзительного крика. С ощущения, как ладони скользят по мёртвым телам и липкой мёртвой коже. Как тело заливает ледяной осенний дождь. Он понимал, что молодой штандартенфюрер спас его, поскольку, убегая из горящей башни, фашисты убили и выбросили на свалку всех, кто был на тот момент ещё жив. Он помнил его имя. Оно отпечаталось на внутренней стороне сгоревших от его прикосновения глаз. Сияло каждую секунду перед внутренним взором, звенело в ушах. Он помнил его голос. Такой грустный. Такой тёплый. Такой родной… Он говорил почти без акцента, музыкально, мягко… Сейчас палило солнце. Максим что-то рубал на кухне, болтая по телефону. Сейчас уже можно было передвигаться по квартире. Например, подняться с постели, страхуя себя, держась за стенку, пройти на кухню. Найти стул и сесть за стол. - Привет, - Максим вручил выбравшемуся из комнаты Косте кусок огурца. – Как ты? - Устал валяться… Работы нет? - Нет… Я спрашивал, Ватсонам вроде звукач нужен был, но они не хотят работать с тем, кто сильно младше них. Так, я сейчас на съёмки убегаю, с Танюшей тогда пообедаете, когда она придёт. - Я видел сегодня, как голубь взлетел с дерева… Восточный округ утопает в зелени издревле. Это районы, где Пётр I играл со своими потешными полками, которые спасали и не раз и Москву и Отечество в целом. Максим прекрасно помнил те времена, когда Измайлово было резиденцией царя, а в лесах Сокольников они учились охоте и ратному делу… Сейчас здесь стояли кирпичные и панельные низкорослые домики. В одном из них они и находились сейчас. В окно третьего этажа скреблась ветка ясеня. На ней с утра дремал жирный голубь. Когда Костя подошёл к окну, чтобы раздёрнуть утром шторы, птица перепугано взметнулась вверх. - Я вижу сейчас, наверно, как лягушка, только то, что движется. Слепота развивает другие органы чувств. Острейшим становится слух. Чувствительность обретают даже сбитые о гитарные струны и клавиши кончики пальцев. Начинаешь чувствовать своё тело иначе, чем другие. Остро, точно, каждую, даже самую маленькую и несущественную мышцу. Меняется, обостряясь, все органы чувств. Обоняние не слабее, чем у оборотня. Ощущение вкуса такое, что от горчицы или несвежего хлеба может начать тошнить. Огурец на вкус как целое лето. Холодный, горьковатый, свежий. Хрустит так, что можно оглохнуть. Максим привёз их с дачи. - Я скоро уеду, не переживай… - Константин, - Максим положил нож на стол, переплёл руки на груди. – Живи столько, сколько будет нужно. Мне всё равно. Ты нам не мешаешь! Но, тем не менее, денег не было. Не было ни возможности, ни желания сидеть на шее у лучшего друга, спасавшего раз за разом на протяжении многих лет. Надо было искать работу и уезжать. И чем скорее, тем лучше. Но кому нужен юный (новый паспорт выдан на 1980й год рождения) звукорежиссёр-мультиинструменталист безо всякого образования? Группа, о которой говорил Макс, состояла из обычных смертных, смотревших на молодых людей как солдат на вошь. Больше пока вариантов не было. - Хочешь, радио включу? Макс слишком суетился. Наверно, так было всегда, но большой город влиял на него слишком сильно. Это когда-нибудь потом, после жизни на изолированном острове, вынужденных воспоминаний о Русско-Турецкой и оглушительного успеха он успокоится, утратит суетливость в движениях и речи. Сейчас он вечно куда-то спешил. Точно и не жил четвёртый век на этой Земле. - Включи… Костя чувствовал себя лучше, чем вчера. Значительно лучше, чем десять лет назад. И был уверен, что снова сможет жить нормальной жизнью и даже не носить очки через десять лет. По радио пела девочка с настолько высоким голосом, что закладывало уши. Чувствительный слух не давал даже услышать слова. Но, заглянув внутрь себя, можно было увидеть смутно её ауру. Пылающий фиолетовый столб. Русалка с красивым лицом… Песня закончилась, пуская в эфир ведущую, читающую прогноз погоды. Затем она объявила группу, название которой было не знакомо. В доме, где ввиду наличия собственного штатного музыканта, предпочитали звуки природы и классические концерты, она была не на слуху. Этот голос. Костя замер, вслушиваясь в чересчур знакомые интонации. Чересчур родные нотки и переходы. Он никогда не слышал, как немецкий офицер пел… Но сомнений у человека, больше сорока лет опиравшегося в своей жизни только на слух, не оставалось: это был он. - Кто это? - Агата Кристи, Самойловы, - Макс облизал ложку, скинул домашнюю футболку, нырнул в ванную. – Забавная группа – два вампира, оборотень и инкуб. Хочешь, познакомлю? - Ни в коем случае! Голос твердил о несчастье. Но было в нём что-то, что мог услышать и почувствовать только тот, для кого мир звуков был на первом месте на протяжении десятков лет. К концу песни у Кости не осталось сомнений: у автора и исполнителя были отношения. И от этого было больно. Наверно. Очень глубоко внутри. - Почему? – Макс уже переоделся, и перебирал документы в барсетке. - Это он. Это голос того фашиста, который спас меня. - И лишил зрения на пятьдесят с лишним лет! Я бы не берёг его чувства на твоём месте. Так, я убежал, опаздываю уже. Ешь салат, жди Таньку, обедайте. А завтра к Мулдашеву поедем, может, скажет что, пошаманит… - Мулдашев – Контролёр, он ничего не сможет нашаманить. Макс, послушай, я знаю, что делать! - У тебя три минуты пока я сандалии ищу! - Я поеду в Пруссию, попробую забрать свою квартиру в бывшем моём доме. Создам группу, будем стараться завоевать мир. Я сам подойду к нему. Но как к равному… - Кость, - Макс застегнул сандалии, открыл дверь. – Чтобы стать равным с ним, надо быть им.