Рейбалт

      Первый раз в жизни я проснулась в мужских объятиях, если не считать раннего детства и ночей, проведённых в постели родителей. Сонно моргая от лившихся в оконный проём солнечных лучей, я спрятала лицо на груди Рейбалта. Мы лежали на тех же досках, на которых я проснулась вчера, точнее, омаглион возлежал на них, крепко сжимая меня в руках. Какой же он всё-таки здоровенный: родился бы на Земле — стал бы баскетболистом или волейболистом. Было так уютно и тепло, что хотелось спрятаться вновь за иллюзорную завесу сна и понежиться ещё часик, не меньше. Никогда не думала, что спать в объятиях парня так приятно. Хотя дело тут скорее было именно в Рейбалте, именно в его объятиях мне хорошо. Нормальному здравомыслящему человеку это показалось бы странным, но пришелец нравился мне всё больше. Даже не могу сказать, чем именно. Наверное, всем сразу: своим непредсказуемым характером, добротой (а она в нём бесспорно была, иначе разве остался бы он здесь, со мной, стеречь от мышей и крыс?) и потрясающей внешностью. Дело вкуса, конечно, но мне нравились его необычного, почти миндалевидного разреза синие глаза, высокие скулы и тёмные волосы. Прижимаясь к мерно вздымающейся груди, я вдруг поняла, что он спит. Вот тебе раз, а говорил, что никогда этого не делает! Приподнявшись, я с интересом взглянула на Рейбалта. Так и есть: лицо безмятежно спокойно, глаза закрыты, густые чёрные ресницы подрагивают, рот чуть приоткрыт. Конечно спит, вот обманщик! От чего-то сейчас он казался совсем мальчишкой, и сердце затопила нежность — воины (он был пусть и стальным, но всё же воином) оказывается тоже мальчишки, только нужно успеть заметить это в тот момент, когда они не строят из себя крутых парней. Выпростав руку из кофты, в которую была закутана, я коснулась рукой его щеки и поправила упавшие на лоб жёсткие, чуть вьющиеся пряди. Вздрогнув, омаглион открыл глаза и удивлённо уставился на меня. Не узнаёт что ли? Так крепко уснул?  — Что снилось? Звездолёты и Млечный Путь? — дразнить его было занятно: синие зрачки сужались и расширялись — интересно, от солнечного света, или так всегда при пробуждении?  — Пляж, — ответил он, потирая свободной рукой висок и продолжая удивлённо оглядываться. — Странно, со мной это впервые, никогда раньше не оставался столько времени в этом теле.        Неужели правда?  — И чем ты занимался в своём первом сне?  — Тебе не понравится, — нахмурившись, ответил Рейбалт и, придержав меня за талию, сел.  — И всё же? — наверное, это неправильно, так приставать к нему, но наши личные пространства настолько смешались, что я не испытывала дискомфорта или смущения, сидя у него на коленях, а уж спросить о сне и совсем пустяк.  — Уверена, что хочешь это знать? — голос омаглиона стал непривычно напряженным, но всё же я с нетерпением кивнула, ведь интересно же, что может присниться пришельцу, который утверждает, что прежде никогда не спал.  — Сама напросилась, — напряжённо хмыкнул он, и прежде, чем я успела понять, что происходит приподнял моё лицо за подбородок и прижался губами к губам.       Поцелуй опять был грубым, слишком жёстким и почти болезненным, но в то же время вырваться, отстраниться совсем не хотелось. Неумело попытавшись перехватить инициативу, я провела языком по губе Рейбалта и втянула её в рот, стараясь вложить в ласку столько нежности, чтобы он почувствовал это. Похоже, получилось: он словно сбавил агрессию в ответ на мою нежность и стал мягче, теперь он действительно ласкал, а я с удовольствием отвечала на его поцелуй и встречала вторжение языка, уже не боясь властного напора.  — Эротические сны мучают? — едва дыша, спросила я, когда он отстранился, и тут же, краснея, потупилась под пристальным взглядом.  — Мучают? — в голосе омаглиона послышалась насмешка. — Напротив, было очень хорошо.       Захотелось пихнуть его в плечо, однако за всей этой бравадой чувствовалось, что он волнуется так же сильно, как и я; к тому же гореть, так гореть: подняв лицо, я потянулась к нему, уже сама касаясь тёплых, манящих губ.  — Уверена? — улыбнулся Рейбалт и, едва я кивнула, подарил новый волнительный поцелуй. В этот раз он был нежен, всё так же доминировал, но в то же время не осталось и следа жёсткости, лишь упоительная ласка, от которой кружилась голова. Отвечая на поцелуй, обнимая его за шею, прижимаясь к широкой груди, я внезапно осознала, что влюбляюсь в своего похитителя, влюбляюсь безоглядно и нет сил притормозить шальное сердце.       Последующий час, умывшись и переодевшись в серые брюки и белый свитер, нарезая для завтрака купленные вчера яблоки и сыр, я старательно боролась с неуместным ощущением нарастающей эйфории в сердце, убеждая себя, что Рейбалту просто интересна близость девушки, и ему любая сгодится, что для первой любви он совсем не вариант. Но стоило только омаглиону подняться в цех после беседы с напарниками, как в груди закололо, и захотелось вновь оказаться в его объятиях.  — Фастфуд вреден для здоровья, разве ты не знаешь? — кивнув на бумажный пакет, который он принёс, я откусила кусочек сочного яблока.  — Не думаю, что мы здесь надолго, — пожал он плечами, выставляя содержимое пакета на заменявший стол перевёрнутый ящик. — Точно ничего не хочешь?  — От кофе не откажусь, — сменила я гнев на милость, заметив термостаканы с капучино. — Он ведь горячий?  — Вузорг только что привез.        Всегда любила кофе с сыром, но когда не понимаешь себя, то и вкуса еды не чувствуешь — он становится просто-напросто картонным. За последние три дня моя жизнь успела полететь в тартарары, а я, вместо того, чтобы тревожиться об этом, ещё и умудрилась непонятно за какие заслуги влюбиться в пришельца. Впрочем, зачем лукавить? Стоит на него взглянуть, и сразу становится ясно за какие. Но чтобы вот так? Раз и всё: получите — распишитесь? И это та, которая не верила в любовь и высмеивала вечно влюблённую в какого-нибудь однокурсника, актёра или футболиста Эльку? Та, которая за все пять лет учёбы в институте не сходила ни на одно свидание, предпочитая парням учебники и вечера в библиотеках? Та, которая уже год жила самостоятельно и, глядя на ловеласа-брата, который менял девчонок, как перчатки, поклялась себе, что не свяжется ни с одним земным мудаком? Ну, собственно, я и была верна своей клятве, а теперь на голову свалился Рейбалт, которого, по здравому размышлению, нужно бояться и ненавидеть. Вот только кто сказал, что я умею размышлять здраво? Меня похитили, середина осени, холодина, мы находимся на неотапливаемом недостроенном заводе, а я чёрт знает о чём думаю! Может, таковы последствия стресса? Влюбиться и забыться? И ничего вокруг не замечать? А может, это не влюблённость, а симпатия? Но ведь не с каждым симпатичным парнем хочется целоваться? Вот нужно было закрутить роман с каким-нибудь Хулио прошлым летом в Испании, сейчас бы знала, что к чему, а так одинокая блондинка без памяти влюблённая? Оглушённая? Обнажённая? Да нет, одетая. Ума пока хватает, хотя бы не раздеваться.  — Ты нервничаешь? — приподнял брови Рейбалт, заметив, как я трясущейся рукой отставила опустевший стаканчик из-под кофе.  — А ты бы на моём месте не переживал? — отчего-то опять хотелось завизжать, но я постаралась взять себя в руки: ещё за истеричку примет. — Шла себе домой, никого не трогала, и тут бац — стала игрушкой для железного дядьки, который то требует с отцом познакомить, то сделал своей пленницей и отвёз к чёрту на куличики. А я домой хочу, на работу!       Вру. На работу я сейчас хочу меньше всего. Мне бы к маме под крылышко — спрятаться там от омаглионов и ничего не знать о папином увлечении космическими войнушками.  — Мы не причиним тебе вреда, скоро всё закончится, — повторил Рейбалт своё обещание. — Потерпи немного.  — Сколько немного? — оживилась я, но тут же сникла, понимая, что спрашивать об этом бесполезно.  — Думаю, не больше пары дней, — пообещал он и, поднявшись со скамейки, протянул мне руку. — Пойдём прогуляемся? Кажется, замкнутое пространство тебе не на пользу.       Прихватив кофту и вложив пальцы в его широкую ладонь, я, как Скарлетт О’Хара, пообещала себе подумать обо всём завтра. В самом деле, что изменится от того, что я позволю себе сейчас плыть по течению, а ругать себя стану завтра? Изменить ведь я ничего не могу, а насладиться этим трепетом в сердце хочется.       Впрочем, трепет сменился страхом, как только мы спустились на первый этаж и пришлось здороваться с Вузоргом, Суборгом и Лукиром, остальных троих поблизости не было, но и этих железных махин мне хватило, чтобы испуганно сжать руку Рейбалта и прочувствовать всю прелесть общения с инопланетным разумом, который, похоже, не хотел понимать, чего мы собрались искать в лесу, когда можно прекрасно провести время с ними. Пока Рейбалт что-то обсуждал на жутком гортанном языке с напарниками, я успела ускользнуть во двор и подойти к Лексусу. Автомобиль не был заперт, но ключи в замке зажигания отсутствовали, так что угнать его никакой надежды не было. Я попыталась вспомнить, как в одном фильме угонщик соединял какие-то проводки, чтобы завести двигатель, но прежде, чем смогла понять, откуда он их вообще достал, на плечо легла ладонь Рейбалта. Сконфуженно улыбнувшись на его понимающий взгляд, я направилась к тропе, выходящей за сколоченное из грубых досок ограждение.        Лес встретил нас щебетом птиц и пронизывающим, сбивающим с ветвей жёлто-красные листья ветром. Кутаясь в кофту и втянув голову в плечи, я шла между стволами вязов и осин, удивляясь тому, как резко изменилась погода — ещё час назад светило солнце, а сейчас в просветах крон можно было рассмотреть рваные клочья серых облаков. Словно чувствуя приближение грозы, зайцы и белки попрятались, лишь изредка в траве можно было заметить ежа.  — А у вас на Фундоне много животных? — спросила я, не выдержав затянувшегося молчания. — Хотя, наверное, рыб больше, раз планета покрыта океанами?  — У нас много тахоров, они очень напоминают ваше семейство кошачьих. Есть совсем маленькие виды, но встречаются и крупные хищники. Ещё есть уруки — что-то вроде горных козлов, только живут они в степях, и рога у них чёрные и имеют разветвления, — принялся увлечённо рассказывать Рейбалт, и отчего-то сразу почувствовалось, как сильно он любит свой дом. — В лесах очень много птиц, встречаются такие горластые, что от их ора оглохнуть можно. Оперение у наших птиц имеет яркую окраску — красную с жёлтым, синим и зелёным.  — Ясно, — кивнула я, представив себе стаю крикливых радужных птиц. — Попугаи и у вас водятся? Они неистребимы.  — Каити, — поправил он. — Но можно назвать и попугаями. Насчёт рыбы ты права, водных обитателей очень много. Есть и креветки, и всевозможные моллюски: я люблю нырять в солнечный день и наблюдать за бирюзово-жёлтыми кьяврами. Они кружат в воде, словно стайки бабочек, а их плавники светятся золотистым светом.  — Да ты романтик, — рассмеялась я, останавливаясь, чтобы обернуться и заглянуть в его смягчившееся от воспоминаний лицо.  — Разве? — словно очнувшись от сна, он свёл тёмные брови. — Просто это очень красиво. Я редко бывал на Фундоне, большую часть жизни провёл с Суборгом в разведке и рейдах. Наверное, когда-нибудь обоснуюсь в Эрхвале, но не раньше, чем будет покончено с Хантролиусом, до этого дня никто из фундонцев не может чувствовать себя в безопасности.  — Эрхвал — это столица Сульгии? — заинтересовалась я, вспомнив название единственной страны и материка Фундона, о котором он мне вчера рассказывал.  — Столица Сульгии — Бруон, а Эрхвал — это провинция, она расположен на берегу океана, там жили мои родители, там мой единственный дом.  — У тебя есть дом? Он большой?  — Дома мы строим не такие, как вы на Земле. Они напоминают по форме яйцо, и в них не более трёх этажей, многоэтажных домов мы не строим, в этом нет необходимости. Мой дом не слишком велик, в нём два этажа и пять комнат. Он выходит окнами на океан и окружён старым садом. Всё давно заброшено, и, возможно, к тому времени, как я смогу вернуться, даже ремонтировать будет нечего.  — Значит, построишь заново, — улыбнувшись, я вновь вложила пальцы в его ладонь. Было странно слушать о домах в форме яиц, но, должно быть, он очень любит свой, раз так стремится вернуться в него. — Ты ведь сможешь начертить чертёж?  — Конечно, — сжав мою ладонь, кивнул омаглион. — Но всё же надеюсь, что вернусь раньше, чем дом превратится в развалины.       От его прикосновения сердце ушло куда-то в пятки, и я вдруг поняла, что рада тому, что Рейбалт рядом. Идиотка, он же сам сказал, что пара дней и всё закончится, и что делать тогда? Да и чему можно радоваться в этой странной ситуации? Где-то в глубине сознания бился тревожный колокольчик, требовавший попытаться сбежать или хотя бы замкнуться в себе, вернуться на завод и держаться подальше от стального мачо, пока отец не предпримет какие-то действия, но разве можно это сделать под пристальным взглядом синих глаз? Потянув его к стволу давно поваленного бурей вяза, я присела, пытаясь вспомнить, когда в последний раз вот так гуляла в лесу. Кажется пару лет назад мы с Элькой ушли в перелесок за дачами, читали там вслух Есенина — хотели понять, как это — строки классика среди высоченных елей? Красиво. Пока Илья всё не испортил своим появлением и скабрёзными шутками о подругах, которые с первого класса не могут расстаться, а теперь ещё и поэзией увлеклись. Посоветовал Евтушенко читать и Высоцкого.  — А в атмосфере у вас тоже азот? Небо голубое?  — Я уже говорил, наши планеты похожи, — ответил Рейбалт, опускаясь рядом со мной на широкий, покрытый иссохшей корой ствол и вытягивая длинные ноги. — Небо? Кажется этот оттенок называется у вас бирюзовым. Да, более бирюзовое, чем ваше, и более высокое.  — Звёзды видно?  — Видно, конечно, куда же они денутся? Только созвездия другие.       