Философская обитель

      Да если бы она только знала каково это! Идти в бледно белом свете города, когда ветер на сквозь пробирает тело холодом, и чувствовать внутри лишь пустоту, кружащую метель и вьюгу. Черт возьми! Как человек, которому я посветила всю себя, кому я безропотно верила, и о ком с самого детства были мои мечты, мог предать меня?!       Но ни смотря ни на что, шаг за шагом я достигала отеля, и только на пороге номера сил не осталось совсем. Я соскользнула по двери вниз, подняла голову верх, заломила свои холодные руки и хотела было прокричать во весь голос от горечи, но в горле ссохло. И только после нескольких минут в небытие из сплетений ненависти и злобы, я очнулась.       Вставая с пола, я скидывала с ног обувь, тогда же снимая пальто и шарф. И оставшись в платье, по середине сумрака комнаты, я хоронила себя в попытках успокоиться. В каждое движение вкладывая максимум осмысления, я тянулась до замка молнии на спине, спускала медленно собачку вниз.       Мурашки от небольшого сквозняка с окна в тот же миг пробежались от шеи к лопаткам и дальше вниз по позвоночнику. Эти острые покалывающие ощущения заставили меня остановиться. Я замерла, все еще удерживая в руке собачку платья. В мыслях вновь поселился раздор. И если прежде мне удавалось сдержать себя хоть немного, сейчас даже этой доле спокойствия и уверенности пришел конец.       Бросившись на постель, я смяла под собой идеально заправленные простыни, и, вжавшись лицом в полную свежей прохлады ткань подушки, я зашлась слезами, в голос выкрикивая бессмысленные фразы.       Я слышала лишь свой приглушенный нечленораздельный голос, биение обливающегося кровью из глубокой раны сердца и беспорядочные мысли в своей голове.       Это продолжалось долго. Возможно всю эту ночь я провела так: одетая все в тоже платье, что не сняла до конца, слабо прижимая подушку к лицу, что бледнело и краснело в зависимости от мысли, что скользнет в моем уставшем, запутавшемся уме.       О чем я думала?       Могу ли я помнить каждую мысль, конечно же нет… Но, когда наступило утро, и я встала, недоумевая, что не помню как уснула, в первые же секунды вернулась вся боль, подкатившие к глазам прежние слезы печали и горечи.       Мне хотелось все забыть, я не могла долго поверить, и даже какое-то время надеялась и считала, что Эдвард просто так пошутил… Но зря. Когда я вернулась через четыре дня в больницу и встретила там ее, первой же мыслью было просто разорвать ее невинный и детский взгляд, с которым она смотрела словно в глубину души, на куски.       - Уинри, - она обратилась ко мне первая, поднялась со скамейки около палаты Ала и подошла на пару шагов ближе, - доброе утро. Ты так неожиданно пропала… Что-то произошло?       - Да. Произошло. – мой ответ был для нее не удивителен, только по ее голосу я сразу поняла, что она прекрасно и сама знала, что я произнесу следующим: - Нам нужно поговорить, наедине. Давай поднимемся на крышу?       - Хорошо. Давай. – кивнув, Валери как ни в чем не бывало прошла мимо меня, даже слегка натянув на лицо дружелюбную улыбку.       Меня бросило в кипящий котел смолы, меня тошнило при взгляде на это выражение доброты и милосердия, с которым девушка стояла рядом, когда мы уже минули лестницу и дверь на закрытую крышу с стеклянным пожелтевшим от старости куполом.       - Тебе знакомо выражение: «Чтобы сохранить порядок в душе, для человека самое важное соблюдать три правила «не»: не жаловаться, не обвинять, не оправдываться?» - спросила она также неожиданно, как я с силой, ослабевшей тогда же, схватила ее за руку.       - Нет, я не знала. Что ты хочешь этим сказать?       - Ничего… - она закрыла глаза, и я заметила, как ее ресницы дрожат от чего-то, а все ее тело как-то уменьшилось под моей тенью.       В ночь, что я провела в одиночестве, темноте и в слезах от неразделенной любви, я проникалась к Валери самыми низкими нечеловеческими чувствами, в особенности завистью. Я никогда прежде не испытывала настолько сильно эту эмоцию. И она действительно разжигалась, как смертоносное пламя, раздуваемое потоками ветра, разъедала всю душу своим отравленным жалом. И не в моих силах было скрывать это. Но все же гордость и неизменный во всех временах гнев в человеческом существе были все же сильнее и приемлемее для меня, за их массивными телами было легко спрятать скользкое и гибкое, как змея, присутствие в сердце зависти. Ведь тот, кого я люблю, выбрал не меня. Это угнетало и тяготило меня. Я осознала это, поняла, но принимать и сдаваться вовсе не собиралась…       - Вал, ответь мне честно, ты любишь Эдварда? – наблюдая за распахнувшимися широко зелеными глазами подруги, как ее брови поднялись в изумлении и губы разнялись, я громко и четко задала Валери первый вопрос.       - Почему ты спрашиваешь меня о подобной глупости... – опустив глаза на наши руки, произнесла девушка, что в неожиданном для меня страхе и панике не знала куда отступить, ведь за ее спиной стояло стекло, а за ним край.       - Глупости? Мне понимать это как ответ «нет?» Так, Вал?! Значит ты его не любишь. – с каждой следующей секундой, когда в моих руках находится моя соперница, я теряла над собой контроль все больше, отдаваясь под власть эмоциям и хладнокровному желанию довести подругу до того же жалкого состояния, что я испытала из-за нее.       Она попыталась высвободить руку, до этого не придавая значения нашему «рукопожатию». Видимо ее гений наконец-то понял, что я вовсе не стану с ней любезничать и давить на жалость.       Валери решительно отдергивала руку, до того момента, пока не натолкнулась спиной на стекло, что задрожало от удара. Высота здания госпиталя была в пять этажей, и растянувшийся богатый кавер белого снега внизу вовсе не спас бы подругу, если бы ту не смогло удержать стекло купола.       - Аккуратней!...- поймав девушку за плечи, я от собственного страха за жизнь Вал, невольно пленила ее в грубых объятиях.       Мы стояли так близко друг к другу, что я слышала как неутомимо бьются наши сердца. Казалось, что ничего не изменилось с тех пор, когда мы также обнимали друг друга при долгожданной встрече, несколько недель назад. Но в реальности все изменилось. И эти секунды казались мне настолько полными противоречивых чувств.       Я знала, что стекло удержало бы тело девушки, но все равно испугалась за нее. Эта крыша – не самое безопасное место, она старая и не ухоженная, стекла ее грязные, и с вершины купола никто не сбрасывает снежные сугробы, что зиму за зимой нависали над головами редких посетителей. Пожалуй, мы с Валери единственные, кому нравилось здесь, кто знал, что на двери весит незапертый замок.       Здесь никто не помешает нашему разговору. И я не боясь посторонних взглядов, могу признать, что ненавижу девушку, ворвавшуюся в жизнь моих близких, что хочу ей отомстить за свою боль. Но в тоже время почему я берегу ее? И почему от этого на душе намного теплее и спокойней, чем желать разлучнице зла и бед?       - Уинри... Прости.. меня.- она крепко обняла мое тело в ответ, когда ее голос неровно дрожал из-за подобравшегося к горлу приступа слез.       Живое дыхание Валери горячо обжигало мою шею, и я чувствовала душой, всей глубиной своего сердца, ее искренние желания и помыслы, все ее раскаяние и вину, что она осознавала. И от этого, от всей ее внезапной честности, мне было еще тяжелее. Это вызывало отвращение.       Когда внутри ее словами заполнялась моя пустота, на сердце все еще зияла глубокая рана, и от этого ни гнев, ни зависть и гордость не утихали. Все ее рассказы о отверженности, что была и есть между ней и Эдвардом, они проходили мимо моих ушей. Пустота стала Адом, в котором мучается моя душа.       Дрожали губы, дрожали колени, но я не отпускала из цепких объятий плечи девушки и, не замолкая, винила ее в предательстве.       - Это кошмар! Скажи, что это просто кошмар!- кричала я, когда в ответ на мои гневные речи видела в смотрящих на меня глазах только тихую печаль,- Почему ты молчишь? Почему ты так смотришь на меня?! Словно... – улавливая рядом ноты своего дрожащего, надрывного голоса, я силилась причинить подруге боль, крепче впиваясь палицами в ее плечи,- словно ты давно все знала! Знала и скрывала от меня правду!       - Мне жаль, я хотела как лучше... – не реагируя на ногти, что врезались в ее кожу до синяков, Валери произнесла глухо, опуская взгляд вниз.       - Ты ужасна! Меня тошнит от твоего лицемерия! Почему тебе нужно было обязательно появится в нашей жизни?!       - Я хотела помочь...       - Никто тебя не просил! – не видя ничего за красной пеленой ярости, я смотрела на спокойное выражение лица Валери.       Меня переполняли слова обиды и злобы, я терялась в фразах, что хотела ей высказать в лицо. По этому замолчала, выбирая что сказать первым. И пока я металась от одного слова горечи к другому, с глаз девушки, что отвернулась от меня в сторону, побежали слезы.       Я не плакала, мне было уже нечем. А с ее лица все еще могли сбегать блестящие, крупные капли.       - Тебе мало любви Альфонса? Вы же с ним так близки...- наблюдая, как с каждым моим следующим словом ее лицо искажается, как в нем отражается вся ее скорбь и печаль, боль и вина, я наслаждалась зрелищем ее мучений, и, упиваясь всхлипами и жалобными стонами, что скрипели когтями по сердцу, но ублажали мой эгоизм, я продолжала давить на девушку, найдя ее слабое место:- Он счастлив с тобой. Неужели ты хочешь причинить ему боль, неужели ты сможешь выбрать не его, а Эда?...       Когда моя речь оборвалась из-за того, что Валери не смогла устоять и упала в мои ноги, закрывая лицо руками, я все тогда же поняла, поняла, что могу выиграть:- Ты же не сможешь этого сделать, ты слишком добра для этого. Ты никогда не сделаешь больно, тому, ради которого ставила свою жизнь на кон в игре с Истиной. Ведь так? Валери, ты никогда не станешь этого делать.       Она рыдала. Рыдала в голос, как я в ночь, когда каждая минута была вечностью и пыткой собственных чувств. И наблюдая за ее вздергивающимися плечами в синяках от моих рук, я спрашивала себя: «Почему я не рада, ведь я добилась того, чего хотела?»       И я не успела ответить на свой вопрос.       Неожиданно по телу пробежался холод. Я почувствовала на себе чужой взгляд и оцепенела. За спиной раздался голос:       - Девушки, вы не должны здесь находиться!       Я обернулась. У дверей на крышу стояла женщина в белом халате медсестры. Мне не стало легче при взгляде на нее, чувство, что меня застали за чем-то низким и незаконным не покидало моей груди, утяжеляя душу и притягивая меня к земле. Звуки с языка слетали с трудом:       - Извините, мы сейчас уйдем.       Женщина с черными волосами, неумело спрятанными под белой шапочкой с красным крестом на боку, ушла, согласительно кивнув.       - Пойдем?- спросила я Валери, ощущая, как вновь спадает груз с души.       - Я... я останусь. Мне нужно успокоиться. – поднимаясь с пола, отряхивая колготки, произнесла та, и, не поднимая глаз, отвернулась от меня в сторону пейзажа протянувшегося за стеклом города.       - Ладно.- я пожала плечами, - Буду ждать тебя внизу.- и с улыбкой попрощавшись с худым, серым силуэтом подруги на фоне желтого стекла, я поспешила открыть дверь на лестницу.       Сбегая по ступеням, я была счастлива. Теперь мне наконец-то было так приятно видеть слезы той, что разбила мне сердце. И я не хотела думать ни о чем больше. Было плевать на все остальное. Она этого заслуживала.       - Уин? Ты чего тут делаешь? – испугавшись знакомого голоса, что вонзился в голову стрелой и пронзил черепную коробку насквозь, я схватилась за перила лестницы от страха и обернулась.       Эдвард. Он стоял у открытого окна в дыму от сигареты, что я нигде не видела, и смотрел на меня удивленно. И как я его не заметила?       - Ничего.. Поднималась на крышу. А ты?       - Мм.. да так, тоже ничего. – он почесал за затылком и отвел глаза.       - А-а! Ну понятно,- я натянуто улыбнулась, надеясь, что мой голос не дрожит,- Тогда я, пожалуй, пойду.       - Угу,- ответил он тихо, поднимая голову на верх по лестнице, о чем-то глубоко задумавшись.       Я не могла оторвать кое-то время от него глаз. Бледная кожа Эда в синем свете от вечеряющего неба, освещала его лицо слабо, когда тени лестничной площадки отбрасывались на его лоб и губы. А золотые пряди волос, опущенные неаккуратно по плечам, беспорядочно торчали в разные стороны, но все равно казались прекрасными колосьями пшеницы, переливающимися золотыми оттенками на теплом ветру.       Но я оторвала взгляд на грязный пол, на свои руки, которыми держалась за холодную перекладину, и, на выдохе оттолкнувшись от нее, продолжила свой спуск вниз.