Обняв меня за плечи и притянув к груди, омаглион принялся описывать созвездия, которые видно с Фундона. Слова его звучали сказкой, объятия были надёжными и тёплыми; пригревшись, словно кошка, я не хотела больше быть язвительной и колкой, как в прошлой жизни — той, что до него. Пусть у нас всего два дня, хочу быть счастливой и ни о чём не думать, а потом накрывайте белой простынёй и закапывайте, если будет слишком больно, когда он уйдёт. Ну, а если смогу пережить расставание, то, пожалуй, займусь рифмоплётством: начну писать стихи о звёздах, бирюзовом небе и странных домах, которых никогда не видела. Неужели человеческое существо может, пережив за столь короткий срок панику, страх и стресс, стать вдруг счастливым? Возможно ли это? Не знаю. Наверное я просто сумасшедшая, или сердце такое глупое, но когда Рейбалт приподнял пальцами моё лицо за подбородок и прижался губами к губам, даже сопротивляться не стала. Вместо этого я ответила на требовательный поцелуй, разворачиваясь в его руках, обнимая за шею и зарываясь пальцами в жёсткие волосы. Его губы были горячими, дыхание терпким, скользнувший в рот язык сводил с ума страстной лаской. Подчиняться воле омаглиона, отвечать нежностью на его прикосновения, отдаваться во власть охвативших чувств было так же естественно, как дышать. Оторвавшись от моих губ, он коснулся поцелуем шеи, опалив тонкую кожу дыханием, чуть сжал её зубами, и в это миг позади нас, разорвав тишину предгрозового леса, раздались выстрелы. Всё изменилось мгновенно: оттолкнув меня, Рейбалт словно отлетел на несколько метров — не было уже высокого парня, была стальная махина, сверкающие синие глаза которой лишь на миг остановились на мне.  — Оставайся здесь, — приказал он, прежде чем, ломая кустарник подлеска, скрыться за деревьями.       Сжавшись в комок, я, оцепенев, смотрела ему вслед. Хрустальная сказка разлетелась вдребезги, принц, словно оборотень, вновь принял своё жуткое обличье и исчез, остались лишь выстрелы, которые, кажется, становились всё более громкими и частыми, такими частыми, что можно было просто оглохнуть. Зажав уши ладонями, чтобы не слышать их и крика потревоженных птиц, я вскочила с поваленного вяза. Неужели это я целовалась с пришельцем? Я позволила ему прикоснуться к себе? Дома в форме яиц? Да плевать на них! Где-то рядом отец, он скроет меня от этого безумия, я хочу к нему!       С трудом продираясь между колючих, цепких ветвей кустарника, задыхаясь от паники и нехватки кислорода, я бросилась туда, где по моим представлениям была опушка леса, за которой пролегает трасса. Должно быть, это только казалось, что всё так близко, на деле, проплутав больше часа, упав несколько раз, запнувшись об узловатые древесные корни, я лишь заблудилась ещё больше и теперь точно не знала, куда двигаться дальше. Я лишь вздрагивала от новых выстрелов и, перейдя на шаг, пыталась найти хоть какое-то подобие тропы.  — София Стратакова?        Едва не подпрыгнув от страха, обернувшись, я увидела высоченного, облачённого в камуфляж военного. Лицо скрывала чёрная маска, вооружён он был до зубов, угадывавшейся под обмундированием мускулатуре позавидовал бы и Шварценеггер, но главное — русский, это вызвало облегчение, перешедшее в истерические рыдания.  — Ничего не бойся, я выведу тебя отсюда, — пообещал он, и, поняв что мои силы на исходе, подхватил на руки.       Сжавшись в его руках, едва дыша, всё что я смогла рассмотреть, так это буквы на нашивке рукава — ВДВ. Странно, что не космическая разведка и оборона, но какая разница, если он вынесет меня из этого ада?       Оказалось, что я хоть и плутала, но двигалась в правильном направлении: уже через десять минут мы были на трассе, усадив меня в бронеавтомобиль, вэдэвэшник бросил всего несколько слов его водителю и вновь побежал к опушке леса. Автомобиль рванул с места, откинувшись головой на высокую спинку сидения, почти теряя связь с реальностью, я смотрела на запрудивших дорогу БТР и военных. Мимо сознания, не отпечатываясь, пролетали слова, которые водитель, выруливая, быстро говорил в микрофон рации.